Как обычно, Ли быстро принял решение. Он написал президенту Дэвису всего через два дня после битвы при Окс-Хилле: "Похоже, что сейчас самое благоприятное время с начала войны для вступления армии Конфедерации в Мэриленд". Опасность осуществления его плана, добавил Ли, заключалась в том, что его армия "не была должным образом оснащена для вторжения... слаба в транспортировке... люди... в тысячах случаев лишены обуви". Он не стал дожидаться ответа от Дэвиса. 4 сентября он приказал армии переправиться через Потомак в Мэриленд "в окрестностях Лисбурга". К 7 сентября у него было около 65 000 человек к северу от Потомака, шедших к Фредерику, штат Мэриленд, а кавалерия Стюарта, переправившаяся через Потомак дальше на восток у Эдвардс-Ферри, была распределена от него до Нью-Маркета, прикрывая правый фланг Ли. Когда Ли переправлялся сам, оркестр заиграл "Мэриленд, мой Мэриленд", как оказалось, неуместно. Редко какой крупный военный маневр решался так быстро или осуществлялся так стремительно. Казалось, в один момент армия находилась к югу от Вашингтона, в пятнадцати милях от Белого дома, а в следующий - на северо-востоке, угрожая и Вашингтону, и Балтимору. Это был смелый шаг, возможно, самый смелый за всю карьеру Ли.
Его старый противник генерал Поуп был отправлен далеко от центра событий в Миннесоту, чтобы сражаться с непокорными индейцами, и заменен неохотным президентом на генерала Макклеллана, после того как генерал Бернсайд, реалистично оценив собственную неадекватность для выполнения задачи, отклонил предложение президента о командовании. Макклеллан пользовался доверием армии. Быстро, с присущей ему компетентностью в вопросах организации и логистики, он превратил ее из разбитой, недовольной толпы в эффективной боевой машине. Тем не менее он столкнулся с недоверием Линкольна и откровенной враждебностью большинства членов кабинета Линкольна, которые сомневались, что на Макклеллана можно положиться в использовании армии после ее восстановления, а некоторые даже опасались, что он использует ее для осуществления военного путча и принуждения конфедератов к миру, заключенному путем переговоров. Как правило, Макклеллан колебался, прежде чем согласиться на то, чего он хотел в первую очередь. Президенту Линкольну и генералу Хэллеку пришлось "без предупреждения" явиться в дом Макклеллана рано утром 5 сентября и два часа уговаривать его принять командование. Даже после этого он умудрился еще больше расстроить Линкольна, заставив первые части армии маршировать мимо его дома, приветствуя его на пути из Вашингтона, а не мимо Белого дома.
К счастью, Макклеллан стремился к сражению, а Ли - нет. Ли был больше озабочен тем, чтобы накормить свою армию и восстановить ее силы, а также политическими и стратегическими преимуществами ее переброски в Мэриленд. Пока он будет находиться к северу от Вашингтона, федералы не попытаются возобновить наступление на Ричмонд, а значит, у правительства Конфедерации будет передышка, и федеральные войска придется перебросить в большом количестве для обороны Вашингтона и Балтимора, а также для защиты Пенсильвании. Ли даже допускал возможность, что присутствие армии может вдохновить жителей Мэриленда присоединиться к Конфедерации - ведь только благодаря демонстрации силы Линкольн удержал Мэриленд в составе Союза в 1861 году. Ли выпустил возвышенную прокламацию в довольно очевидной попытке представить вторжение в Мэриленд как ответ на "желание" его жителей "воспользоваться неотъемлемыми правами свободных людей и восстановить независимость и суверенитет вашего штата". Это не произвело никакого эффекта на жителей Мэриленда, которые не проявили никаких признаков восстания против Соединенных Штатов, не вступили в армию Конфедерации в значительном количестве и не отдали свою еду и фураж за конфедеративные доллары.
В тот же день, когда была опубликована прокламация, Ли предпринял редкую попытку повлиять на политику в Ричмонде. Он написал письмо Джефферсону Дэвису, призывая его использовать вторжение в Мэриленд как момент для предложения мира Соединенным Штатам. "Такое предложение, исходящее от нас в данный момент, ни в коем случае не может быть расценено как требование мира, - писал Ли, - но, будучи сделанным, когда в наших силах нанести ущерб нашему противнику, оно убедительно покажет всему миру, что нашей единственной целью является утверждение нашей независимости и достижение почетного мира".
Как оказалось, Ли предстояло совершить несколько стратегических ошибок, которые подорвали бы его идею вести переговоры с позиции силы, но, тем не менее, это, возможно, самое четкое заявление о намерениях, которые лежали в основе его стратегии. Приняв меры по обеспечению безопасности Ричмонда, он намеревался перенести боевые действия из Виргинии на Север и сочетать победы на поле боя с энергичной дипломатией, рассчитывая, что северяне скоро устанут от войны, ведущейся на их собственной земле, ценой огромного количества жизней и неизбежного уничтожения имущества в больших масштабах. Победа при Втором Манассасе, возможно, сделала его излишне самоуверенным. Он также мог недооценить решимость Линкольна или возмущение Севера новостью о том, что армия Конфедерации перешла границу Мэриленда. Конечно, он не мог предположить, что Макклеллан заменит бесславного и неуклюжего Поупа в качестве его противника, и уж тем более не мог предположить, что Макклеллан, который так часто отступал перед ним на полуострове, внезапно и в последний момент скрепил свой хребет. Макклеллан как всегда враждебно относился к президенту и военному министру, но тот факт, что он был призван исправить беспорядок, который устроил Поуп, и восстановил полное командование Потомакской армией, укрепил его уверенность и убедил в том, что он был прав с самого начала. Он больше не жалел себя, не думал о том, чтобы перевезти семейное серебро в безопасное место в Нью-Йорке.
