) между Анандой
Дженнингз и последователем учителя Сюй-юня по имени Ци-ши (дословно
«Нищенствующий»).
Ци-ши: Вы пересекли океан с тем, чтобы прийти сюда, не убоявшись
трудностей далекого путешествия. Какова цель вашего визита?
Ананда Дженнингз: Изучение буддадхармы.
Ц.: Нужно разобраться с рождением и смертью, когда изучаешь дхарму.
Каково ваше мнение о «рождении и смерти»?
А.Д.: Поскольку изначально не существует ни рождения, ни смерти, какая
польза от рассуждений о том, что по отдельности представляют собой «рождение и
смерть»?
Ц.: Если не существует ни рождения, ни смерти, какова польза от изучения
буддизма?
А. Д.: Изначально нет никакого буддизма, а изучащий – это и есть будда.
Ц.: У Будды было 32 признака и когда пальцы его ног касались земли,
являлся свет «морского отражения»130. Вы можете это сделать?
А. Д.: Как способность сделать это, так и неспособность – не более чем
бесполезная софистика.
Ц.: Хотя ваша интерпретация глубока и то, что вы говорите, верно, но
простой разговор о еде не удовлетворит голода. Это просто фраза, так что же?
А. Д.: Это даже не фраза, и у речи нет оснований. Если не вдаваться в
сложности и не разводить сумбура разночтений, то просветленная природа вне
всяких размышлений, и она мать всего сущего.
Ц.: Обо всем уже сказано в деталях и каждое ваше слово согласуется с тем,
что имеет в виду Патриарх. Но слово «знание» – врата множества бед. Поскольку
вы углубились в вопрос посредством правильных интерпретаций, могу ли я
спросить вас: «Без помощи слов и речи, каков подлинный облик?
А. Д.: «Алмазная сутра» гласит: «Ануттара-самьяк-самбодхи это не
ануттара-самьяк-самбодхи»131.
Ц.: Кажется, это так, но корень жизни не отсекается в общем и в целом из-за
знания и восприятия? Надеюсь на намек от вас.
А. Д.: Мои возможности читать сутры были ограниченны. После
четырехлетнего затворничества, когда я стала разговаривать с людьми, все они
сказали, что мои слова соответствовали буддадхарме. По-моему, понимание,
которое не вытекает из простого прочтения сутр, вероятно, не принадлежит
всецело человеческому знанию и восприятию.
Ц.: То, что не вытекает из чтения сутр и шастр, что обретается в
медтиации, – это чань, которое проявляет природную мудрость, которая также
129 Цань – чаньский термин, «исследуй» или «загляни в свое сознание».
130 Одна из форм транса Будды.
131
Ануттара-самьяк-самбодхи означает «непревзойденное совершенное просветление».
В «Ваджраччхедике» Будда сказал, что «непревзойденное совершенное просветление» дается для того, чтобы
осознать «непостижимость» трансцендентальной природы. Если есть «постигающий» и «объект» постижения,
то чем это отличается от мира рождения и смерти? Таким образом, открытие ануттара-самьяк-самбодхи
означает осознание пустоты (шуньяты) всех обусловленных вещей и пребывание за пределами «достижения»
и «потери». В связи с этим это уместно называть ануттара-самьяк-самбодхи.
является знанием и восприятием.
А. Д.: Буддадхарма придает важность истинному подтверждению, а не
полагается на знание и восприятие. Так что же?
Ц.: Можно не погружаться в трясину сутр и шастр и не цепляться за
внутреннюю природу и внешние образы, Дао повсюду, и истина везде. Поэтому
можно произвольно назвать ее и «этим».
После этого Ананда Дженнингз сопроводила учителя в монастырь Юньмэнь,
где они отдали дань почтения останкам учителя Юнь-мэня, и осталась там почти на
две недели. Она сказала, что будет распространять буддадхарму в Америке, когда
туда вернется.
Мой 110-й год (1949–1950)
После чтения наставлений в монастыре Наньхуа я возвратился в Юньмэнь, где следил
за выполнением работ по позолоте более восьмидесяти статуй и сооружению постаментов
для них. На это ушло больше года. К тому времени весь монастырь был уже на девяносто
процентов реставрирован. Упасака Фан Янцю пригласил меня в Гонконг на церемонию
открытия буддийского храма. Я также дал толкование сутрам там, в Праджня вихаре. После
месячного пребывания в Гонконге я вернулся в Юньмэнь. В тот год я попросил упасаку Цэнь
Сюэлюя издать «Анналы монастыря Юньмэнь».
