— Вы что, не видите?! — воскликнула я, обращаясь к инспектору. — Он же не мог сделать того, о чем говорит. Это ошибка!
— Сержант, прочтите все, что вы сейчас написали.
— Я едва успеваю, сэр, — отозвался сержант с некоторой досадой в голосе. — «…Хэрри, я виновен. Я не убивал его, но я случайно сам обвинил себя». О, черт! Простите, мой карандаш сломался. Слишком много приходится записывать.
Инспектор вздохнул:
— Вы видите, что в результате прозвучит на суде, мисс Бинг. Нужно полностью восстановить картину происшедшего, а не предъявлять суду самообвинения вашего отца. Позднее все будет фиксироваться в протоколах, и уже ничего нельзя будет опровергнуть.
— В протоколах? — в ужасе повторила я.
Инспектор кивнул:
— Пришли результаты вскрытия. Сэр Бэзил умер от удара тяжелым предметом по голове — у него перелом черепа. По сообщению констебля Купера, рядом с телом лежала железная балка длиною два фута и весом несколько килограммов. Она была в крови, и на ней обнаружены отпечатки пальцев мистера Бинга, согласно заключению экспертизы.
— Конечно, их там не могло не быть — ведь я к ней прикасался, — воскликнул отец. — Я несколько раз брался за нее руками, пока она подпирала декорации. Я всегда так делал, когда готовился к репетиции. Я обдумывал участь несчастного Лира, его отчаяние, страдания, ужас перед преследовавшей его злой судьбой…
— Вы использовали эту балку, чтобы убить сэра Бэзила, мистер Бинг?
— Да нет, конечно! Я об нее споткнулся, когда отступил от тела. Там была лужа крови, целое море. Невыносимое зрелище! — Он раздраженно пожал плечами и нахмурился.
— Вы успеваете записывать, Твитер? — уточнил инспектор.
Сержант уже заточил карандаш и теперь усердно царапал по бумаге, кивнув в ответ.
— Что вы имели в виду, когда назвали сэра Бэзила «надутой раскрашенной бабенкой»?
— Я так сказал? Не помню.
— Так сказала Марина Марлоу. Вы имели в виду гомосексуальные наклонности сэра Бэзила, о которых вам было известно?
— Не провоцируйте меня, инспектор. Меня не интересовала личная жизнь Бэзила.
— Благодарю вас, сэр. Думаю, нам необходимо отложить этот разговор до завтра. Мисс Бинг, я сейчас позвоню и скажу, чтобы вас и мисс Петрелли отвезли домой.
Я не сразу вспомнила, кто такая мисс Петрелли. Затем очнулась и поняла, что речь идет о Марии-Альбе. Но я вовсе не успокоилась за время этого свидания — наоборот, двусмысленное поведение полицейских внушило мне еще большую тревогу.
— Ты не хочешь что-нибудь передать маме? — спросила я отца.
— Скажи ей, чтобы она держалась молодцом. Все будет в порядке. Скоро все прояснится, в самое ближайшее время…
Мария-Альба крепко держала меня за руку, когда мы с ней шли по темному коридору.
— Вы его очень поддержали, — раздался рядом голос инспектора Фоя, — он немного пришел в себя, и вам тоже стоит успокоиться.
Я не знала, что ответить ему — ведь он только что говорил, что считает моего отца повинным в убийстве, и я смотрела на него как на своего врага. А теперь он снова обращался со мной по-дружески — тепло и открыто.
Мы втроем вышли на улицу, где нас ожидала еще одна неприятность: там оказалось полно репортеров, вспышки фотокамер сразу же ослепили нас. Все это привело в смятение Марию-Альбу, и мне пришлось взять ее за руку и вести за собой, пока сержант Твитер разгонял назойливых журналистов, расчищая нам дорогу. Наконец мы добрались до машины. Но среди наших преследователей нашлись даже такие, кто не давал мне захлопнуть дверь. Пришлось отбиваться от них всерьез.
В машине Мария-Альба вновь почувствовала себя дурно — она никак не могла прийти в себя, страшно напуганная набросившимися на нас людьми. Зная, что нужно делать в таких случаях, я отыскала в сумке успокоительные таблетки и заставила ее выпить целых три штуки. Всю дорогу я держала ее за руку, уговаривая не обращать ни на что внимания, — только так я обычно утешала ее в неприятные минуты.
Мои мысли и чувства смешались, и от всех впечатлений теперь осталась только безмерная усталость. Я думала об отце, который находился в заточении, вероятно ощущая себя глубоко несчастным и покинутым всеми, лишенным привычной аудитории зрителей и слушателей.
Мы переехали мост, а в салоне машины по-прежнему царило молчание. Я не могла поверить, что инспектор Фой считает моего отца виновным. Собирался ли он всерьез расследовать это дело или же имел намерение поскорее собрать какие-нибудь улики и на этом завершить свою работу? В ту минуту я впервые задумалась о том, сколько людей находятся в тюрьме, обвиненные в преступлениях, которые они не совершали. Через четверть часа мы уже были в Блэкхэте, и сержант Твитер спросил меня:
— Мисс Бинг, есть ли тут другая дорога? Лучше подъехать со стороны запасного входа. Эти подонки, — он смущенно кашлянул, — простите, я хотел сказать — представители прессы, уже собрались у вашего дома.
