В свете прожекторов издалека, из тьмы, к платформе плыла лодка.
Лодка была изукрашена золочеными, с резьбой, аппликациями, на веслах сидели восемь полуобнаженных гребцов-мулатов с рельефными мускулами, почему-то в индийских чалмах с перьями, на корме лодки возвышалась золоченая ажурная надстройка в виде беседки, в беседке, таинственно завернувшись в вуаль, сидела в застывшей изысканной позе девушка с золотой розой и оливковой ветвью в руке.
Поняв, что под вуалью плывет Вера Тихорецкая в роли Валентины (так, судя по содержанию второго акта, звали девушку, спасенную Раулем), Вадим присмотрелся – вода вокруг лодки бурлила, саму лодку окружали широким кольцом вытянутые вращающиеся ноги синхронисток.
Спустя мгновенье девушки выпрыгнули из воды, сделав несколько грациозных жестов с переворотами, затем, снова скрывшись в волнах и выполняя сложные фигуры ногами, они продолжили движение, сопровождая лодку широким овальным эскортом.
Под примиряющий аккорд лодка тихо пристала к платформе, синхронистка, поднятая высоко над водой ногами соратниц, выполнила сальто, Валентина, встреченная графом де Невером, с носа лодки ступила на плот и подняла вуаль, Рауль с криком «это она!» метнулся куда-то в сторону и скрылся во тьме, человек с ретортами взорвал очередной фейерверк, лазерные прожекторы начертили в дыму над платформой изображение разбитого сердца, музыка стала очень лирической, граф де Невер и Валентина начали свой дуэт.
За спинами их между тем в толпе пирующих происходило некое движение. Люди, поднявшись и засуетившись, стали перемещаться по сцене, группироваться, и в момент, когда граф и Валентина взяли финальную ноту, сформировавшиеся было две толпы расступились, и через образовавшийся проход на авансцену вывели коня.
Под торжественный аккорд оркестра лучи прожекторов скрестились на нем.
Поняв, что это и есть обозначенный во вчерашней афише всем известный конь Василий, Вадим заглянул в программку, пытаясь понять, как связано с сюжетом и что символизировало появление коня, однако в программке после описания сцены с участием Валентины и графа де Невера было просто написано «появляется конь Василий», и никаких пояснений не было. Так и не поняв, что произошло и в чем состоял экзистенциальный смысл появления коня Василия, Вадим закрыл программку. Оркестр издал торжествующий аккорд, в вышине, метрах в ста над продолжавшими свои упражнения воздушными гимнастами появилось голографическое изображение Сикстинской Мадонны. Опустившийся на четырех квадрокоптерах занавес скрыл платформу, первый акт окончился.
Вздохнув, Вадим дал знак лодочнику двигаться дальше. Выбросив цигарку, лодочник заработал веслами, через пару минут нос лодки уткнулся в прибрежный песок. Сопровождаемый разносившимися далеко по реке начальными аккордами второго акта, Вадим ступил на берег; рассчитавшись с лодочником и поднявшись по откосу, он выбрался на плохо освещенную дальними фонарями асфальтовую полосу, в тянувшихся поодаль длинных девятиэтажных домах горело всего несколько окошек. Преодолев довольно большое расстояние и выйдя на абсолютно пустую улицу, идущую перпендикулярно берегу, после долгих поисков он отыскал, наконец, здание, на котором при свете отдаленного фонаря хотя и с трудом, но можно было прочитать название улицы и номер дома; достав пейджер, он вызвал такси. Спустя несколько минут одинокие огоньки фар показались вдали; протрясясь минут пятнадцать в раздолбанных «Жигулях» и забравшись по таким же раздолбанным тропинкам глубоко в лабиринт между стеснившихся во тьме хрущобок, где-то посреди черного двора-колодца он вышел из машины. Хлопнув дверью, он оглянулся, красные огоньки уехавшей машины, дробясь и подпрыгивая, исчезли за углом дома; дав глазам привыкнуть к темноте, при свете редких окошек вокруг и тусклых подъездных фонарей Вадим увидел, что стоит посреди заброшенной детской площадки. Пустые качели, сломанный медведь, завернувшаяся спиралью жестяная выстилка детской горки, выбитые кругляши-перекладины деревянной лесенки. Маленькая карусель, сорванная с оси, косо лежала, краем зарывшись в песок, напоминая потерпевшую аварию летающую тарелку. Тронув качели – с тихим скрипом они несколько раз качнулись туда-сюда, – Вадим пошел к слабо освещенным подъездам; найдя нужный, он поднялся на третий этаж и позвонил. Открывший дверь человек мгновенье смотрел на него вежливо-терпеливым, чуть настороженным взглядом.
– Чем обязан?
Поняв, что должен обозначить отсутствие агрессии, Вадим осторожно отдалился на полшажка назад.
– Лично мне ничем. Может быть, я вам буду обязан. Мне ваш адрес дали в мэрии. Вы Лебединский?
– Да.
– Не откажетесь уделить мне некоторое время? Я Вадим.
Мгновенье поколебавшись, человек чуть отступил в полутьму прихожей.
– Туда пожалуйста.
Завернув за угол короткого коридорчика, Вадим вошел на кухню. Кивком указав ему место за столом, хозяин сел напротив.