Примечание Цэнь Сюэлюя:
Учитель отправился в Гонконг по приглашению упасаки Фан Янцю.
Однажды я спросил учителя: «Мир быстро меняется. Куда мне идти (чтобы
продолжать свою практику)?»
Учитель ответил: «К изучению Дао. Его дом весь мир, и если отбросишь все,
тогда место, где ты есть, станет бодхимандалой (местом постижения истины).
Пожалуйста успокой свое сознание».
Я спросил: «На монастыри окажет сильное влияние происходящее на
материке. Почему бы вам не остаться здесь на время и не заняться истолкованием
Дхармы во благо все живых существ?»
Он ответил: «Есть другие, кто может здесь истолковать дхарму. Мне кажется,
я несу особую ответственность (за храмы на материке). Что касается меня, мое
сознание за пределами вопросов „уехать или остаться“, но неизвестно, что ждет
храмы и монастыри на материке. Если я останусь здесь, кто позаботится о десятках
тысяч монахов и монахинь, чье положение ухудшается? Могу ли я сохранять
спокойствие (если останусь здесь)? Вот почему я должен вернуться на материк».
Мой 111-й год (1950–1951)
Весной я отправился в монастырь Наньхуа, где дал наставления и провел неделю
чаньской медитации, после которой некоторые участники духовно пробудились. Вернувшись
в монастырь Юньмэнь, я начал приводить все свои рукописи в порядок, необходимый для их
издания. Это было непросто, так как большинство моих трудов было написано несколько
десятилетий назад.
Мой 112-й год (1951–1952)
Во время чтения наставлений весной в монастыре Юньмэнь случилась беда.
Примечание Цэнь Сюэлюя:
Учитель диктует историю своей жизни вплоть до своего 112 года, после чего
его помощники регистрировали происходившие далее события вплоть до времени
смерти учителя.
[В то время произошла коммунистическая революция, и первые потрясения
идеологических перемен стали ощутимы.] Той весной огромное количество монахов,
монахинь, учеников-мирян – мужчин и женщин – собралось для получения наставлений в
монастыре Юньмэнь, община которого состояла тогда из более 120 монахов. В двадцать
четвертый день второго месяца банда из более ста головорезов окружила монастырь, не
позволяя никому входить и выходить. Сначала они силой заставили учителя оставаться в
комнате настоятеля, оставив несколько человек присматривать за ним. Потом, согнав всех
монахов в залы дхармы и медитации, стали обыскивать храмовые здания от черепичных
крыш до кирпичных полов, включая статуи будд и патриархов, священные культовые
предметы и ящики, в которых хранилась Трипитака.
Хотя более сотни людей производило обыск в течение двух дней, они не нашли ничего
незаконного. В конечном итоге они забрали с собой бхикшу Мин-дуна – управляющего
храмом, а также Вэй-синя, У-хуйя, Чжэнь-куна и Вэй-чжана – старших монахов. Они также
засунули в оружейные мешки – которые потом унесли – реестры, документы,
корреспонденцию и все рукописи учителя, содержащие разъяснения и комментарии к сутрам,
наряду с его записанными высказываниями за столетний период. Потом они обвинили
общину в совершении всевозможных преступлений. В действительности же они полагались
на необоснованные слухи о том, что в монастыре якобы хранились оружие, амуниция,
радиопередатчики, золотые и серебряные слитки. Именно это они и искали.
В общем были арестованы и жестоко избиты двадцать шесть монахов в попытке
добиться от них признания относительно предполагаемого местонахождения оружия и денег.
Все они заявили, что им ни о чем подобном не известно. Бхикшу Мяо-юня забили до смерти,
а бхикшу У-юнь и Ти-чжи были так безжалостно избиты, что у них оказались
переломанными руки. Несколько других монахов пропали без вести. Поскольку головорезы
ничего не обнаружили после десяти дней бесплодных поисков, они излили свою злость на
учителя.
В первый день третьего месяца его перевели в другую комнату, двери и окна которой
опечатали. Ему не давали ни есть, ни пить и даже не позволяли выходить, чтобы справить
нужду. Комната, тускло освещенная маленькой лампой, напоминала ад. На третий день около
десяти крепких мужчин бесцеремонно вошли и приказали учителю сдать золото, серебро и
оружие. Он сказал, что у него ничего подобного нет. Они начали его бить. Сначала
дубинками, а потом – железными прутьями до тех пор, пока не переломали учителю ребра.
Кровь заливала его голову и лицо.
При избиении его допрашивали, но он сидел в медитативной позе, чтобы войти в