Что это значит для меня? Она привыкла ставить все под сомнение, держаться в тени и ждать далекого будущего, в котором и начнется настоящая жизнь.
Если у них с Билли все сложится – если, – она никогда не сможет подружиться с девчонками из его компании. Может, если только с Пиппой, она единственная, кто хотя бы изредка напоминала живого человека.
Но Ван Ыок никогда не стремилась завести здесь друзей, никогда не пыталась установить с кем бы то ни было контакт. Она могла ходить на репетиции с Полли, сидеть на классных собраниях рядом с Лу, разговаривать об иррациональных и трансцендентных числах с Майклом, но школа была для нее лишь зоной учебы, и ей казалось, что реальная жизнь – жизнь в качестве студентки факультета искусств, жизнь с друзьями и любовниками – волшебным образом начнется после окончания школы. Университет – вот где она встретит новых людей.
Но может быть, жизнь нельзя культивировать? Может, она уже готова разрастись буйным цветом чуть раньше, сейчас? И все зависит только от нее?
Ван Ыок вытащила крылатый кардиган из рюкзака. Этот ясный солнечный вторник – первый день осени был еще и отличным днем, чтобы выпустить кардиган на волю, позволить ему найти нового владельца. Ей больше не довелось надеть его по какому-нибудь особенному случаю, но она была рада, что в ее жизни нашлось место этой странной красоте. Она не раз принималась гадать, кем был его создатель, каким было его прошлое, какое будет у него будущее. Он был аккуратно сложен и перевязан ленточкой. Ярлык так до сих пор и не нашелся, и Ван Ыок сделала новый и приколола его внутрь, чтобы история кардигана повторилась.
– Вижу украденную вещь, – заметив сверток, сказала Холли.
– Народ, закрывайте ценные вещи, – добавила Ава.
Лу, наклонившись, завязывала шнурки. Она выпрямилась и повернулась к ним лицом – устрашающий ангел мщения в очках. Когда ей хотелось, она могла говорить очень громко. Тайное знание профессиональной певицы, без сомнения.
– Вы понимаете, что то, что вы только что сказали, по сути, является незаконным? Это клевета с целью очернить другого человека? Что вы, вероятно, подрываете репутацию Ван Ыок «в глазах разумных людей», что является правовым критерием клеветы? Что если она решит подать на вас в суд, то вас привлекут к ответственности и вы должны будете выплатить ей моральный ущерб? Вы это понимаете? Осознаете?
– Да успокойся ты. Если она вернет его, то какие проблемы? – ответила Холли.
– ОНА ЕГО НЕ КРАЛА.
– Ладно. Пусть будет по-твоему, чудила. Но мы все знаем правду. Будто у одежды стали появляться ярлыки «НАДЕНЬ МЕНЯ».
Майкл поднял взгляд от своей тетради.
– Ты смотришь на меня? – спросила Холли.
– Да, – ровным голосом ответил он.
– Не смотри.
Холли и Ава ушли, закатив глаза и обменявшись взглядами в духе «что за сумасшедшие люди».
У Майкла был отсутствующий вид – как будто в его голове усиленно крутились шестеренки. Так он обычно выглядел, когда ему внезапно приходила неожиданная мысль, – и это было нередким явлением. Он повертелся по сторонам, словно запоминая присутствующих (которых было человек шесть), засунул тетрадь в рюкзак и ушел.
Ван Ыок набралась храбрости. Подумала о балансе. Задала себе вопрос: «Что это значит для меня?» Решила, что жизнь могла бы начаться здесь, прямо сейчас, в школе. Собралась с духом.
– Лу, спасибо тебе.
Та покачала головой.
– Они просто идиотки.
– Я собираюсь отнести кардиган на его место. Не хочешь прогуляться?
Лу улыбнулась так, как будто была искренне польщена ее предложением. Ван Ыок поправила себя: Лу была искренне польщена ее предложением сделать что-то вместе, это дружеское предложение, не имеющее ничего общего со школой, ее обрадовало.
Они перешли через дорогу и вошли в Ботанические сады. Какое-то время они шли в комфортном молчании, но вдруг Ван Ыок вспомнила о своей официальной попытке завести друзей и решила, что, наверное, ей следует что-то сказать.
– Чем занимаются твои родители?
Немного неожиданно, но для начала сойдет.
– Одна хирург, вторая преподает историю в университете. А твои предки?
– Мама шьет дома, в основном одежду для младенцев. Папа разделывает курицу на птицефабрике.
– Ух ты, работа не из легких.
– Тяжелый труд, низкая зарплата. И если я буду заниматься тем, чем хочу, нас таких будет трое.
Лу улыбнулась.
– Ты сейчас про искусство?
– Угу. Лишь у мизерного процента художников получается зарабатывать не в убыток себе.
– Верно, но то, что делаешь ты, – это просто потрясающе! Так что, как знать? Слушай, ты вот сейчас только что сказала: «Лишь у мизерного процента художников получается зарабатывать не в убыток себе». Не обижайся, но по тому, как ты говоришь, никогда не догадаешься, что ты из семьи, где английский – второй язык.
– Наверное, это все благодаря подготовительному клубу.
– Правда? Твоим наставником была Деби, верно? Я сидела рядом с ней на прошлой неделе. Она терроризировала какую-то бедняжку «Джейн Эйр».
