Они лежали на кровати Билли, как будто погруженные в транс, смотрели друг на друга, касались друг друга, изнывали от желания. Возможное-невозможное желание стало частью их жизни, но это – это было волшебство реального мира, заклинание, которое сплетало их в одно целое.
«Утонуть в глазах» – это всегда казалось Ван Ыок какой-то глупостью. До этого момента. До того, как она узнала про глаза Билли. Внешний контур голубой радужки был толстым и серым; голубизна его глаз при близком рассмотрении была словно соткана из миллионов ломаных линий. Его ресницы и брови были темными и аккуратными.
У Ван Ыок создалось такое ощущение, словно она целовала Билли Гардинера уже тысячу дней подряд и они продолжали бы целоваться еще вечность. Когда он сунул руку под ее платье и осторожно поднял вверх между ее ног, она оставила ее там и двигалась в такт с его рукой до тех пор, пока не кончила. Он не отрывал глаз от ее лица, а она зажмурилась что есть сил, потому что не могла посмотреть на него.
Ван Ыок только задумалась, как они так быстро перепрыгнули к этому, и забеспокоилась, потому что понятия не имела, как ей отблагодарить Билли, и что скоро он узнает, насколько она ничего не смыслит в сексе, как раздались три резких стука в дверь. Они тут же быстро сели, стараясь дышать нормально.
Билли поднял учебник.
– Да?
Вошла его мама.
– Здравствуй, дорогой. Здравствуй…
– Ван Ыок, – подсказал Билли.
– Конечно. Ван Ыок.
– Здравствуйте.
Интересно, как все это выглядело в глазах матери Билли? Они оба были в школьной форме, ни одной пуговички не расстегнуто. Ее платье, слегка великоватое ей в талии, висело свободно и доходило почти до колен. Книги и папки Билли лежали на кровати, ее тоже. Вроде похоже на то, что они здесь занимались. Вообще-то они здесь и занимались. Пока не начали целоваться. Единственное, что могло их выдать, это ее школьные туфли. Они стояли рядом с кроватью. Ну и еще, может быть, их раскрасневшиеся лица.
Мама Билли, похоже, разговаривала с туфлями Ван Ыок, этими двумя маленькими островками вины на полу.
– Я лишь заглянула сказать, что ужин почти готов. Ван Ыок могла бы остаться или ее ждут дома?
– Спасибо, Эби, но я лучше пойду. – Ван Ыок посмотрела на свои часы. Прошло больше времени, чем она думала.
– Какая жалость. Быть может, в другой раз.
То, каким тоном Эби сказала «какая жалость», напомнило ей «извини» Тифф и Холли. Ну а «в другой раз», видимо, означало тогда, когда ад замерзнет.
33
Ван Ыок лишь улыбнулась, когда на следующий день рано утром увидела у ворот Билли. На прошлой неделе она бы отнеслась к этому с подозрением и раздражением. Но на этой она решила быть иррациональной и не сопротивляться тому, что получила благодаря своему желанию. Как же далеко она ушла от здравого смысла!
Билли посмотрел на окна многоквартирного дома и отважился легонько поцеловать ее в щеку.
Они шли по Альберт-стрит и разговаривали. Билли до смешного восхищался своей штукой, которую собирался устроить в общей комнате, потом он захотел послушать о ее работе над портфолио, и она призналась ему, что еще не говорила своим родителям о том, что хотела бы изучать искусство.
– А ты здорово водишь их за нос, – сказал он.
– Это не обман, но мне не пришлось бы рассказывать правду избирательно, если бы у меня были нормальные родители. – Она как будто предавала их, говоря о них в таких словах, но когда речь шла о ее предпочтениях в учебе, ее родители точно не были нормальными.
– Ничего подобного, – рассеянно произнес Билли. – Хотя я с таким никогда не сталкивался.
Когда до школы оставалось совсем чуть-чуть, парень остановился у кофейни, чтобы взять себе кофе.
– Ты что будешь?
– Ничего.
Они вошли в маленькое и пугающе классное, по мнению Ван Ыок, заведение, и Билли начал заказывать:
– Можно мне, пожалуйста, большой, с двумя порциями эспрессо…
– Латте, навынос, – закончил за него бариста.
– У вас отличная память, – с восхищением заметил Билли. – И еще горячий бутерброд с сыром и помидорами. Спасибо, чувак.
Он повернулся к Ван Ыок.
– Ты уверена, что ничего не хочешь?
Она покачала головой.
Пока они ждали, когда нарежут и поджарят два кусочка хлеба и расплавится сыр, Ван Ыок пыталась разобраться, чем же ее так напугало это место. Слишком классное – это вполне уже все объясняло, но что именно означало? Во-первых, интерьер: к нему явно приложил руку дорогущий дизайнер-минималист. Во-вторых, персонал: черные фартуки, рельефные бицепсы, модные татуировки и пирсинг. Ну и, в-третьих, клиенты: одетые в «Лулулемон»[30], привыкшие к высокоскоростному Wi-Fi.
А потом здесь не было прайс-листа. На доске художественным, заостренным почерком были выведены названия блюд и напитков, но цен не было. Цены в печатном меню, но вам уже нужно было придумать, что заказывать, еще до того как получите его, разве нет? А можно было просто просмотреть меню, отметить для себя, что горячий бутерброд с сыром и помидорами обойдется вам в двадцать баксов с собой и шестнадцать, если есть в кофейне, и медленно выйти отсюда задним ходом? Как узнать, будет ли этот бутерброд вкуснее, чем те, что продаются на Альберт-стрит дешевле в полцены? Или того, что можно сделать самому, после школы, и который будет дешевле раз в двадцать? Билли расплатился, и они ушли.
