А может быть, всё было совсем не так. Может быть, как раз тогда она нашла время сказать, что их роман завершён. Что она ему благодарна, но хорошенького понемножку: её сердце не может вынести разлуки с дочерью. И это, возможно, дико его взбесило.
Так или иначе, актёр превысил скорость и, как принято формулировать, не справился с управлением. В итоге новенький автомобиль марки «жигули» седьмой модели на перекрёстке въехал под панелевоз. И оба они погибли на месте.
Василиса Васильевна смотрела на меня с тихим вопрошанием во взгляде – как мне такое?
Я отвечал: да, мол. Дескать, ничего себе!..
Разговор ложился то на один галс, то на другой, поворачивал к ветру жизни то одним, то другим боком. Никакой цели наш разговор не преследовал. У меня никакой цели не было – какая у меня могла быть цель, я уже всё узнал. У Василисы Васильевны если и была, то сводилась всего лишь к тому, чтобы продлить наши посиделки: что ей было делать одной в пустом доме, когда я соберусь назад в Москву?
– Да и характер-то у неё… – снова вздыхала Василиса Васильевна о Лилиане. – Очень она порывистая. Теперь-то что говорить… Господи, мне ведь её даже больше вас, Серёжа, жалко. Дура – она и есть дура. – Она взглянула на меня и спросила: – Ничего, что я так-то?
Я пожал плечами.
– Что ж вы хотите – росла без матери… Отец баловал. Вот и добаловался – дочка всё наотмашь. Дня за три буквально, за четыре до всего… здесь она ночевала. К завтраку выходит – и таким голосом, будто я ей худший враг на этом свете: что ж ты, Вася, никак запомнить не можешь! Кофе снова не из той банки!.. Всем в мире известно, что утром она пьёт не колумбийский «медельин», что в зелёной, а венесуэльский «маракайбо», который в красной! И только я, дескать, старая идиотка, никак разницы не пойму: толкусь тут, почитай, тридцать лет, а всё как горох об стену!.. Нормальные люди должны простые вещи понимать, а кто не понимает, тот и жизни недостоин!
И Василиса Васильевна в сердцах брякнула ложечкой о блюдце.
И ещё много о чём мы толковали – и совсем не по одному разу, потому что, когда такое случается, сколько ни повтори одно и то же, а оно никак не уляжется. Для этого нужно хоть какое-то время – неделя, месяц… и то потом вздрогнешь: да не может же, не может такого быть!
– А потом-то что, – вздохнула Василиса Васильевна, начиная новый круг. – Днём он ему передал положенное… в городе это было, в банке, я его в машине ждала. Часа полтора просидела. Наконец выходит. Тот его провожает. Ещё и на крыльце ручкались. Садится в машину: довольный такой, прямо светится весь. Поехали, говорит. Ох, Вася, говорит, дорогая ты моя, наконец-то гора с плеч! Отлегло, говорит. Дело в шляпе, через неделю окончательную черту подведём, вот тогда-то и заживём спокойно!..
Я ещё удивлялась про себя – что, думаю, так уж от него отлегло? Я бы с ума сошла, если б такие деньжищи кому отдала… Если бы и вправду всё добром кончилось, как обещалось, если бы и впрямь забогатела несметно, всё равно бы в промежутке от ужаса умерла!.. А он и правда…
Ладно, приехали домой… Вечером на радостях Вася выпил лишнего, разговорился. Пора, дескать, нам с тобой по-настоящему жить начинать. А то что ж это – всю жизнь как собака у будки, всю жизнь два пишем, три в уме. Баста! Мы с тобой на Мальдивы поедем! В кругосветный круиз отправимся! Машину новую возьмём! Будешь новую машину водить?.. Ну а мне куда деваться… новую так новую, что новую не водить, хоть я и к старой привыкла… машина есть машина, буду, говорю.
Она невесело усмехнулась.
