храме. Потом снова отправились в путь и через Цзядин наконец добрались до гор Эмэйшань
и поднялись на вершину Цзиньдин. «Огни Будды», которые мы там увидели, были
совершенно такими же, как на горе Петушиная Ступня. Поздно ночью мы видели
бесчисленные светильники. По яркости они напоминали «светочи мудрости», виденные
прежде в горах Утай. Я посетил зал Сива, где отдал дань почтения старому настоятелю
Чжэнь-ину, которому было более семидесяти лет. Он был наставником всех монахов на этой
горе, будучи просветленным учителем чаньской школы. Он охотно разрешил мне побыть с
ним несколько дней.
После этого я спустился с горы, обогнул пруд Сисян и, миновав монастырь Даэ, достиг
равнины Чжанлао, где находились храм Вайроканы и уезды Эмэй и Сяцзян. Дальше я
намеревался пересечь реку Люша в деревне Иньцунь. Случилось так, что вода в реке
поднялась, и с утра до полудня я ждал лодку. Лодка прибыла, и после того, как все
пассажиры перешли на борт, я попросил Цзе-чэня сесть в лодку первым и передал ему наш
багаж. В тот момент, когда я собирался перебраться на борт, швартовочная веревка порвалась,
но я успел ухватиться за ту ее часть, которая была прикреплена к борту. Поскольку течение
было сильным, а на борту находилось много пассажиров, малейший наклон лодки мог
привести к тому, что она опрокинется, так что я не двигался, в то время как лодка тащила
меня по воде. На закате она причалила к берегу и меня вытащили на берег. Моя одежда и
ноги были изрезаны камнями. Было холодно и шел дождь. Когда мы прибыли на заставу
Шайцзин, ближайшие постоялые дворы отказались принять монахов. На улице был храм, но
единственный его монах также отказался впустить нас, несмотря на все просьбы. Он
разрешил нам только провести ночь на театральных подмостках, что были снаружи.
Поскольку наша одежда была мокрой, а настил влажным, мы дали монаху денег, чтобы он
продал нам немного сухой соломы. Вместо этого он принес нам две охапки отсыревшей
соломы, которую было не поджечь. Мы терпеливо сносили эти неудобства и сидели до
восхода солнца. Потом мы купили несколько грубых плодов, чтобы заполнить желудки, и
двинулись дальше. Мы миновали гору Хожань, округа Цзяньчан и Нинюань и в конечном
итоге добрались до Хуйличжоу. Мы пересекли границу провинции Юньнань, прошли уезд
Юнбэй, посетили святое место Авалокитешвары, пересекли реку Цзиньша и совершили
паломничество к подножию горы Петушиная Ступня, где провели ночь под деревом. И опять
слышали звон гонга за каменной дверью.
На следующий день мы начали восхождение на гору и достигли вершины Цзиньдин, где
совершили воскурения. Я снова начал думать об этом священном месте Будды и патриарха,
которое ныне совсем пришло в упадок, и о вырождении всех традиций сангхи в провинции
Юньнань. Я дал обет построить хижину на этой горе, где могли бы останавливаться
паломники, но мне не позволила это сделать монашеская наследственная система,
преобладающая в этой местности. Я был огорчен и не мог удержаться от слез44.
Затем мы спустились с горы и прибыли в Куньмин. Там упасака Цэнь Куаньцы,
буддийский законник, пригласил меня остановиться в монастыре Фусин, где с помощью
44 «Наследственное владение» храмами было весьма распространено во времена Сюй-юня. Это означало, что
контроль над монастырями и управление ими определялись произвольными правилами. Храмы практически
считались частной собственностью и скорее непотизм, чем духовные заслуги, диктовал, что должно делаться и
кем. Это не позволяло странствующим монахам свободно пользоваться многими услугами или даже
остановиться на ночь во время совершения долгих паломничеств. В принципе никакой буддийский монастырь
не должен считаться собственностью тех, кто в нем живет. Он должен принадлежать всей сангхе в соответствии
с установленными правилами.
учителя Цзе-чэня я уединился для медитации, проведя новогодний период в затворничестве.