"У Макклеллана есть армия", - сказал Линкольн со скорбной покорностью, и он был прав. Если командование армией подняло настроение Макклеллана, то еще большее влияние оно оказало на его войска. Макклеллан любил слюну и полировку и твердую дисциплину - и то, и другое во многом способствовало восстановлению достоинства и самоуважения армии, но он также понимал важность лучшего питания и улучшения санитарных условий. Когда он проводил смотр Потомакской армии, проезжая мимо войск на Дэниеле Вебстере, своем большом темно-гнедом коне, в полной форме с золотым кушаком и сверкающим золотом и синим вышитым поясом для меча, солдаты бурно приветствовали его, бросали в воздух свои шапки и говорили друг другу: "Малыш Мак вернулся!" "Меня снова призвали спасти страну", - писал он Эллен, его самооценка и самодовольство были восстановлены. Его склонность к паранойе и презрение к политикам не уменьшились, но в данный момент держались под контролем. "Марш конфедератов на север уже не позволял Макклеллану ограничиваться только обороной столицы, - мудрено заметил вездесущий граф де Пари, - но вынуждал его предпринять наступательную кампанию". На самом деле Макклеллан понимал, что его возвращение к командованию зависит от одного, и только от одного: быстрой победы над Робертом Э. Ли.
Что касается Ли, то если он действительно ожидал, что в ответ на его прокламацию жители Мэриленда окажут ему поддержку и наберут рекрутов, то его ждало разочарование. Состояние его армии также вызывало беспокойство. Люди были истощены после непрерывных боев и маршей в течение месяца, многие были босыми, большинство истощены, их мундиры были в лохмотьях, а лошади были почти так же голодны, как и люди. Один из очевидцев вспоминал о них как о "самых грязных людях, которых я когда-либо видел, - оборванных, худых и голодных волках". Действительно, их состояние было таким, что шокировало и обескуражило даже самых сторонников Конфедерации из числа жителей Мэриленда. Более того, разброд стал такой проблемой, что Ли был вынужден обратиться к Ричмонду с просьбой о создании "военной комиссии" и усиленной "гвардии прот-маршала", эквивалента военной полиции XIX века, для их сбора. По асфальтированным дорогам Мэриленда босым людям было труднее маршировать, чем по грунтовым дорогам дальше на юг, и многие из них считали, что они вступили в армию для защиты Юга, а не для вторжения на Север. Дезертирство росло. Ли отправил своего адъютанта полковника Лонга обратно в Винчестер, чтобы решить эту проблему и отговорить президента Дэвиса от его предложения присоединиться к Ли в Мэриленде.
Последняя миссия была тем более важна, что Ли решил перебросить свою армию из Фредерика, где его люди уже исчерпали запасы продовольствия, на северо-запад, к Хейгерстауну, расположенному менее чем в пяти милях от границы с Пенсильванией. Это означало бы фактический разрыв линии связи с Ричмондом в пользу продвижения дальше на запад. Припасы и боеприпасы могли бы дойти до него через Винчестер и Мартинсбург по долине Шенандоа. Конечно, линия коммуникаций Ли через Калпепер была уязвима для атаки "со стороны Вашингтона", но перенос ее в долину Шенандоа, помимо того, что делал ее длиннее, был также небезопасен. Мартинсбург и Харперс-Ферри находились в руках Союза, и новая линия коммуникаций Ли могла подвергнуться преследованиям или даже быть полностью отрезанной от любого из этих мест. Выбор был за Хобсоном, но он остановил свой выбор на долине Шенандоа, хотя это означало, что ему придется взять Мартинсбург и Харперс Ферри. Это было катастрофическое решение, поскольку для его выполнения ему пришлось бы разделить свои силы. Лонгстрит, на которого обычно возлагают вину за последствия большинства неверных решений Ли, выступил против разделения армии, и на этот раз он оказался прав.
Возможно, Ли рассчитывал на печально известную склонность Макклеллана ждать, пока в его армии все будет идеально, прежде чем начать движение, * и даже тогда делать это с крайней осторожностью; но если так, то это тоже было ошибкой. В кои-то веки Макклеллан, похоже, осознал, что его карьера и общественная репутация зависят от быстрых и агрессивных действий. Возможно, им двигала удача, когда он был восстановлен в командовании армией после позора Поупа, или он реагировал на призывы прессы Севера, призывавшей его стать военным диктатором, или баллотироваться в президенты в 1864 году, или какое-то сочетание того и другого - Стивен В. Сирс в сво