– Часов в десять что-то важное вспомнил, встрепенулся… у него ж Александр, почитай, полгода светом в окошке был, как какой вопрос – сразу к нему советоваться. Не обязательно насчёт денег, они с ним и душевно сошлись, всякий бы сказал… Всегда он мог Василию Степановичу что-то дельное посоветовать, какие-нибудь сомнения развеять, подсказать… Вот и решил позвонить. Что не позвонить, если душа в душу… вот и позвонил, – а тот пропал со всех радаров.
Она взглянула на меня и пояснила, хотя я и без того понял:
– Василий Степанович так выразился: пропал, говорит, со всех радаров. Вроде шутка такая… да скоро стало не до шуток. У Василия Степановича три его номера было. У всех, кто деньгами занимается, много телефонов. Дел у них невпроворот, без конца трезвонят друг другу, Вася мне давно объяснял. Ещё жаловался: невозможно, говорит, спокойно толковать с этими финансистами, то у него один мобильник запиликает, то другой. Хорошо ещё долгих разговоров не бывает: молвит два слова буквально, берём там или не берём, продаём или не продаём, по-деловому… видно, что дела их на части рвут, ни минуты не стоят, прямо бешеные кони, – бросил слово кому-то и снова к тебе: слушаю, мол, внимательно, о чём бишь мы тут. Ну и что? Он-то слушает, а у меня мысль ускакала, так Вася говорил… прямо, дескать, зла не хватает с этими финансистами разговаривать!..
А тут пропал отовсюду. По всем трём номерам одно и то же: клиент временно недоступен.
Вася уже с вечера весь осунулся, взбледнул, хоть и выпивши был… Я ещё подумала: что-то нос у него как-то заострился, что ли… да не придала значения. Утром – та же музыка. Наша песня хороша, начинай сначала… Едва десяти дождались, стал он по рабочему трезвонить. Прежде Вася никогда им не пользовался, только после самых первых разговоров поручал кому-то проверить, есть ли такой номер, правда ли в банке, числится ли там такой… всё так и оказалось, без обману, но это давно было, в самом начале, денег ещё не давал. А потом что проверять, если кругом вась-вась и полное доверие. Да и по рабочему его не поймать, вечно он на каких-то совещаниях или в управление уехал… лучше на мобильный. Взялся звонить – что-то не отвечают. Он опять по сотовому…
Весь день вокруг этого и суетились. Да что толку? Недоступен – и хоть ты что делай.
А если у самого Васи телефон вдруг оживал, так он прямо подпрыгивал. Вот оно! Наконец-то!.. Может, в аварию попал или в метро застрял, потому и был в недоступности – а теперь прорезался!.. Он ведь человек-то верный, твёрдый, честный, неподкупный, не может подвести!.. Ведь сколько раз мог обмануть, а нет, лишний раз честность свою доказывал… снова и снова доказывал!..
Подпрыгнет, на экран глянет… опять не то.
День прошёл… ночь он ни копеечки не спал. Я задремлю, он всё ходит, глаз не сомкнул. Ну а утром-то и случись… Тут у нас, слава богу, своя «скорая» есть. Привезли мигом, да толку… он через день прямо там, в реанимации. Врач сказал, глупо было и надеяться. Мол, при таком раскладе никакой надежды. – Василиса Васильевна вытерла платочком глаза. – Да как же не надеяться-то, господи!.. Хоть понадеяться напоследок!..
– Да…
– Ну и всё… всё, Серёжа, понимаете?.. Ну а раз так, – сказала она нормальным голосом, – так тут опять дела. Да какие. Прямо делища. Плачь не плачь, а хоронить надо?
Она пытливо на меня смотрела. Я вынужденно кивнул.
– Вася заранее позаботился, когда ещё купил на Перепечинском. Мы ведь с ним так и не зарегистрировались. А там у них в случае чего строгости: кого к кому можно, кого нельзя, незарегистрированную в случае чего не положат, хоть ты их озолоти. Так он два участка оформил, два бок о бок: один на себя, другой на меня, у меня отдельное свидетельство. Всё ясно, да?
