А. Д.: Мои возможности читать сутры были ограниченны. После четырехлетнего затворничества, когда я стала разговаривать с людьми, все они сказали, что мои слова соответствовали буддадхарме. По-моему, понимание, которое не вытекает из простого прочтения сутр, вероятно, не принадлежит всецело человеческому знанию и восприятию.
Ц.: То, что не вытекает из чтения сутр и шастр, что обретается в медтиации, – это чань, которое проявляет природную мудрость, которая также является знанием и восприятием.
А. Д.: Буддадхарма придает важность истинному подтверждению, а не полагается на знание и восприятие. Так что же?
Ц.: Можно не погружаться в трясину сутр и шастр и не цепляться за внутреннюю природу и внешние образы, Дао повсюду, и истина везде. Поэтому можно произвольно назвать ее и «этим».
После этого Ананда Дженнингз сопроводила учителя в монастырь Юньмэнь, где они отдали дань почтения останкам учителя Юнь-мэня, и осталась там почти на две недели. Она сказала, что будет распространять буддадхарму в Америке, когда туда вернется.
Мой 110-й год (1949–1950)
После чтения наставлений в монастыре Наньхуа я возвратился в Юньмэнь, где следил за выполнением работ по позолоте более восьмидесяти статуй и сооружению постаментов для них. На это ушло больше года. К тому времени весь монастырь был уже на девяносто процентов реставрирован. Упасака Фан Янцю пригласил меня в Гонконг на церемонию открытия буддийского храма. Я также дал толкование сутрам там, в Праджня вихаре. После месячного пребывания в Гонконге я вернулся в Юньмэнь. В тот год я попросил упасаку Цэнь Сюэлюя издать «Анналы монастыря Юньмэнь».
Примечание Цэнь Сюэлюя:
Учитель отправился в Гонконг по приглашению упасаки Фан Янцю. Однажды я спросил учителя: «Мир быстро меняется. Куда мне идти (чтобы продолжать свою практику)?»
Учитель ответил: «К изучению Дао. Его дом весь мир, и если отбросишь все, тогда место, где ты есть, станет бодхимандалой (местом постижения истины). Пожалуйста успокой свое сознание».
Я спросил: «На монастыри окажет сильное влияние происходящее на материке. Почему бы вам не остаться здесь на время и не заняться истолкованием Дхармы во благо все живых существ?»
Он ответил: «Есть другие, кто может здесь истолковать дхарму. Мне кажется, я несу особую ответственность (за храмы на материке). Что касается меня, мое сознание за пределами вопросов „уехать или остаться“, но неизвестно, что ждет храмы и монастыри на материке. Если я останусь здесь, кто позаботится о десятках тысяч монахов и монахинь, чье положение ухудшается? Могу ли я сохранять спокойствие (если останусь здесь)? Вот почему я должен вернуться на материк».
Мой 111-й год (1950–1951)
Весной я отправился в монастырь Наньхуа, где дал наставления и провел неделю чаньской медитации, после которой некоторые участники духовно пробудились. Вернувшись в монастырь Юньмэнь, я начал приводить все свои рукописи в порядок, необходимый для их издания. Это было непросто, так как большинство моих трудов было написано несколько десятилетий назад.
Мой 112-й год (1951–1952)
Во время чтения наставлений весной в монастыре Юньмэнь случилась беда.
Примечание Цэнь Сюэлюя:
Учитель диктует историю своей жизни вплоть до своего 112 года, после чего его помощники регистрировали происходившие далее события вплоть до времени смерти учителя.
[В то время произошла коммунистическая революция, и первые потрясения идеологических перемен стали ощутимы.] Той весной огромное количество монахов, монахинь, учеников-мирян – мужчин и женщин – собралось для получения наставлений в монастыре Юньмэнь, община которого состояла тогда из более 120 монахов. В двадцать четвертый день второго месяца банда из более ста головорезов окружила монастырь, не позволяя никому входить и выходить. Сначала они силой заставили учителя оставаться в комнате настоятеля, оставив несколько человек присматривать за ним. Потом, согнав всех монахов в залы дхармы и медитации, стали обыскивать храмовые здания от черепичных крыш до кирпичных полов, включая статуи будд и патриархов, священные культовые предметы и ящики, в которых хранилась Трипитака.
Хотя более сотни людей производило обыск в течение двух дней, они не нашли ничего незаконного. В конечном итоге они забрали с собой бхикшу Мин-дуна – управляющего храмом, а также Вэй-синя, У-хуйя, Чжэнь-куна и Вэй-чжана – старших монахов. Они также засунули в оружейные мешки – которые потом унесли – реестры, документы, корреспонденцию и все рукописи учителя, содержащие разъяснения и комментарии к сутрам, наряду с его записанными высказываниями за столетний период. Потом они обвинили общину в совершении всевозможных преступлений. В действительности же они полагались на необоснованные слухи о том, что в монастыре якобы хранились оружие, амуниция, радиопередатчики, золотые и серебряные слитки. Именно это они и искали.
