поблагодарил старика.
На следующее утро пришел этот врач, и после его визита прислали лодку, чтобы
переправить меня через залив. Старик помог мне сесть в нее, и после того как меня
переправили на другой берег, нанятая повозка довезла меня до монастыря Гуанфу, где монах,
ответственный за встречу гостей, не обращал на меня внимания целых два часа из-за того,
что выглядел я ужасно. Я испытывал смешанное чувство: был опечален и рад одновременно.
Рад потому, что только что избежал смерти в руках иностранцев, и опечален потому, что
ответственный за прием гостей пренебрегал своими обязанностями. В конце концов появился
старый монах, который позже представился старшим монахом по имени Цзюэ-кун. Я сказал
ему, что я ученик того-то и зовут меня так-то. После поклона, поскольку я был слишком слаб
и не мог подняться, он помог мне и, усадив в кресло, сказал: «Упасака Гао прислал нам
телеграмму, уведомляющую о вашем прибытии, но вы ничего не дали о себе знать.
Почтенный настоятель и вся община были обеспокоены. Что с вами случилось и почему вы в
таком состоянии?» Потом без лишнего шума молодые и пожилые монахи заполнили зал, и
атмосфера мгновенно изменилась и стала напоминать радушный домашний очаг. Вскоре
появился настоятель Мяо-лянь и сказал: «День за днем мы ждали вестей от вас, и я стал
опасаться, что вам угрожает какая-то опасность. Я хотел вернуться в Фуцзянь и продолжить
ремонт монастыря Гуйшань, но, узнав, что вы должны приехать, остался здесь и ждал вас». В
завершение длительного разговора я сказал: «Это моя вина» и поведал о том, что мне
пришлось пережить. Мой рассказ произвел впечатление на старого настоятеля и монахов и
они захотели услышать его в подробностях. Я удовлетворил их просьбу, после чего они
соединили ладони в знак почтения, и мы все вернулись в монастырь Цзилэ. Старый
настоятель убеждал меня в необходимости принять лекарства, но я сказал:
«Поскольку я вернулся домой, все мои ложные мысли исчезли. Я отдохну несколько
дней и буду в порядке». Позже, когда он увидел, что я провожу несколько дней подряд в
медитации, он предупредил меня: «Климат на юге жаркий и отличается от климата в Китае.
Я опасаюсь того, что долгое сидение будет вредным для вашего здоровья». Однако у меня не
было ощущения, что что-то не так в моей медитации.
Старый учитель сказал: «Вам следует теперь дать толкование «Лотосовой сутры», дабы
здесь воцарилась благоприятная атмосфера. Я возвращаюсь в Китай. Когда закончите
толкование этой сутры, не спешите вернуться в провинцию Юнь-нань, а посетите гору
Гушань, поскольку там я еще должен кое-что вам сказать».
Проводив старого настоятеля до пристани, я вернулся в монастырь и приступил к
толкованию этой сутры. Несколько сот человек стали моими учениками, и буддийские
законники из Малакки пригласили меня дать толкование «Сутры Будды медицины»
(Бхайшаджьягуру сутра) в монастыре Цинъюнь. Затем я отправился в Куала-Лумпур, где
упасаки Е Фую и Хуан Юньфань попросили меня дать толкование «Ланкаватара сутры» в
храме Линшань. Во всех городах Малайзии, где давал толкование сутрам, я обретал десятки
тысяч последователей.
Той зимой я получил телеграмму от представителей Объединенной буддийской общины
провинции Юньнань. В ней говорилось, что правительство собирается ввести налог на
монастырское имущество. В то же самое время учитель Цзи-чань из Нинбо и другие
прислали мне телеграмму, в которой просили меня вернуться в Китай как можно быстрее для
обсуждения этих вопросов. Год был на исходе, и я задержался в Куала-Лумпуре, где встретил
Новый год.
Мой 67-й год (1906–1907)
Я вернулся в Китай весной. Когда пароход зашел по пути на Тайвань, я посетил
монастырь Лунцюань, а когда он прибыл в Японию – несколько монастырей в различных
местах. Поскольку Китай и Япония в то время не были в дружеских отношениях, за
китайскими монахами внимательно следили, а японским монахам не разрешалось посещать
Китай. По этой причине мое желание основать Конфедерацию китайских и японских
буддистов не смогло осуществиться.
