Альмут пожаловалась ей, как тяжело находить общий язык с домовладелицей.
— Едва мы смогли самостоятельно передвигаться, — рассказывала она, — нас тут же из лагеря-накопителя направили на квартиру. Мадам сопротивлялась до последнего, хотя во всём доме живёт она одна. Конечно, мы для неё чересчур громкие, слишком требовательные и совсем другие. Я её отчасти даже могу понять. Она стара. Ей очень сложно привыкнуть к тому, что она не единственная, кто может шуметь в своём доме — и иметь на это право.
Янна-Берта кивнула.
Потом Альмут говорила о миллионах эвакуированных и добровольных беженцах, которых буквально в течение суток пришлось обустраивать по всей стране. При этом порой доходило чуть ли не до смертоубийства. Но были и непострадавшие, которые помогали везде, где только могли. Альмут рассказала об одном пасторе в Висбадене, неустанно заботившемся о беженцах, и о социальной работнице в Майнце, собравшей вокруг себя целый отряд добровольных помощников для опеки пострадавших.
— А теперь наша задача — организоваться политически, — сказала Альмут. — Многие непострадавшие присоединяются к нам из солидарности. Мы становимся силой, лишь так нам удастся чего-нибудь добиться…
— Помнишь демонстрации после Чернобыля? — откликнулась Янна-Берта. — Тогда вас тоже переполняли надежды, маму с папой и тебя. Я это чувствовала. Хотя была ещё маленькой. Но бабушка с дедушкой оказались правы — всё сошло на нет, словно никакого Чернобыля в помине не было. Даже множеству украинцев, которые медленно вымирали, не удалось что-нибудь изменить. Родители часто говорили об этом.
— Чернобыля оказалось недостаточно, — отозвалась Альмут. — Как знать, возможно, даже Графенрайнфельда окажется мало. Ведь всегда можно представить себе более крупную катастрофу.
— Люди уже начали забывать, — сказала Янна-Берта. — Вот почему я не ношу парик.
Альмут провела рукой по её голове.
Хельга собиралась постелить на тахте в гостиной, но Альмут предпочла переночевать у Янны-Берты. Они вместе перетащили матрас в комнату Янны-Берты и положили его на пол. Янна-Берта предложила Альмут свою кровать, но та поблагодарила и улеглась на матрасе. Янна-Берта задула свечу.
— Ты спишь? — спросила Альмут через некоторое время.
— Нет.
— Есть одна вещь… Не знаю, надо ли мне тебе о ней рассказывать… — Альмут запнулась.
— Расскажи, — попросила Янна-Берта.
— Только скажи, когда мне остановиться, — предупредила Альмут и начала: — Сразу после аварии, через час-два, они оцепили зону № 1. Полицейские и военные в защитной одежде. Они потребовали, чтобы все люди в этой зоне направились в свои подвалы. То есть — по всем, кто хотел бежать, стреляли. Из автоматов.
Янна-Берта вспомнила рассказ Айше.
— Думаешь, это правда?
— Да, — ответила Альмут. — Они пытались это скрыть. Но такое скрыть невозможно.
— А почему…
— То есть жители зоны № 1 получили такую дозу, что были опасны для окружающих. И у них всё равно не было шансов выжить. Они бы сдохли медленной и мучительной смертью.
После долгой паузы Янна-Берта спросила:
— А как же полицейские и солдаты, разве они смогли бы…
— Люди на всё способны, — ответила Альмут.
Повисла пауза.
Потом Янна-Берта спросила:
— Думаешь, папа тоже был среди тех, кто не имел шанса выбраться?
— Не знаю, — ответила Альмут.
Янна-Берта заплакала.
— Мне так не хочется здесь оставаться, — взмолилась она. — Возьми меня с собой в Висбаден, пожалуйста!
— Я бы с радостью, ты же знаешь, — сказала Альмут. — Но в нашем подвале попросту нет места. Попытайся здесь как-нибудь потерпеть, пока мы не найдём новое пристанище. И знаешь что, если больше терпеть не сможешь, приезжай несмотря ни на что.
На следующее утро знакомый заехал за Альмут на машине. Прощаясь, Янна-Берта боролась со слезами. Она видела всё как сквозь туманную пелену.
— Выше голову! — услышала она голос Альмут, и машина скрылась за поворотом.
Девочка ещё долго не двигалась с места. Когда она вернулась в квартиру, Хельга на кухне резала лук. Она удивлённо подняла глаза на Янну-Берту. В них стояли слёзы.
— Я уж подумала, — сказала Хельга, — ты с ней уехала.
Глава одиннадцатая
Теперь почти каждый день Янна-Берта, проводила с Эльмаром. Вообще-то она его недолюбливала. Ещё в прежние времена старалась пореже с ним пересекаться, хотя порой и восхищалась им. Сейчас общаться с Эльмаром стало ещё труднее. Он произносил бесконечные монологи и видел всё исключительно в мрачном свете. Если его кто-нибудь раздражал, он становился агрессивным. Но раз уж ей не хотелось общаться с Хельгой и Фримелями — кто же ещё оставался?
Чаще всего они встречались перед школьным зданием, так как он жил в противоположной от неё стороне. Почти всегда он приходил раньше, чем она. В хорошую погоду они забредали в ближайший парк. Зелёные островки Гамбурга отдалённо напоминали ей Шлиц.
— Зелень, — презрительно хмыкал Эльмар. — Где ты нашла зелень в этой бетонной пустыне?
