– Вот ничего себе! – всполошилась Марина. – Это каких же друзей?! Это мы, что ли, друзья?
– В общем, она её тут же в дом престарелых. И через две недели – аля-улю!..
– Да ты что!.. – ахнула Марина. – А квартира?
– Да что квартира? Говорю же: дочка продала квартиру!
– Дети есть дети, – со вздохом заметил Николай не то Василий.
– Вот ты даёшь! – возмутился Клим. – А мать что же? А мать не есть мать?!
– Мама, что ты на меня так смотришь? – рассмеялась Лена. – Я не отдам тебя в дом престарелых!
Я невольно ждал, что острая на язычок Лена добавит в шутку что-нибудь вроде «разве что в психушку!», но обошлось.
К тому же Сонечка сказала долгое «тпру-у-у-у-у!», словно подводя итог дискуссии, и с размаху бросила на стол обслюнявленного утёнка.
– Зубки режутся у нас, – проворковала Марина. – Скоро будем совсем зубастые. Да, заинька? Зубастые будем! Берегись тогда! Всех покусаем! Да, чижик?
Девочка захныкала.
Марина извлекла утёнка из салатницы, отёрла майонез и вернула Соне. Соня снова с урчанием в него впилась.
– Эх, Шура, Шура!.. – вздохнула Марина, с нежной улыбкой глядя на девочку.
Её грустные слова спустили очередную пружинку.
– Да, да… чуточку…
– Ну что?..
– Ну-ка, протяни-ка…
– Мне на самое донышко…
– А к Сонечке он как относился! – воскликнула Марина. Голос зазвенел. – Как относился-то, господи! Какую полость подарил! Лена, помнишь?
– Помню, да, – кивнула Лена. – Шиншилловую. Я его ещё ругала тогда…
– И правильно ругала! – выкрикнула Марина. – Шиншилловую полость! Ведь какие деньги! Ничего не жалел, господи!.. Ну, давайте. Не чокаться!..
Об этой полости я уже знал: Марина обмолвилась, когда звала на свадьбу.
Честно говоря, я тогда удивился, услышав её голос, ведь мы года четыре не пересекались. Если не больше.
Собственно, мы могли бы и дальше не вспоминать друг о друге, и никто бы, думаю, не посетовал на забывчивость. Мы не были друзьями. Но с другой стороны, были не просто знакомыми.
Когда Марина училась в аспирантуре, моя мама была её научным руководителем. С годами мамино руководство и Маринино ученичество, несмотря на разницу в возрасте, а может, и благодаря ему, перешло в тесное приятельство.
Можно сказать, мы дружили домами.
Маринин муж Миша Белицкий был спортивным врачом, супруги сплочённо стояли за подвижный образ жизни, чистоту энергий, открытость чакр и здоровое питание. В начале знакомства, когда я учился в школе, а их дочка Лена была совсем маленькой, Марина сопротивлялась попыткам мужа поставить их общую жизнь на правильные рельсы в отношении питания и движения. Однако с годами Миша преуспел в её перевоспитании и, более того, так разогнал жену на этом пути, что сам начал отставать. Дело руководства семейным здоровьем Марине пришлось взять в свои руки. Папа в этой связи говорил, что Марина стала святее папы римского.
Мои родители не во всём соответствовали представлениям молодой пары о том, как именно следует идти по тропе жизни. Папу особенно раздражали озабоченные намёки Марины на роковые последствия лишнего веса. Возможно, она и не собиралась склонять его к важным и полезным переменам, а просто так иногда говорила. Но папа мало того что не склонялся, так ещё за глаза называл её «стрекулисткой». «Марину хочешь позвать?.. Хорошо, пусть приходят. Правда, она стрекулистка, ну да вечерок потерпим».
Мама на такого рода выпады внимания не обращала, а я не мог взять в толк, что он имеет в виду. Отец хмыкал: мол, что тут непонятного. Мои самостоятельные изыскания долго ни к чему не приводили: ни БСЭ, ни ещё несколько столь же авторитетных справочников прояснить дела на смогли. Искомое слово обнаружилось лишь в первом издании словаря Ушакова (в позднейших такой статьи уже не было). Но папа решительно отверг академические трактовки, заявив, что ни мелкой чиновницей, ни пронырой, ни женского рода ловкачом он Марину не считает. Всё не так, сказал он, в его понимании слово «стрекулистка» означает нечто совершенно другое.
Возможно, жизнь подтвердила его правоту, а может, наоборот, опровергла, трудно сказать определённо, ведь всё зависит от того, какой смысл вкладывать в слова, а этого я так и не понял.
Кроме общего стремления к здоровью и долголетию, Марина уверилась в пользе и необходимости сыроедения, и много лет (не несколько, потому что несколько – это больше трёх, но меньше шести, а дело шло на десятилетия) они ему предавались все вместе. Даже кошка Маруся ела сырую свёклу, по словам Марины, с наслаждением. Лене, по настоянию лечащего, нисходя к её детскому возрасту, позволялось иногда что-нибудь варёное.
То ли Миша помнил о своих далёких еврейских корнях, то ли просто любил рыбу фиш, но время от времени они всё же покупали и готовили щуку, мне самому несколько раз доводилось её отведать, чудная была вещь. Как-то раз Марина взвинченно пожаловалась маме за чашкой кофе: «Мишка упрямый как баран! Просто невыносим! Что ни говори, всё об стенку горох! Три года не могу заставить его чистить щуке зубы! Я даже щётку ему специальную купила!..»
Не знаю, это или что другое стало причиной их разрыва, но однажды Миша предал семью – и ушёл.
Если бы кошка Маруся ушла с ним, это тоже было бы предательством. Но кошка Маруся поступила ещё хуже.
Марина укладывалась спать, а Маруся сидела, как обычно, неподалёку на кресле. Дождавшись, когда погас торшер, она в густом мраке молча бросилась на хозяйку и стала рвать ей лицо когтями, будто кусок сырого мяса.
В целом Марине повезло: даже если Маруся и целила, то первыми ударами по глазам не попала, а потом Марина закрывалась одеялом.
Лена рассказывала, что, когда она вбежала в спальню, чтобы отшвырнуть от матери осатаневшую Марусю, обе они адски выли.
Вот что бывает, говорил папа, если годами кормить ни в чём не повинное существо сырой свёклой: даже мирная кошка озверела, что уж говорить о грозном муже.
Последующим усилиям косметолога не поддались лишь несколько мелких шрамов, самый приметный – на правом виске. Но если не знать и не присматриваться, они были практически незаметны.
Так вот, Марина позвонила, чтобы пригласить на Ленину свадьбу.
Это для меня стало неожиданностью. Ну в самом деле, не такие близкие мы друзья. И я сказал:
– Вот ничего себе! Лена выходит замуж!..
Человек поядовитее ответил бы вопросом: мол, если тебя приглашают на чью-то свадьбу, разве не понятно, что этот человек вступает в брак?
Но Марина была добрая женщина. Она вздохнула:
– Ну да, выходит. Дожили… Видишь, совсем я старая делаюсь.
Меня подмывало произнести следующую нелепицу, но я сдержался. Хотя опять же как посмотреть. Марина первым делом, минуты не прошло, сообщила, что она скоро год как сделалась бабушкой. В этом свете её сетования на свой возраст в связи с выходом Лены замуж были не совсем понятны. Может быть, конечно, она полагала, что дети детьми, а брак браком: детей женщины заводят по тем же причинам, по которым вороны несут яйца, и тут ничего не попишешь, а замужество и впрямь серьёзный шаг в жизни каждой девушки, не важно, обзавелась она к тому времени ребёнком или нет.
– Ты же знаешь, какая у меня Лена непростая, – сказала она. – Ей кого ни попадя и на дух не надо. Это я дурочкой замуж выходила…
Я мог бы возразить: всё-таки до Мишиного ухода они прожили в мире и относительном согласии чуть ли не двадцать лет, но сдержался. Да и Лену знать мне было неоткуда. Когда-то я слышал, что после школы она поступала на что-то гуманитарное: филология, не то философия, не то вовсе какой-то институт культуры.
Но высказывание о том, что в эпоху собственного выхода замуж Марина была дурочкой, сбило меня с толку, и я уточнил:
– То есть Лена по твоим стопам пошла? Тоже в аспирантуре?
Вот ещё, фыркнула Марина. Зачем ей аспирантура? Разве на моём примере не понятно, чего стоят все эти аспирантуры? Нет, что ты. Разве я не говорила? Мы давно с тобой не перезванивались, вот в чём дело. Надо чаще встречаться. Лена ушла с четвёртого курса. Дело ведь не в том, чтобы штаны просиживать, верно? Она же умница, её почти сразу взяли в зебест…
– Это что – «зебест»? – спросил я, вместо того чтобы секунду подумать.
– Ну, «The Best» же! Глянцевый журнал. «Style and beauty». Отделения по всему миру. – И мягко упрекнула: – Как можно не знать…
– А, – сказал я. – Ну да. «The Best». Ничего себе.
– Да, – со сдержанной горделивостью согласилась Марина. – Леночка модой занимается. Всё хорошо, но мотаться ей приходится – ужас. Англия, Италия. Головной офис в Лондоне, но она больше в Милане. Понимаешь?
– Понимаю, – сказал я.
Хотя, если честно, что я мог в этом понимать. Я ни модой никогда не интересовался, ни в глянцевом журнале не работал. Однако что такое понимание? – просто привыкание. Мода, значит. Ладно. Хорошо.
– Так что по её статусу кого ни попадя ей и на дух не нужно, – сказала Марина. – Да она ещё и по характеру переборчивая. Думала, так и не найдёт никого…
– А она?.. – спросил я, не пытаясь сообщать свои представления о жизни, ибо всякий раз жизнь оказывалась шире моих о ней представлений.
– А она нашла! – победно возгласила Марина. – По всем статьям подходит. У них там, знаешь, косо смотрят, если статус хромает. У них там, знаешь, лучше никак, чем как-нибудь. А Шура по-настоящему богатый. И всего на два года старше. И он хороший.
– Ну, отлично, – сказал я. – Гармония – большое дело.
– И к Сонечке он замечательно относится, – похвасталась Марина. – Прямо как к родной. Души не чает. Сейчас, погоди, сигарету возьму.
Она пошуршала чем-то. Потом чем-то стукнула. Потом всё совсем стихло. Я ждал.
– Прости… Едва нашла парочку. Думала, на угол бежать придётся.
Она снова замолкла, теперь по прикладной причине прикуривания: затянулась, выдержала мгновенную паузу, позволяя дыму как следует распространиться по лёгким, и продолжила с выхлопом: