57 Свет мудрости может содержать всякие иллюзорные формы, но он вечен, т. е. находится за пределами
пространственно-временных ограничений. Он всепроникающ и не встречает никаких преград, так как свободен
от всякой двойственности, которая является причиной ощущения разделения между субъектом («познающим»)
и объектом («познаваемым»). Таким образом, он подобен «чистому свету», являющему радугу, цветовой спектр
которой сам по себе нереален. Аналогичным образом все проявленные формы своей основой уходят в этот
чистый свет мудрости, но ни одна из них самостоятельно реально не существует.
в Тэнъчуне, но я сказал им: «Я пришел сюда с целью добыть денег на восстановление храма
на горе Петушиная Ступня и сожалею, что не могу остаться». Узнав об этом, они с радостью
и энтузиазмом пожертвовали значительную сумму. После возвращения на гору я закупил
продовольствие для общины, построил здания с дополнительными комнатами, установил
монашеский распорядок, регулируемый установленными правилами, ввел медитацию и
чтение сутр с их трактовкой, укрепил дисциплину и передал буддийский канон.
В тот год число монахов, монахинь и мирян, следовавших канону, превысило 700
человек. Постепенно все монастыри на горе последовали нашему примеру и приняли меры к
самосовершенствованию. Монахи снова начали носить подобающую одежду и
довольствоваться вегетарианской пищей. Они также останавливались в храме с целью
получения наставлений.
Мой 66-й год (1905–1906)
В ту весну настоятель Бао-линь из монастыря Шичжун (Каменный Колокол) пригласил
меня дать наставления, и тех, кто пришел их получить, насчитывалось более восьмисот.
После завершения, в то время как Цзе-чэнь в полном уединении практиковал медитацию в
храме Боюй, я посетил различные места на юге в целях сбора средств. Сначала я прибыл
в Наньдянь (провинция Юньнань), где дал толкование «Амитабха сутры» в монастыре
Тайпин и обрел несколько сотен последователей. Оттуда, преодолевая высокие скалы и
проходя через места, населенные различными племенами, достиг Бирмы. Пройдя через
Ежэньшань, я прибыл в Синьцзе и затем в Мандалай. В Ежэньшане я подцепил болезнь,
которая прогрессировала и стала серьезной. Несмотря на сильный жар, мне удалось
добраться до храма Гуаньинь в Людуне, в котором я встретил китайского монаха по имени
Дин-жу. Я отдал ему дань почтения, но он игнорировал меня. Тогда я пошел в зал и сел там,
скрестив ноги. В тот вечер, когда он ударил в гонг, я помог ему звонить в колокола и бить в
барабан. После прочтения «Строф покаяния» он монотонно пропел: «Убей, убей, убей!» и
трижды простерся ниц. На следующее утро после прочтения того же текста в зале он снова
монотонно пропел тот же воинственный призыв и снова трижды простерся ниц. Меня
удивило его поведение и я намеренно остался, чтобы понаблюдать за ним. Его утренняя,
дневная и вечерняя пища была приправлена луком и чесноком и содержала молочные
продукты. Я не стал это есть, но ничего не сказал о странности такой диеты. Я пил только
воду. Он понял, почему я не ем, и велел принести рисовую кашу без лука и чеснока, чтобы я
мог есть 58.
На седьмой день он предложил выпить с ним чаю, и я спросил его, почему он призывал
в зале «Убей, убей, убей!». Он ответил: «Убей чужестранцев!.. Я родился в Баоцине
(провинция Хунань). Мой отец был военнослужащим. После его смерти я удалился от
мирской жизни и начал изучать дхарму в Путо. Я стал последователем учителя Чжу-чаня,
который учил меня рисовать. Десятью годами раньше я добирался из Гонконга в Сингапур на
пароходе, на котором подвергся дурному обращению со стороны иностранцев. Их
надругательства были невыносимы, и я буду ненавидеть их всю оставшуюся жизнь. Теперь я
продаю картины, которые ценятся здесь, и по этой причине у меня нет особых забот о
пропитании. В последние десять лет монахи, проходившие здесь, обычно много о себе
воображали и были непредсказуемого нрава. Редко можно встретить человека, подобного
вам, открытого и находящегося в гармонии со всем. Вот почему я рассказал вам правду о
себе».
Я напомнил ему, что следует одинаково относиться и к друзьям и к врагам, но мне не
удалось смягчить его жесткое отношение к иностранцам. Оправившись от болезни, я
58 Буддийским монахам запрещается есть «пять горячих», или пять острых, корнеплодов – чеснок, черемшу,
шнитт-лук, лук обыкновенный и лук-порей – потому, что они, как известно, будоражат кровь и вызывают гнев и
похоть.