Снова посмотрела, и снова мне пришлось пожать плечами.
– Да уж куда яснее…
– Вот и я говорю. А Лилианка на этом месте словно с ума сошла. Нет, кричит. Что за глупости, Вася! Что ещё за Перепеченское?! Никакого Перепеченского! На Новодевичьем будем! Папа знаменитый режиссёр! Сколько для страны сделал!.. Господи, говорю, Лилианочка, окстись. Я бы и рада, да как же мы это сможем?! Если бы Василий Степанович сам этим занялся, у него бы, может, и получилось. Всё-таки у Васи кое-какие серьёзные связи были. Хотя тоже бабушка надвое сказала, дело-то и при больших связях неподъёмное. Но этого я не стала ей говорить, ведь смотрю – просто не в себе… Мы-то, говорю, мы-то с тобой, две идиотки, как можем такое осилить? А она и отвечает: а нам и не надо, за нас Александр всё сделает. Александр для неё никаких денег не пожалеет. Александр такой, он всё может, он добьётся, чтобы отца на Новодевичьем положили! Каково?
Я пожал плечами.
– Он нарочно её с ума сводил, – убеждённо сказала Василиса Васильевна. – И свёл. Специально, чтобы она отца умасливала. Ну или чтоб лишнего сомнения в него не вселила. Про заграницу ей мозги морочил: в Африку с Америкой поедут они свадьбу играть. Насилу она его отговорила от Африки с Америкой: кое-как на Путевой дворец согласился, всё фыркал, мол, зря она от земли оторваться боится и напрасно за подружек держится, которым ради такого дела за границу махнуть деньжат не хватит, она теперь совсем другого полёта птица, ей прежние интересы ни к чему.
– Это какой Путевой дворец? – поинтересовался я.
– Ну какой… откуда Наполеон на горящую Москву смотрел. Все мозги мне этим Наполеоном проела!.. Вот представляете? Александр четыре дня как с радаров пропал, Вася в результате на столе лежит, а она вон чего: Александру для неё ничего не жалко, Александр папу на Новодевичьем похоронит!..
Василиса Васильевна недоумённо покачала головой.
– Уже после похорон кое-как очухалась… Тут её в другую сторону наконец повело. Подлец, говорит. Мерзавец. Обманул её. Папу обманул. Жизнь кончена. Скоро Кондрашовку отнимут… А как не отнять? – переспросила она саму себя. – Вася под Кондрашовку четыреста тысяч взял… Не отнимут, если четыреста тысяч вернёт. А как вернуть, если в кармане вошь на аркане? Да процентов сколько-то. Тоже немало… А так-то отнимут, конечно… Что я ей скажу? Что она сама во всём виновата? Разве язык повернётся?.. Я помалкиваю. А она причитает. Дескать, надо было ей в своё время за ним проследить. Она, мол, так и думала, что он мерзавец, только доказательств не было. Не давала воли своим подозрениям, а надо было… надо было проследить.
– Проследить, – отозвался я.
– Ну да, проследить. Как жареный петух клюнул, так стало у неё в головёнке что-то складываться… У него коттедж в хорошем месте, где-то недалеко здесь. Она, говорит, всё хотела туда поехать, посмотреть, что к чему там у него. А он никак не пускал: дескать, ремонт затеял огромный, всё меняет от крыльца до крыши, работа полным ходом, три бригады не покладая рук, ни пройти ни проехать. Хочет, чтобы всё новое было, когда её введёт. А дело-то к свадьбе, вот он и торопится, чтобы честь по чести. Вот тебе и ввёл… вот тебе и подозревала… Ну и стала она этими подозрениями трясти… да поезд-то ушёл. Бывшего своего разыскала…