На третий месяц я достиг Шанхая, где вместе с учителем Цзи-чанем и представителями
Буддийской общины направился в Пекин, чтобы представить нашу петицию центральному
правительству. Прибыв туда, мы остановились в монастыре Сяньлян, где нас приветствовали
лично учителя Фа-ань, который был куратором по делам буддизма, Дао-син из монастыря
Лунцюань и Цзюэ-гуан из монастыря Гуаньинь. Там князь Су Шань-ци пригласил меня к
себе с просьбой дать буддийские наставления его жене. Князи и высокопоставленные
чиновники, мои старые знакомые (со времен Боксерского восстания, когда они в
императорской свите убегали на запад), все пришли меня навестить и дать совет
относительно того, как должна быть представлена наша петиция. Поскольку буддийские
законники были готовы оказать мне помощь, я не столкнулся с какими-либо затруднениями.
В ответ на нашу петицию был оглашен следующий имперский указ.
Тридцать второй год правления под девизом Гуан-сюй:
Имперский указ
В вопросах собирания пожертвований уже многократно доводилось до сведения
местных властей, что никакие оправдательные ссылки оных на закон недопустимы
в случае угнетения бедных. Нам стало известно, что школьные учреждения и
фабрики строятся произвольно, без учета насущных нужд провинций и
элементарного уважения к буддийской сангхе. Такое положение вещей
недопустимо, и потому вводится правило, согласно которому все наместники
должны незамедлительно приказать местным властям взять под свою защиту все
монастыри, большие и малые, и всю принадлежащую этим монастырям
собственность. В связи с этим никакое знатное лицо или чиновник ни под каким
предлогом не имеет права вмешиваться в их жизнь, и никаким местным властям не
разрешается облагать монастырскую собственность налогом. Исполнение этого
указа одобряется как действие, согласующееся с нашей формой правления.
После провозглашения этого имперского указа все местные налоги на монастырскую
собственность были отменены. Я остался в столице, чтобы привлечь внимание буддистов к
тому, что еще никто из императоров династии Цин не посылал копию Трипитаки в
провинцию Юньнань, и убедил их в целесообразности представить петицию, дабы этот
удаленный пограничный район извлек пользу из этой дхармы. Князь Су охотно согласился
поддержать эту петицию, и министр внутренних дел представил ее императору. Она гласила:
Куратор по делам буддизма и хранитель печати Фа-ань обратились с
прошением в наше министерство. Они подчеркнули, что по сведениям,
полученным от настоятеля Сюй-юня из монастыря Инсян, расположенного на
вершине горы Петушиная Ступня, в Биньчуане округа Дали провинции Юньнань,
монастырь этот является древним святым местом, но до сих пор не имеет копии
Трипитаки. Он просит передать в дар монастырю ее имперскую копию, дабы ее
чтили в монастыре до скончания веков. Место, о котором идет речь, считается
священным пристанищем Махакашьяпы, и храм сегодня являет собой лишь
останки древнего монастырского комплекса. Цель этого прошения – снискание
щедрого благодушия в вопросе о передаче в дар имперского издания Трипитаки для
почитания дхармы Будды. Прошение представлено князем Су, министром
гражданского управления, настоятелем Чэн-хай из монастыря Байлинь и
настоятелем Дао-сином из монастыря Лунсин. В случае одобрения Вашим
Величеством моя скромная просьба сводится к тому, чтобы ведомство по делам
буддийского духовенства получило указание совершить передачу Трипитаки в дар
монастырю.
На шестой день шестого месяца петиция получила имперскую санкцию, и следующее
императорское распоряжение было издано двадцатого числа седьмого месяца тридцать
второго года правления Гуан-сюй (1907 г.):
Его Императорское Величество с чувством удовлетворения присваивает
монастырю Ин-сян на вершине горы Петушиная Ступня в провинции Юньнань
дополнительный титул: «Чаньский монастырь Хуго Чжушэн» («защита государства
и взывание к совершенномудрым»). Кроме этого Его Величество дарит монастырю
собрание императорской «драконовой»59 Трипитаки, а настоятелю монастыря –
пурпурную рясу, чашу, нефритовую печать, жезл и скипетр. Настоятелю Сюй-юню
отныне присваивается титул Великого учителя Фо-цы Хун-фа (безбрежная дхарма
буддийского сострадания). Ему предлагается вернуться в горный монастырь и
распространять там свет буддийского учения во имя процветания нации и народа
ее. Министр внутренних дел получил в связи с этим указание оповестить учителя
Сюй-юня об этом императорском указе, дабы учитель принял дары и вернулся в
монастырь в качестве его хранителя и проповедовал бы там учение Будды.
Всем чиновникам и местным жителям предписывается неуклонно выполнять