В общем были арестованы и жестоко избиты двадцать шесть монахов в попытке добиться от них признания относительно предполагаемого местонахождения оружия и денег. Все они заявили, что им ни о чем подобном не известно. Бхикшу Мяо-юня забили до смерти, а бхикшу У-юнь и Ти-чжи были так безжалостно избиты, что у них оказались переломанными руки. Несколько других монахов пропали без вести. Поскольку головорезы ничего не обнаружили после десяти дней бесплодных поисков, они излили свою злость на учителя.
В первый день третьего месяца его перевели в другую комнату, двери и окна которой опечатали. Ему не давали ни есть, ни пить и даже не позволяли выходить, чтобы справить нужду. Комната, тускло освещенная маленькой лампой, напоминала ад. На третий день около десяти крепких мужчин бесцеремонно вошли и приказали учителю сдать золото, серебро и оружие. Он сказал, что у него ничего подобного нет. Они начали его бить. Сначала дубинками, а потом – железными прутьями до тех пор, пока не переломали учителю ребра. Кровь заливала его голову и лицо.
При избиении его допрашивали, но он сидел в медитативной позе, чтобы войти в состояние дхьяны. Поскольку удары безжалостно градом сыпались на него, он закрыл глаза и рот, по-видимому, перейдя в состояние самадхи. В тот день они четыре раза зверски его избивали и в конце концов бросили на пол. Увидев, что ему нанесены серьезные ранения, они подумали, что он умер, и покинули комнату. Вскоре после этого охранники также ушли. Учителя донесли до кровати и помогли ему принять медитативную позу.
На десятый день, рано поутру, он медленно наклонился вправо (положение, сходное с позой Будды в паринирване). Поскольку учитель оставался неподвижным в течение целого дня и ночи, ухаживающий за ним монах поднес близко к его ноздрям фитиль от горящей лампы. Он не обнаруживал следов дыхания и казался мертвым. Однако его лицо выглядело свежим, как всегда, а тело было все еще теплым. Ухаживающие за ним Фа-юнь и Куань-шань дежурили у его постели.
Рано утром одиннадцатого дня учитель издал слабый стон. Ему помогли принять прямую сидячую позу и рассказали, как долго он сидел в дхьяне и лежал на кровати. Учитель медленно произнес: «Я думал, это длилось несколько минут». Потом он сказал Фа-юню: «Возьми ручку и запиши то, что я продиктую, но не показывай посторонним, чтобы люди не возводили напраслину».
Потом он медленно сказал: «Мне приснилось, будто я вошел во внутренние покои будды Майтреи на небесах Тушита. Они превосходят по красоте и величию все, что есть на земле. Майтрея, восседая на троне, проповедовал Дхарму большому собранию, на котором присутствовало около десяти моих покойных знакомых. Среди них были: настоятель Чжи-шань из монастыря Хайхуй в Цзянси, учитель дхармы Жун-цзин с горы Тяньтай, учитель Хуань-чжи с горы Цишань, настоятель Бао-у из монастыря Байсуйгун, настоятель Шэн-синь с горы Баохуа, учитель винаи Ду-ти, настоятель Гуань-синь с горы Цзиньшань, а также учитель Цзы-бай.
Я соединил ладони в знак приветствия, и они указали на третье свободное место в первом ряду на восточной стороне, приглашая меня сесть. Арья Ананда был кармаданой (помощник настоятеля, ведавший бытом монахов) и сидел рядом со мной. Майтрея давал наставления по медитации в традиции читтаматры (вэй синь, „только сознание“), но прервал объяснение и обратился ко мне: „Тебе следует вернуться (в свой монастырь)“.
Я сказал: „Мое кармическое бремя слишком велико, я не хочу возвращаться“.
Он сказал: „Твоя кармическая связь с миром еще не закончена, и ты должен вернуться туда сейчас, дабы вернуться сюда позже“.
Затем он прочел нараспев следующую гатху:
Чем знание от мудрости отлично?
Волна с водою разве не одно?
Какая разница в кувшине или чаше,
Когда в них то же золото?
Возможности природы – в „трижды три“[132].
Пеньки прожилка, рог улитки
Казаться луком могут,
Но с заблуждением болезнь уйдет.
Людское тело – это замок снов,
Иллюзии, в которых нет просвета.
Постигнув иллюзорность, их отбросишь.
Отбросив, достигаешь просветленья[133].
Сияет совершенство просветленья,
Мир отражений держит крепкой хваткой.
Зря тратится и мирское и святое,
Сосуществуют здесь порок и благо.
В горе желая переправиться на другой берег жизни
Через сотворенное в состоянии иллюзии,
Перед лицом кармы кальп
Будь бдителен и все осознающим.
По морю скорби в лодке состраданья
Плыви, не поворачивая вспять.
Из грязи ила лотос расцветает,
И Будда в сердцевине восседает…
Было много других стихов, которые я не помню. Он также дал мне совет, о котором я не буду говорить».