– Такой же бедняжкой была я пять лет назад. Но это сработало.
– Сработало?
– Теперь я говорю так, как будто в моей семье всегда мысли крутились исключительно на английском.
– Да, но как именно это помогло тебе? Ведь я тоже наставник, не забывай, мне бы не помешало узнать все секреты мастерства.
– Ну, во-первых, у меня было искаженное восприятие упорного труда – все благодаря моим родителям – и я годами просто зубрила слова, очень-очень длинные списки слов каждую неделю. Но параллельно с этим я всей душой полюбила читать. После «Джейн Эйр» мы прочли «Эмму», «Гордость и предубеждение», «Нортенгерское аббатство», «Убить пересмешника», «Над пропастью во ржи», «Грозовой перевал», «Великого Гэтсби», «Дублинцев», «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»…
– Эта последняя книга может вызвать депрессию, – сказала Лу.
– Точно, я до сих пор прихожу в себя. Но еще я читаю целые кипы молодежных романов, и мне нравится английский как школьный предмет. Так что, наверное, это все и сразу. Но во вьетнамском я полный ноль.
– Никто не идеален.
– А откуда ты знаешь всю эту юридическую фигню?
Лу рассмеялась.
– Из телевизора.
– Звучало очень убедительно.
Они пришли к крытой беседке, где Ван Ыок решила оставить кардиган. Она находилась в противоположном конце от того места, где Ван Ыок его нашла. Может, нужно было пройти еще дальше, но ей захотелось положить кардиган в безопасное место. Она на прощание поцеловала сверток и осторожно положила его на сиденье беседки.
– Прощай, прекрасный кардиган, – сказала Лу.
Они двинулись обратно, в направлении школы.
Возможно, для них с Лу это был первый шаг к тому, чтобы стать настоящими подругами. Джесс могла бы встретиться с Лу и ее матерями, и – ее вдруг охватило мимолетное ощущение безбрежности, словно все границы исчезли (такое же ощущение пару раз накрывало ее и в «Манут Фэрвезер»), – когда-нибудь горизонты расширятся.
Для того, кто жил в постоянном ожидании беды, это ощущение было пугающим.
43
Когда Ван Ыок пришла после школы домой, мама плакала.
Так, это был новый уровень выражения эмоций, и это хорошо, верно? Или она случайно обрекла маму на вечные страдания?
– Мама, привет. Ты… я могу чем-то помочь?
– Нет. – Она вытащила из рукава кардигана скомканный бумажный платок и высморкалась. – Может, только если принесешь мне немного воды.
Ван Ыок налила два стакана холодной воды из кувшина, что стоял в холодильнике, и отдала один маме.
– Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?
– Ха! Это из-за этих разговоров я и плачу. Но они говорят, это «нормально». Это «хорошо», поплакать.
– Конечно. В этом нет ничего плохого.
Женщина посмотрела на нее.
– Послушай себя – ты говоришь, как будто мать мне. Снова. – Но ее это почему-то не радовало, наоборот, она выглядела огорченной.
Что ж, Ван Ыок тоже огорчилась.
Ее всегда обнадеживало то, как много слов было в английском языке – больше миллиона. С таким количеством слов в запасе можно сказать все что угодно, понять все что угодно.
Но какое значение имело количество слов в любом языке, если она даже не могла задать самые простые вопросы? Ты расскажешь мне о вашем прошлом? Ты позволишь мне стать полноценным членом нашей семьи? Разве это и не мое прошлое тоже?
Хватит!
Ван Ыок пошла в комнату родителей и вытащила из маминого ящика, из-под упаковочной бумаги, фотографию двух маленьких девочек. Она вернулась с ней в комнату и села рядом с матерью.
– Знаю, я не должна была…
Мама взяла фотографию, вздохнула и сделала глоток воды.
– Это я и Хоа Нюнг.
– Пожалуйста, поговори со мной.
– Я начну с желания. Когда лодка причалила к берегу… – Мама кивнула и вдруг умолкла, словно передумала.
Ван Ыок затаила дыхание. Хоть ее мама и пропускала целую главу о том, что произошло до того, как они покинули Вьетнам, и не собиралась рассказывать о том, что случилось во время самого путешествия, она все-таки решила поделиться с ней частичкой своей истории. Когда лодка причалила к берегу… Ван Ыок жаждала услышать хотя бы крохи правды. Она выждала, наверное, где-то минуту. В квартире Джесс что-то гремело. Должно быть, та собиралась готовить ужин.
– Когда лодка причалила к берегу? – осторожно напомнила Ван Ыок.
– Это был пляж в Малайзии. На грузовике нас отвезли в лагерь для беженцев.
– Кто вас отвез?
– Армия. Военные офицеры. Они дали нам немного еды и воды – все, что у них было с собой.
– А желание?
– Мы еще долго оставались на пляже. Было очень жарко. И все же я ходила туда-сюда вдоль берега и молилась. У меня было только одно желание. Чтобы мои руки превратились в крылья – широкие, сильные крылья с длинными белыми перьями. – Мамины глаза наполнились слезами. Ван Ыок похлопала ее по руке. Женщина вытерла глаза и улыбнулась. – Я без конца повторяла это желание, но крылья у меня так и не выросли.