Она где-то читала, что те, кто испытывают чувственное наслаждение от еды, могут оказаться хорошими любовниками. Если верить этому, Билли обладал превосходным потенциалом.
Когда пришло время возвращаться на Карлтон-стрит, они решили пройтись пешком, но, по возможности, только аллеями. Вернувшись к площади Федерации, они двинулись по аллеям на север, к Ла-Троб-стрит, начав с Оливер-лейн и закончив на Эксплорейшн-лейн. Затем прошли через Карлтонские сады, где не удержались от искушения и поцеловались в свете уличного фонаря – несмотря на то, что Ван Ыок избегала демонстрации чувств на публике.
Билли обнял ее. Они стояли так близко друг к другу, что их тела соприкасались с ощущением абсолютной гармонии. Ван Ыок чувствовала: Билли – это… тот самый. Она поцеловала его в тени деревьев и ощутила, как будто заново, как живо отзывается ее тело на его.
– Знаешь, что странно? – спросил он.
– Что когда я целую тебя, мое сердце начинает колотиться как бешеное, хоть я и стою не двигаясь?
Он покачал головой.
– Я никогда не думал, что влюбиться можно так… легко.
– Я тоже.
Она чувствовала себя так, как будто парила в облаках.
– Я как будто больше не могу без тебя, и это случилось вот так, – он щелкнул пальцами.
И тут же Ван Ыок почувствовала знакомый укол сомнения – ей было прекрасно известно, почему Билли влюбился внезапно, – но она решительно отбросила эти мысли. Это было их свидание, несколько часов только вдвоем – и это может больше никогда не повториться. Поэтому она собиралась наслаждаться этим вечером, пусть и с шорами на глазах.
– К этому нужны предупреждающие надписи, как на лекарствах, вызывающих зависимость, – сказал он, когда они перебегали через дорогу на Граттан-стрит.
До встречи с Джесс оставалось всего полчаса, а Ван Ыок хотела успеть еще кое-что.
Они остановились перед входом в «Ридингс».
– Конечно, это не сравнится с ароматом апельсиновых деревьев, но это один из моих самых любимых запахов.
Войдя внутрь, Ван Ыок сделала глубокий вдох. Новые книги.
– Давай так: мы разделимся и каждый выберет книгу для другого. Пять минут – и встречаемся у кассы.
– Ладно, пять минут без тебя я смогу выдержать.
Билли нежно поцеловал ее в губы, как будто им предстояло расстаться на более долгий срок. Девушка за кассой улыбнулась Ван Ыок, и если обратить эту улыбку в слова, она бы сказала: «Вау-у-у».
Они разбрелись по магазину. Ван Ыок первым делом решила поискать новые издания «Джейн Эйр». У потенциальных читателей всегда должен быть доступ. Ну да, она нашла три издания.
От буквы «Б» она перешла к «М», выискивая книгу, которую решила купить для Билли, – сборник рассказов и эссе Роберта Музиля[39]. Она взяла тонкую книгу с полки и погрузилась в нее, довольная тем, что помнила цитаты оттуда, и гадая, что для нее выберет Билли. Она видела его голову в нескольких рядах от себя.
У кассы Билли показал, что собрался купить ей – «Жизнь Шарлотты Бронте» Элизабет Гаскелл. Идеальный парень выбрал идеальную книгу. Она посмотрела ему прямо в глаза. «…я чувствую, как меня влечет к нему, я понимаю тайный язык его взглядов и движений. Хотя его богатство и положение в обществе и разделяют нас, в моем уме и в моем сердце, в моей крови и в моих нервах есть нечто, что меня роднит с ним»[40].
Они улыбнулись друг другу, поцеловались, оплатили покупки, обменялись книгами, а потом перешли через дорогу, чтобы встретиться с Джесс.
Они ехали домой на трамвае, и Джесс могла говорить только об Элайзе из класса Ван Ыок – как она познакомились с Элайзой, как она сидела рядом с Элайзой, как она говорила с Элайзой, как она провела антракт с Элайзой, как она поделилась с Элайзой «Мальтезерс».
– Какая она? – спросила Джесс. – Ну, Элайза.
– Милая. Занимается бегом. Она фантастическая бегунья.
Джесс загадочно улыбнулась.
– Да, мы вместе собираемся на пробежку в субботу.
Ван Ыок искоса посмотрела на нее.
– Ты же не бегаешь.
– А сейчас бегаю. Ей нравятся девушки?
Ван Ыок пожала плечами.
– Не замечала, чтобы ей нравились мальчики. Так что, твое ожидание подошло к концу?
– Не знаю. Но девушка может и помечтать. И собраться на пробежку с другой девушкой. Как свидание?
Ван Ыок рассказала все Джесс.
– Ну а потом… потом ты и сама там была.
– Как по мне, нельзя закончить свидание лучше, чем съесть рожок с двумя шариками шоколадного и тутового мороженого, – мечтательно произнесла она. – А как он смотрел на тебя, когда желал спокойной ночи на трамвайной остановке…
– Но вот все закончилось. Прощай, счастье. – Ван Ыок откинулась на спинку сиденья. – Думаю, это и есть пучина отчаяния. И прямо сейчас я по уши в ней. Или она во мне.