Мой 64-й год (1903–1904)
Во время моего уединения пришел монах из храма Инсян, чтобы сказать мне о том, что
кто-то у них там выпустил петуха, весящего несколько цзиней, и что птица эта агрессивная и
поранила других домашних птиц. Я отправился в этот храм и подробно объяснил птице
правила поведения в монашеской среде и ее заповеди, а также научил ее произносить имя
Будды. Вскоре петух перестал драться и сидел в одиночестве на ветке дерева. Он больше не
убивал насекомых и ел только тогда, когда ему давали зерно. Через некоторое время всякий
раз, когда слышал звон колокола и гонга, он шел за монахами в главный зал и после каждого
молитвенного собрания возвращался на ту же ветку дерева. Его опять стали учить
произносить имя Будды и в конце концов он прокукарекал: «Фо, Фо, Фо» («Будда» по-
китайски). Два года прошло с тех пор, и однажды после молитвенного собрания петух встал
во весь рост в зале, вытянув шею. Он трижды взмахнул своими расправленными крыльями,
будто собираясь произнести имя Будды, и умер стоя. В течение нескольких дней его внешний
вид не менялся. В конечном итоге его положили в коробку и похоронили. По этому случаю я
сочинил следующее стихотворение:
Он драться любил по природе, этот петух,
Рвал гребешки, драл крылья, пуская чужую кровь.
Но внял запретам, и бешеный ум затих,
Ел лишь зерно, сидел на насесте один, не трогая даже
букашки.
Взирал на золотой образ
И без труда кукарекал имя будды.
После трех кругов простираний вдруг отошел в мир иной,
Разве все существа отличны чем-то от будды?
Мой 65-й год (1904–1905)
В ту весну буддийские законники и настоятель Ци-мин из монастыря Гуйхуа попросили
меня прервать затворничество и навестить их монастырь, где мне предстояло дать толкование
«Сутры полного просветления» и «Сутры из сорока двух разделов» (Сы ши эр чжан цзин). К
тому времени более трех тысяч человек стали моими учениками. Осенью настоятель Мэн-фу
пригласил меня дать толкование «Шурангама сутры» в монастыре Цзечжу. Я руководил
изготовлением деревянных досок, с помощью которых можно было бы напечатать тексты
«Шурангама сутры» и стихотворения Хань-шаня 45. Эти доски хранились в монастыре. Меня
также попросили дать толкование заповедям, и в конце встречи главнокомандующий Чжан
Сунлинь и генерал Лу Фусин пришли в сопровождении других чиновников и знати с
приглашением посетить округ Дали и остановиться в местном монастыре, но я сказал: «Я не
хочу жить в городах. В прошлом я дал обет остаться на горе Петушиная Ступня, но местные
монахи не позволили мне это сделать. Поскольку вы защитники буддийской дхармы, мой
обет мог бы быть исполнен, если бы вы выделили мне участок на этой горе. Я мог бы здесь
построить хижину и принимать паломников, спасая, таким образом, сангху от гибели и
восстанавливая святые места Махакашьяпы».
45 Хань-шань, или «Холодная гора», был выдающимся адептом, жившим во времена правления под девизом
Цзинь-гуань (627–664), династия Тан. Его считают воплощением Манджушри. Он жил в пещере и писал
вдохновенные стихи в духе чаньского учения. Многие из них были начертаны на засохших деревьях,
заброшенных зданиях и подобных объектах.
Они одобрили эту идею и приказали заместителю уезда Биньчуань оказать мне помощь
(чтобы я мог исполнить свой обет). Для меня подыскали разрушенный храм Боюй на той
самой горе. Я отправился туда с целью остановиться там, и хотя там не было жилых комнат и
несмотря на то что я не взял с собой никакой еды, я принимал монахов, монахинь, мужчин и
женщин из преданных учению мирян, приходивших ко мне отовсюду. Храм Боюй опустел со
времен правления под девизом Цзя-цин (1796–1820), династия Цин, потому что справа от
него был обнаружен огромный валун, излучавший губительные эманации «Белого Тигра» и
делавший, таким образом, это место непригодным для жилья. Я хотел убрать валун и вырыть
пруд, в который можно было бы запустить рыбу и другую речную живность. С этой целью
были наняты рабочие, но ничего не получилось, потому что когда был удален слой земли
вокруг валуна, его основания не было видно. Он возвышался на девять футов и четыре
дюйма и в ширину составлял семь с половиной футов. На нем можно было сидеть скрестив
ноги и медитировать. Был приглашен десятник для руководства работой по передвижению
его на 280 чи влево, и более ста человек пришло, но им не удалось этого сделать, несмотря
на то что они изо всех сил старались в течение трех дней подряд. После их ухода я обратился
с молитвами к духам, охраняющим храм, и прочел мантры. Понадобилось десять монахов и
вместе нам удалось сдвинуть валун влево. Те, кто пришел понаблюдать за нами, шумно
выражали свои чувства и удивлялись, понимая, что нам помогают высшие силы. Кто-то
написал на валуне три иероглифа « Юнь и ши » («Облако передвинуло валун»46).
Представители властей и ученые, услышавшие эту историю, пришли и сделали надписи на
этом валуне. По этому случаю я также написал стихотворение: