твительно необходимо с ним увидеться, то лучше посетить его сегодня вечером.
Девушка провела меня в комнату — прямиком на ночную пирушку. Что-то в окружающей обстановке напоминало мне одновременно и шик Веймарской республики времен упадка, и изысканные детали в стиле любимого фильма Руперта «Кабаре». Двое молодых людей в строгих черных костюмах играли на пианино, а рядом на саксофоне импровизировал негритянский джазист. Мне показалось, что моя юбка и строгий жакет, позаимствованные у Порции и заменившие мне желтое шелковое платье, оставленное сестрой в доме Дмитрия, как-то мало подходили к этой праздничной атмосфере.
— Я и есть Хэрриет Бинг, — сказала я девушке, стараясь не смотреть на ее великолепную грудь, — мы говорили с вами по телефону.
— Да, да… Привет, дорогая. А я — Уотлинд, Розалинда… — Она вздохнула, и ее совершенные формы заколыхались под тонкой тканью платья. Не могу сказать, что женская грудь когда-либо вызывала у меня интерес, но броская внешность этой девицы являла слишком ощутимый контраст с моей худобой и невзрачностью, и я невольно в ее присутствии чувствовала себя немного неловко. — Так это ты звонила?
— Да.
— Дорогая Хэрриет, — она подняла бокал шампанского и посмотрела на меня сияющими глазами, — правда, забавно получилось? Вуперт и Арчи умеют устраивать вечеринки.
— Мне нужно поговорить с Рупертом. Но, может, я пришла не вовремя…
— Я очень люблю Вуперта. Даже слишком. Но он никогда не принимал меня всерьез… — После нескольких ее фраз я поняла, что у нее сильно нарушена дикция, — она умудрялась искажать даже самые простые слова.
Розалинда опустила глаза и огорченно вздохнула.
— Может, мне лучше прийти в другой раз…
— Не беспокойся, дорогая, Вуперт такой внимательный, но только не ко мне… — она оглянулась вокруг и указала мне куда-то в угол гостиной, — да, не ко мне…
Затем она повернулась и, печально посмотрев на меня, быстро удалилась.
Пройдя по комнате, я увидела Руперта, окруженного гостями. Он был одет в короткий узкий пиджак, волосы его, темные и блестящие, были зачесаны назад, открывая высокий красивый лоб. Лицо покрыто белилами, брови подведены черной краской, а губы — ярко накрашены. Он что-то рассказывал взахлеб, веселя слушателей.
За окном, около которого я оказалась, открывался великолепный вид в сад. Я закрылась руками от света, озарявшего гостиную, и прижалась носом к стеклу.
— Привет, ну и как он вам?
Я повернулась и увидела рядом седоволосого мужчину. На нем были пиджак и галстук, верхняя пуговица его рубашки была расстегнута. Судя по его виду, он не принимал активного участия в вечеринке, а предпочитал держаться в стороне.
— Сад? Просто прелесть. В городе сады такие убогие, а этот — настоящее чудо. Но я думала… — Я снова оглянулась и посмотрела на Руперта, продолжавшего свое выступление, — в нем было столько легкости и артистизма, что можно было подумать, будто он всю жизнь провел на сцене, хотя ни красивым, ни даже симпатичным, в обычном смысле слова, я бы его не назвала. Должно быть, до сих пор я отождествляла его с героями тех историй, которые мы так любили в детстве. — Я не ожидала, что он так изменился, полагала… — И снова умолкла, не зная, как выразить первое впечатление, и опасаясь сболтнуть лишнее. — Мы давно не виделись, раньше он был очень замкнутым…
Незнакомец уныло взглянул на меня, а затем на Руперта. Я успела заметить ядовитую усмешку на его лице, которая тут же исчезла.
— Вы не пьете. — Он наполнил мой бокал, взяв с ближайшего столика бутылку. — Не хотите посидеть? Я уже настоялся за сегодняшний день, так что ноги не держат, к тому же вино крепковато.
— Вечеринка, по-моему, вполне удалась, — продолжала я, прервав затянувшуюся паузу.
— Может, окликнем его, а? — предложил мой случайный собеседник.
— Нет-нет, ни в коем случае, — поспешно отозвалась я. — Я не хочу никому мешать, не хочу испортить людям праздник, наверное, мне лучше пойти домой.
— Да ну, бросьте, здесь никто никому не мешает… — Он посмотрел на меня так пренебрежительно-скептически, что мне захотелось поскорее от него отделаться. К счастью, в гостиной был полумрак, и он вряд ли заметил мое недовольство. К тому же было очень жарко, и я боялась, что потечет мой макияж, а зеркала нигде поблизости видно не было. — Вы ведь актриса, да? — В его голосе обозначилось любопытство. — Дайте-ка я попробую угадать: вы сыграли в спектакле, который с треском провалился, а теперь вам нужно, чтобы о вас написали реабилитирующую статью.
— Нет! — Его наглость возмутила меня. — Мы были друзьями с Рупертом…
— Правда? — Он явно не верил мне.
— Правда. И даже очень, — повторила я с вызовом, — он был близким другом моей семьи. И хотя на десять лет старше меня, в детстве мы с ним часто играли вместе. Строили замок в Вороньем лесу.