покинул его, хотя он настаивал на том, чтобы я остался. Когда я сказал, что собираю средства
для восстановления храма, он снабдил меня продовольствием и дал денег на дорогу, купил
мне билет на поезд и послал телеграмму упасаке Гао Вань-бану в Рангуне с просьбой
принять меня. Вежливо простившись, он пожелал мне удачи. Когда я прибыл в Рангун, на
железнодорожном вокзале меня встречали: упасака Гао со всей своей семьей, управляющий
Син-юань и монахи из монастыря. Я остановился в доме упасаки Гао, где меня приняли со
всеми почестями. Упасака сказал: «Достопочтенный учитель Мяо-лянь на протяжении всех
этих десятилетий интересовался вашей отшельнической жизнью, но никогда не получал
никаких известий от вас. Он был обрадован, узнав, что вы собираетесь посетить здешние
места, и написал мне, что возвращается в Китай, чтобы произвести ремонт монастыря
Гуйшань (Черепашья Гора) в Ниндэ (провинция Фуцзянь). Недавно он прибыл сюда. Я
сопровождал его в течение нескольких дней при посещении им Великой Золотой Пагоды
(Швэдагона) и других святых мест. После этого он возвратился в свой монастырь и надеется,
что вы вскоре тоже вернетесь в Китай».
Упасака Гао проводил меня до парохода и послал телеграмму в монастырь Цзилэ
в Пинанге с просьбой прислать несколько монахов, которые бы встретили меня. Когда судно
прибыло к месту назначения, оказалось, что на его борту один из пассажиров умер от какой-
то заразной болезни. По этому случаю был поднят желтый флаг, и все путешественники были
отправлены в карантин на удаленный холм. Там более тысячи человек находились под
открытым небом, под палящим солнцем днем и под дождем ночью. Каждому выдавался
дневной пищевой паек, состоявший из небольшой чашки риса и двух сырых плодов моркови.
Врач два раза в день приходил проверять их состояние. За семь дней выпустили половину
пассажиров. Другая половина покинула карантин на десятый день, так что я остался один на
этом холме.
Я был серьезно болен и чувствовал себя несчастным. В конце концов я лишился сил
принимать пищу. На восемнадцатый день пришел врач и приказал мне переселиться в пустой
дом. Я был рад этому. Я задал домовому смотрителю несколько вопросов. Он поведал, что
сам родом из Цюаньчжоу. Потом, вздохнув, сказал: «Это комната смертников. Сюда они
переводят тех, кто точно умрет, для вскрытия трупа». Когда я сказал ему, что намеревался
посетить монастырь Цзилэ, старик растрогался и сказал: «Я дам вам лекарство». Затем он
приготовил чашку настоя шэньцюй, который я принимал два дня и почувствовал себя
немного лучше на следующий день. Он сказал: «Когда снова придет врач, как только я
кашляну, встаньте и постарайтесь, насколько можете, выглядеть обнадеживающе. Если он
даст вам лекарство, не принимайте его».
Как и предупреждал старик, врач действительно пришел и, растворив в воде какой-то
порошок, заставил меня проглотить его. Поскольку я не мог отказаться, я с неохотой выпил
микстуру. Когда врач ушел, старик всполошился и сказал: «Теперь вам не долго осталось
жить. Завтра он придет производить вскрытие. Я дал вам лекарство, надеясь, что Будда
защитит вас». На следующее утро, когда пришел старик, я сидел на полу, но не мог ничего
видеть, хотя глаза мои были широко открыты. Он помог мне подняться и увидел, что пол был
в крови. Он снова принес свое лекарство. Я выпил его. Он переодел меня, вымыл пол и,
вздохнув, сказал: «Другого бы на вашем месте после этого лекарства сразу бы на вскрытие
отправили, не дожидаясь, пока вы дух испустите. А вам не суждено умереть, видимо, потому,
что вас защищает Будда. Когда врач снова придет в девять часов, я кашляну, подавая сигнал,
и вы должны будете продемонстрировать, что вы в порядке». Когда врач пришел и увидел,
что я жив, он указал на меня пальцем, улыбнулся и ушел. Когда я спросил старика, почему
доктор улыбнулся, он ответил: «Потому что вам не суждено умереть». Я сказал ему, что
упасака Гао дал мне денег, и попросил его передать часть их врачу, чтобы тот меня выпустил
на свободу. Я тут же достал сорок юаней и передал ему и еще двадцать, чтобы отблагодарить
его за все, что он для меня сделал. Он сказал: «Я не должен брать у вас деньги. Сегодня
дежурит врач-европеец и ничего не получится, а завтра будет дежурить другой врач и можно
будет все устроить». В тот вечер он еще раз зашел ко мне и сказал: «Я договорился обо всем с
врачом за двадцать четыре юаня. Завтра вас выпустят». Получив подтверждение, я