Я посмотрела в окно и увидела толпу людей у ворот нашего дома. Мой брат стоял, окруженный ими со всех сторон, и с удовольствием принимал картинные позы, пока его фотографировали. Я объяснила, как подъехать со двора, но не успела помочь Марии-Альбе выбраться из машины, как услыхала громкий крик Твитера:
— Торопитесь мисс, я задержу их!
Мы выскочили из машины и пробежали в ворота, сразу же затерявшись в лабиринте Лавди и побежав к дому. Я тут же заперла за собой входную дверь.
— Madre di Dio! (Матерь Божья!) — пробормотала Мария-Альба. — Sono lе pene dell' inferno! (Я просто в ад какой-то попала!)
И она вовсе не преувеличивала.
Глава 5
— Извини, я больше не могу продолжать этот разговор… — Брон остановился перед дверями столовой, чтобы прикурить сигарету. Было уже очень поздно. — Я и не знал, что ты успела стать Гретой Гарбо, но они и мною весьма интересовались. Они стояли у ворот несколько часов. Кто-то должен был к ним выйти.
— Разумеется… — Я старалась сохранять спокойствие, хотя страшно устала, к тому же болел синяк над глазом. — Не будем об этом. Ты вообще понимаешь, что произошло? Папе грозит пожизненное заключение, а ты несешь какую-то чепуху о своей карьере.
— Неужели? — На лице Брона появилось искренне удивление. — Действительно, ужасно. Я чего-то не понимаю.
— Я вижу, что лишь мне понятно, что случилось. — В эти мгновения он меня безумно раздражал, но я слишком любила брата и не могла осуждать его, потому, немного успокоившись, добавила: — Дело серьезное. Ведь известно, что папа ненавидел Бэзила, и теперь все думают, что это он размозжил ему череп.
— Да нет, этого быть не может!
— Вот в этом-то и проблема: он находится под подозрением, потому и арестован.
— Нелепость!
— Совершено верно, — согласилась я, немного обрадовавшись, что хоть немного смогла заинтересовать Брона, у которого в голове были только клубные встречи за бокалом виски. — Папа никого не убивал. Мы с тобой это понимаем, но есть улики, внешние свидетельства… Что мы можем с этим поделать? Полиция рассуждает всегда одинаково: родственники будут выгораживать человека, даже если он виновен. Поэтому нас просто никто не станет слушать.
— Все равно, — возразил Брон, он кивнул, и светлая прядь волос упала ему на лоб, придавая ему импозантный вид, — я на твоей стороне, Хэрриет. Папа этого не мог сделать. Я выступлю на суде и докажу это. — Он умолк, и я отлично знала, что в эту минуту он представляет свое эффектное драматическое выступление в зале суда.
— Как ты это собираешься доказать?
В это мгновение зазвонил телефон. Я отправилась в коридор взять трубку.
— Здравствуйте. Это «Дэйли чемпьон». Можно задать вам вопрос: какова ваша реакция на арест родственника?
Я бросила трубку и вернулась в столовую. Но не успела сесть, как телефон зазвонил снова. Чувствуя, что меня захлестывает бешенство, кинулась в коридор и снова сняла трубку.
— Добрый вечер. Газета «Экзаминер».
Тут уж я не стала дожидаться вопроса, нажала на рычаг и положила трубку рядом с телефоном, чтобы прекратить эти домогательства. Но тут раздался звонок в дверь. Я не знала, что репортеры столь навязчивы и бесцеремонны, что даже после отказа не оставляют свою жертву в покое. Я просто была не готова к такому повороту событий. И теперь боялась, что у меня может случиться истерика.
Корделия, смотревшая все телепрограммы подряд, прибежала и сообщила нам, что в девять часов будут передавать новости об убийстве сэра Бэзила. Перспектива слушать идиотские домыслы журналистов не внушала мне оптимизма, но я должна была хотя бы знать, что говорят о моем отце в связи с этими нелепыми обвинениями.
Вместе с братом мы отправились на кухню. В репортаже показали, как отца в наручниках уводят из здания театра. При этом комментатор подчеркнул, что полицейские отказались подтвердить, будто Вальдо Бинг арестован по обвинению в убийстве. Еще десять минут подробно рассказывалось о жизни и театральной карьере Бэзила, затем показали людей, рыдавших и закрывавшихся руками лица от видеокамер. А в конце — интервью с продюсером постановки «Короля Лира», который с горечью заявил, что такое неприятное происшествие может серьезно сказаться на престиже театра.
В конце новостей была зачем-то показана фотография папы и сэра Бэзила в костюмах Глочестера и Лира, сделанная во время репетиции.
— У папы странный вид, — заметила Корделия, — он так улыбается, показывая зубы, будто собирается прокусить Бэзилу горло.
— Видно, потому и выбрали этот снимок, — сказал Брон, — а у Бэзила такой взгляд, словно он привидение увидел. Интересно, что его так напугало? Ладно, теперь уже все равно не узнаем.
Мы разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться и отдохнуть хоть немного.
Когда же я посмотрела на часы, меня всерьез обеспокоило отсутствие Порции. Думая только об отце и его проблемах, я не обратила внимания на ее отсутствие в течение целого дня.
— Десять часов. Может, она осталась на ужин со своим новым приятелем? Но обычно Порция всегда предупреждала меня, если задерживалась допоздна.