Ван Ыок посмотрела на него, счастливо поедающего бутерброд, и решила, что он вряд ли хоть раз в жизни задумывался об этих подсчетах. А вот в ее жизни было полно маленьких списков невозможных цифр – как ее почасовой оплаты труда хватит на новые линзы, или на распечатки для портфолио, или на возврат стоимости билета до Сиднея, или на зимние ботинки, или на «Шанель» вместо какого-нибудь дешевого лака для ногтей (один раз, хотя бы один раз!).
Когда они вошли в общую комнату, Билли уже расправился с бутербродом и кофе и выбросил мусор в корзину.
– И как ты назовешь это?
– Ну, поздний завтрак или перекус перед занятиями, – ответил он и отрыгнул. – Прости, это ужасно. По-моему, я знаю, как нам все устроить.
Билли подошел к камере и задвинул стол прямо в угол, над которым она висела. На стол он водрузил стул, а на него – табуретку. Потом поставил стул на стол, что стоял рядом. Спрыгнул и подошел к шкафчику в кухонной зоне, где спрятал штатив с телескопическими ножками.
– Ты стащил его из художественного класса?
– Позаимствовал.
– Ты расписался, что взял его?
– Нет.
– Значит, стащил.
– Но если я стащил что-то на определенное, ограниченное время, разве это не значит, что это что-то позаимствовали?
– Почти то же самое, только владельцы этого чего-то не знают, где оно и кто его взял.
Билли улыбнулся.
– Они всегда говорят нам, что ученики – это школа, значит, раз я школа, то разве не являюсь тоже ее владельцем?
Майкл вошел как раз в тот момент, когда Ван Ыок спросила:
– Разве нас не видно? Ну, прямо сейчас? На тех экранах?
Она осторожно выходила из зоны видимости, укоряя себя за то, что не додумалась до этого раньше.
– Штатный охранник не появится до восьми. Вряд ли они полезут пересматривать записи с камер. Только если за ночь произошла какая-нибудь попытка проникновения.
Билли холодно посмотрел на Майкла.
– Привет, мужик, – что-то в последнее время ты часто попадаешься мне на глаза. Ты следишь за нами, что ли? Или это просто нам так не везет?
Майкл опустил свой рюкзак.
– В таком случае я слежу за вами.
– Знаешь, на всякий случай это нездорово.
Ван Ыок виновато посмотрела на Майкла и пожала плечами, а Билли вытащил из рюкзака папку, а оттуда – распечатку фотографии пустой комнаты, которую ему помогла сделать Ван Ыок и которую он приклеил на картонку, чтобы она не помялась.
Затем Билли вытащил скотч и приклеил распечатку на штатив так, чтобы камера смотрела прямо на нее.
– Отлично.
Он забрался на стол, потом на стул на столе, а затем вытянул ножки штатива на их максимальную длину, поставил его на табурет так, чтобы распечатанное изображение находилось прямо под камерой.
– Что думаешь? – спросил он Ван Ыок.
– Вроде бы угол правильный.
– Зачем ты втянул в это ее? – спросил Майкл. – Из-за твоей глупой штуки у нее могут быть серьезные проблемы.
– Да, ну только у нее есть, как это?.. А, свободная воля, – ответил Билли.
– Если ты хочешь, чтобы все это сработало, то тогда сходи и проверь, не видны ли границы листа на экранах охранника, – сказал Майкл. – Еще ты должен знать, что тебя точно поймают через пару дней, и Ван Ыок не может себе позволить быть частью этого.
Билли осторожно, чтобы не задеть стул или штатив, слез вниз.
– Ясно, теперь ты можешь идти?
Майкл проигнорировал Билли и повернулся к Ван Ыок.
– Участвовать в этом – не самая умная идея. Подумай об этом.
Но она уже была замешана.
– Билли сказал, что возьмет всю вину на себя.
– К сожалению, это может решать не он.
Билли вытащил из рюкзака ручку и написал записку: «НИЧЕГО НЕ ТРОГАЙТЕ – ТАК КАМЕРА НАБЛЮДЕНИЯ ПОКАЗЫВАЕТ, ЧТО В ОБЩЕЙ КОМНАТЕ НИКОГО НЕТ. НЕ БЛАГОДАРИТЕ». Он приклеил ее на самое видное место – перед пирамидой из стула, табурета и штатива.
В комнату начали заходить люди.
– И что это значит? Арт-объект? – глядя на конструкцию, с сомнением спросила Энни. Но потом она прочитала записку и пришла в восторг: – Класс, Билли! Просто класс!
Билли, снова опаздывая, убежал на тренировку, а Ван Ыок отправилась на репетицию.
К первой перемене все уже знали, что в общей комнате произошел мятеж, и теперь народ свободно зажигал там сигареты – «как в старые добрые времена», по словам Пиппы, – и выдыхал дым во окно с мечтательной улыбкой – в мире снова все стало хорошо.
Билли под липовым предлогом пропажи личного имущества удалось взглянуть на мониторы в кабинете охранников. На экране не было ничего, кроме невинно пустой комнаты.