— Вороньем лесу? Ну надо же! — Лицо его приняло серьезное выражение, вероятно, мои доводы произвели на него должное впечатление. Я немного успокоилась, ощутив себя победителем. А он со смехом добавил: — Я тоже увлекался Вальтером Скоттом. Но с тех пор прошло много лет. Неужели сейчас кто-нибудь его читает?
Вдруг, утомленно вздохнув, обратился ко мне:
— Хэрри…
Я вздрогнула от неожиданности. Только один-единственный человек называл меня так, и я просто застыла в недоумении.
— О Боже мой! Как ты мог, как тебе не стыдно! Черт, ты такой вредный…
Руперт, а это он оказался моим странным собеседником, взял меня за руку:
— Остерегись ругать меня, ведь ты пришла ко мне в гости с какой-то просьбой…
— Ты так нечестно поступил со мной, зачем ты меня дурачил?
— Ты тоже нечестно поступила, спутав меня с Арчи.
— Это все из-за волос. Ты выглядишь старше, чем я думала, то есть, извини, я хотела сказать…
— Тебе не нравится?
— Н-н-нет, я не то хотела сказать, просто очень необычно, но так даже лучше. Я ничего не имею против седины.
— А мне тем более все равно. Это наследственная черта, все мужчины в нашем роду рано седеют.
Теперь я очень внимательно и с интересом принялась разглядывать его лицо. За много лет разлуки я действительно совершенно позабыла его черты. И дело было не только в седине. Реальный Руперт совсем не походил на того, чей расплывчатый образ еще хранило мое воображение. Теперь у него было жесткое, волевое лицо, прямой нос и квадратный подбородок, только глаза оставались прежними — большие и темные, с каким-то неевропейским разрезом, унаследованным от матери.
— Ты была той еще штучкой, у тебя частенько бывало дурное настроение, и ты все время молчала, когда у тебя выпали передние зубы.
Он, вероятно, забыл, что когда-то хвалил меня за храбрость.
— Ты уже напился до потери памяти.
— О нет! Я все отлично помню, — возразил Руперт. — Что с Вальдо? Расскажи мне, что случилось.
Но все, что я могла добавить к сведениям, почерпнутым Рупертом из газет, касалось только деталей следствия: отпечатков пальцев и показаний костюмерши, а также двух работников сцены, которые выбежали на крик и не увидели никого, кроме отца, ни рядом с убитым, ни поблизости.
— Вот что мне совсем непонятно, — сказал Руперт задумчиво, — почему Вальдо не сказал сразу, что он не убивал.
— Ты же знаешь, у него такой характер — он склонен ко всяким экстраординарным поступкам, лишь бы привлечь внимание публики. Ему казалось, что это все еще игра, он даже не осознал в ту минуту всю серьезность случившегося.
— Мне надо немного протрезветь, пойду суну голову под холодный душ, — он встал с дивана, — не уходи, я сейчас вернусь.
Я осталась на месте. Вечеринка шла своим чередом, музыканты наигрывали хиты Курта Уэйлла.
В это мгновение я услыхала голос, явно обращавшийся ко мне. Я подняла глаза и увидела Макса Френшэма. Он сел около меня на диван.
— Я видел, как вы пришли, но не мог отойти от Марины Марлоу, пока она не уехала. Вы же знаете, как она обидчива.
— Не знала, что она тоже здесь. — Я невольно отвернулась, стараясь скрыть волнение, — мне не очень-то было приятно слышать имя этой женщины. — Вы что, были ее кавалером сегодня?
Макс пожал плечами:
— Она страдает нарциссизмом и оценивает всех только по степени внимания, выказанного ее персоне. Если она сочтет, что я достоин быть с нею рядом, то мне достанется главная роль в следующей пьесе с ее участием.
— А как чувствует себя Каролина? — Я с трудом вспомнила имя его жены, дабы перевести разговор на другую тему.
— Неплохо. Но, если честно, я сильно за нее беспокоюсь.
— А что вызывает ваши опасения?
— Ей приходится принимать слишком много лекарств, сначала снотворных, потом наоборот — тонизирующих. От переутомления, от депрессии, от каких-то бесконечных нервных болезней. Невыносимо видеть, как она страдает. — Я несказанно удивилась его словам: Каролина представлялась мне непробиваемой, как железобетонная плита. Но, видя, как расстроен Макс, не могла усомниться в его искренности. — Если бы вы только знали, Хэрриет, как много вреда принесло ей это проклятое наследство.
— Я не знала, что она получила наследство.
— Давно. У ее отца были земли в Новой Зеландии. Представьте себе, что вам не нужно думать о куске хлеба, у вас есть все, чего бы вы ни пожелали. Всякий в таком положении почувствовал бы себя хозяином жизни. Каролине ведь никогда не нужно было работать, она никогда не сталкивалась ни с какими трудностями и в результате почувствовала себя выше всех остальных, талантливее, умнее, оригинальнее… Она даже захотела стать актрисой. Господи, — он обхватил голову руками, — иногда я сам не понимаю, как мог влюбиться в нее! — Но что я все говорю о своих делах, как ваш папа?
— Так себе…
Макс тронул меня за руку:
— Вы ведь не сомневаетесь, что он невиновен? Я жизнью готов поклясться. Он просто не способен совершить убийство. Кто угодно, только не он.
Я была так благодарна ему за эти слова, что даже не почувствовала, как сильно он сжал мое запястье.