– Извините, в комнату не зову. Жена болеет.
Вадим поспешно кивнул. Помещение, несомненно бывшее кухней, вместе с тем могло быть названо таковой достаточно условно – кругом были книги. Книги на стеллажах, книги в старых, чуть ли не дореволюционных шкафах, книги вдоль стен и даже в непосредственной близости от плиты, и даже над ней – книги старые и тяжелые, в выцветших тускло-золоченых переплетах, угрюмые и весомые, наследство даже не дедов, а прадедов, трепетно и ревниво сбереженный дар поколений. Органическая химия, неорганическая химия, органическая химия, Оствальд, Штаудингер, Пригожин, Борн, де Бройль, Семенов, Вудворд, Эйген… Мир замкнутый, самодостаточный и не терпящий вторжений.
Терпеливо дождавшись, пока Вадим вновь остановит взгляд на нем, хозяин на мгновенье опустил глаза.
– Простите, я не вполне понял предмет вашего визита. Вы, кажется, сказали, что вы из мэрии?
– Я не из мэрии. В мэрии работает комиссия по анализу текущего состояния экосистемы города, обусловленного аварией на химкомбинате. Я член комиссии, и у меня есть несколько вопросов.
– Пожалуйста. Но если вас интересуют обстоятельства аварии на комбинате, то вряд ли смогу вам чем-то помочь. Я курировал работу научно-исследовательского центра и вопросами производства практически не занимался.
Безупречные манеры, негромкий голос, все тот же вид принужденной вежливости, не властно, но настойчиво сразу же устанавливающей дистанцию между собой и собеседником.
– Говорят, новых тем для исследований в то время было немного, практически не было?
Хозяин впервые чуть помедлил.
– Прекращено было финансирование исследований. Но это не означает, что работы должны с неизбежностью прекратиться. У исследований своя логика, тот, кто их проводит, органически заинтересован довести их до конца или, по крайней мере, до какого-то промежуточного результата – независимо от степени оплаты.
Вадим, усмехнувшись, кивнул.
– Да, это понятно. Сам не раз бывал в такой ситуации.
Молчание. Прекрасно, подумал Вадим, не удосужился, хотя бы из вежливости, поинтересоваться, в какой области вы работали. Неназойливо, строго в рамках приличий, но исподволь и упорно демонстрируемое отсутствие интереса к собеседнику.
– Тематики ваших исследований имели какое-то отношение к текущей продукции комбината?
– Никакого. Это были сугубо теоретические исследования, без мгновенного прикладного значения. Вряд ли они представляют какой-либо интерес для неспециалистов.
Я поменял круг общения, подумал Вадим, я перестал общаться с такими людьми, хотя в последние годы их почти не стало, они встречались, когда я начинал – хотя тоже изредка, говорят, их было много в прошлые годы – утонченные трепетные интеллектуалы с непонятной внутренней жизнью, отгораживавшиеся от всех прочих преувеличенной вежливостью, игнорированием публичности и средней руки иронией – за которыми скрывалась то ли особая ранимость, то ли дефект воли, то ли просто пустота. Интеллигентная внешность, неуловимость поступков и редкостное умение привлекать таких женщин, которые с радостью давали им вытирать о себя ноги. Такие есть и сейчас, но в силу утилитарности нашего времени они формально более контактны, лучше вписаны в среду, и их обособленность не так заметна. Ради этого прохладного феномена не было необходимости переплывать реку, ничего он не скажет. Зря я сюда пришел.
– Похоже, все у вас шло не слишком гладко?
– Почему вы так решили?
– Говорят, профессиональные разногласия приводили к личным конфликтам.
Хозяин впервые почти прямо посмотрел на Вадима.
– Кто говорит?
– Казначеев. Я был у него сегодня.
– Издержки его профессии. В некоторых вопросах Георгий Иванович проявляет, вообще говоря, не свойственное ему воображение.
– У вас были конфликты?
– Для них не было почвы, по работе мы почти не пересекались. – Он, подумав, усмехнулся. – Я и не знал, что он до сих пор живет здесь.
– У него дом на том берегу. Живет и прекрасно себя чувствует.
– Ну, в этом я не сомневаюсь. Это вообще ему свойственно, на редкость укорененный в жизни человек. – Хозяин помедлил, с интересом глядя в пространство. – Он как такое хорошее домашнее животное – ничем не болен.
Вадим мгновенье помолчал.
– Он, между прочим, говорил – для экспериментов вы использовали резервный центр управления?
– Для управления экспериментами. Функционал центра дает такую возможность.
– Резервный центр соединен с технологической линией комбината?
– Теоретически – да, но подробностей я не знаю, не моя сфера. Мы использовали его локально.
– Для моделирования технологических процессов?
– Можно и так сказать, – словно неожиданно отвлеченный какой-то мыслью, хозяин с усмешкой взглянул куда-то в сторону. – Система с не вполне картезианской обратной связью. Парадокс Бейтсона.
При чем тут Декарт, подумал Вадим, не усилителями же они занимались.
– В день или накануне аварии подобные опыты проводились?
– Нет. Мы вообще его использовали нечасто.
Вадим подумал.