— С кем ты разговариваешь, когда бываешь дома? — спросила она его однажды.
— Ты имеешь в виду моих родственников? Ни с кем. Отец не в себе — погружён в свои раздумья, а остальных ничего не интересует. Во всяком случае, то, что для меня важно.
Янна-Берта кивнула.
Однажды Эльмар встретил её выкриком:
— Янна-Берта, мы станем нищими!
— Кто «мы», — спросила она в недоумении. — Ты и твои родители?
— Я обо всех нас говорю, — сказал он резко. — Графенрайнфельд нас разорит. Бесчисленные бездомные, безработные и больные! Которые ничего не дают. Только сами нуждаются. И сельское хозяйство в любом случае рухнуло. Транспорт наполовину парализован. Промышленность разваливается…
— Ты где-нибудь видишь следы нищеты? — удивилась Янна-Берта. — Лично я — нет.
Эльмар с возмущением уставился на неё.
— Если ты откроешь глаза, то увидишь её повсюду! Продажи, распродажи! Разве ты не замечаешь повсюду щитов с объявлениями «Продаётся»? А множество газетных объявлений «Скидки в силу особых обстоятельств»? Ты слепая? И газет не читаешь?
Янна-Берта защищалась. В Гамбурге ей всё было внове. Вот в родном Шлице она бы на такие вывески обратила внимание. А что касается газет, страницы с объявлениями она вообще никогда не читала.
— А надо бы! — воскликнул Эльмар. — Люди распродают свою жизнь! Люди ничего не могут получить за то, что имеют, — не важно, фабрика это или шуба. Супермаркеты, магазины, жилые дома — всё идёт за бесценок. Одна принудительная распродажа за другой!
О подобных вещах Янна-Берта ничего не знала. Эльмар возмущался, что она даже теленовости не смотрит. Янна-Берта лишь вздыхала. Фримели почти всегда сидели у телевизора, а встречаться с ними лишний раз не хотелось.
— Кто не получает информацию, того вытесняют, — заключил Эльмар.
— Тогда откуда бы у меня взялось время с тобой разгуливать? — огрызнулась она.
Однажды Эльмар заговорил о своих родственниках.
— То, что они всё потеряли, для них не самое страшное, — сказал он, — хотя им приходится очень непросто: чем выше влезешь, тем ниже падать. Куда хуже страх, в котором они теперь живут: страх перед беспорядками, страх перед обанкротившимися должниками, страх перед отдалёнными последствиями. Тетя Хеди потеряла сон, а дядя Курт только и знает, что на всех орать. Мы немцы, мы стойкие, когда до дела доходит, мы способны творить чудеса, экономические чудеса! Но для этого нам необходимо видеть свет в конце тоннеля.
Прежде, в Фульде, одноклассники перемигивались за его спиной, когда он так увлекался. Сейчас его речь была ещё возбуждённее, ещё неистовее. Янна-Берта слушала его как заворожённая. В своём ли он уме? Может, и нет. Хотя местами проглядывал былой блеск лучшего ученика. Он способен был быстро оценить ситуацию в целом, добраться до сути проблем. Но того, что восхищало в нём раньше, он уже не мог: находить решения. Ей казалось, что из-за этого он больше всего и страдает.
— Решения? — ответил он, когда она спросила. — Лично я никаких не вижу. Ни для себя, ни для кого другого.
Он остановился и посмотрел на неё:
— Я хотел стать врачом, — произнёс он.
— А я хотела иметь детей, — сказала Янна-Берта.
Постепенно напор его речей угасал. Чем ближе был конец учебного года, тем молчаливее становился Эльмар. Они продолжали встречаться, но теперь он лишь безмолвно плёлся рядом с Янной-Бертой. А ей так не хватало его монологов. Она начала смотреть новости и читать объявления.
За восемь дней до начала каникул девочка из Бад-Брюкенау заболела. Всю неделю она ни разу не пришла на занятия.
— Я к ней заходил, — сказал парень из Бамберга. — У неё всё плохо.
На вопрос одноклассников, чем она конкретно болеет, он ответил: «Воспалением лёгких». Янна-Берта подкараулила его на школьном дворе и спросила:
— Это правда?
— Конечно, нет, — ответил он. — У неё лейкемия. Она уже давно себя плохо чувствовала, но не желала себе в этом признаться. Ну, ты понимаешь. Вчера её положили в спецклинику.
Когда Янна-Берта вернулась из школы, дверь ей открыла Хельга.
— Нам в ближайшие дни надо обязательно попасть в парикмахерскую, — сказала она. — Парик сейчас достать трудно, а твой день рождения уже через две недели.
— Я никакой парик не надену! — отрезала Янна-Берта.
— Успокойся, — осадила её Хельга. — Ты же можешь рассказать гостям про парик.
— А что им до этого?
— Ах, девочка, ты просто не желаешь понять каких-то вещей! Это выглядит, как бы выразиться, угнетающе, когда у молодого человека нет волос. Я тебя прошу, ведь это так просто всё устроить. Хотя бы до тех пор, пока гости не разъедутся.
В конце концов Янна-Берта сдалась и пошла с Хельгой к парикмахеру. Но она отказалась подбирать себе парик. Хельге это надо, пусть сама и выбирает. Та настаивала на мелкозавитом, среднерусом.
— Я была гораздо светлее, — сказала Янна-Берта.