Джесс посмотрела на нее своим фирменным взглядом: немного скептицизма и толика понимания.
– Во-первых, а я думаю, это еще не конец. А во-вторых, тебе никогда не нужен был парень, чтобы чувствовать себя счастливой, он не нужен тебе и сейчас.
– Он мой окончательный и безусловный «мяу», в этом я ни на секунду не сомневаюсь. Вот прямо сейчас мне очень сильно хочется поцеловать его. И если я этого не сделаю, то мое счастье испарится. Это тяжело.
– Твоя правда.
– А что бы ты сделала? Только честно.
– Я? Я бы снова загадала желание.
– Правда?
– Конечно! Просто даже потому, что я не верю в них. Но ты? Без этого ты не станешь счастливой. Тебе просто необходимо помучиться, пострадать. Тебе нужно перезагадать желание. Но у тебя есть проблема, – Джесс легонько толкнула плечом Ван Ыок, – ты все время спрашиваешь, что бы сделала чертова Джейн? Это позволяет тебе выйти за рамки честности. Ты слишком порядочная, во вред себе.
– Я всегда была честной. Еще до Джейн.
– Но она сделала тебя еще хуже. Эй, а может, в глубине души, ты не хочешь быть счастливой? Об этом ты никогда не задумывалась, моя безумная подруга?
– Я хочу быть счастливой.
Когда они выходили из трамвая, Джесс остановилась и с задумчивым видом спросила:
– А разве апельсиновые деревья цветут так рано?
51
Той же ночью, свернувшись калачиком в спальне, Ван Ыок думала о лодках, корнях, горьком мармеладе и о том, что делает дом домом. Сколько раз нужно наступить на дорожку, чтобы на ней остались следы, чтобы кусочки души склеились воедино? Что заставляет нас привыкать к месту, которое мы зовем домом? Кто сказал, что нужно сначала похоронить в этой земле того, кого любите, чтобы потом считать ее своим домом?
Следующим утром Ван Ыок опустилась на колени на грубую асфальтовую дорожку, тщательно смахнула песок, окружавший серебряный диск, который она фотографировала, при этом осознавая, что может выглядеть странно, но ей было все равно; все вокруг знали ее; это были улицы, чтобы гулять, фотографировать, преображаться. На этой тропинке сохранилась ее ДНК из-за когда-то ободранных в детстве коленок.
Именно в этот момент ее настигло озарение – новая идея для портфолио.
Это было потрясающе: дороги, по которым мы проходим, поглощают нас, с каждым шагом земля впитывает какие-то частички нас. Какие только волокна можно вытащить из наших подошв, когда мы идем по улицам, уставшие, полные надежды, испуганные, счастливые, восхищенные красотой вокруг или переполненные печалью из-за того, от чего убегаем или к чему возвращаемся.
Казалось, дороги гудят от энергии, впрессованной в них.
Ощущение корней было подарком, который ей подарили родители.
Блестящая серебряная цепочка из ее дисков в дорожках.
Зеленые и фиолетовые стеклышки, похожие на драгоценные камни, раскрасившие своим блеском последнюю волну мигрантов, трудящихся в легкой промышленности, которых в итоге заменили женщины, такие как ее мать, переместившиеся из старых мастерских на Флиндерс-лейн в спальни, гостиные и гаражи.
Исключительное право школьного двора на сочный зеленый.
А ее исключительным правом было увидеть все это и рассказать миру. «Для меня это имеет такое же значение, – думала она, – как и для всех остальных. Связь с тем местом, на котором мы стоим. И знание, что то место, где мы стоим, – это дом».
Когда-нибудь в будущем революционные открытия в портфолио как-то и обнадежат ее. Но не сейчас. Что сможет успокоить ее?
Ван Ыок снова вспоминала каждую деталь свидания. Одно идеальное свидание лучше, чем никаких свиданий. Но она предпочла бы, чтобы свиданий у нее было больше, чем одно, и даже была согласна на много так себе свиданий. Потому что свидание с Билли означало больше времени с ним.
Она достала колбочку из укрытия, положила ее на стол и откинулась на стуле, даже не став зажигать свет. Ван Ыок соскользнула в царство полной и безостановочной жалости к себе – начиная жалеть себя потому, что с Билли все скоро изменится, и заканчивая жалеть себя потому, что она не могла оправдать собственную жалость к себе, сравнивая свое ничтожное положение с настоящей угрозой жизни, которые пережили ее мать и тетя.
Грустные и разозленные, они завернулись в одно тяжелое одеяло праведных страданий.
Она посмотрела на колбочку желаний, в полоске серебра отражалось подсвеченное ночное небо над городом.
Возьми меня. Возьми меня. Возьми меня.
Заткнись.
Желания выходили какими-то легкомысленными, слова сами складывались в фразу, Ван Ыок даже не приходилось думать.
Она не собиралась загадывать, чтобы Билли не считал ее потрясающей и не предпочел всем остальным девчонкам.
Она не собиралась загадывать ничего другого, чтобы не создавать очередных, других, проблем.
Нет, Джесс придумала все верно: ей просто нужно разжелать то первое желание. И она снова бы вернулась в привычную реальность. В те времена, когда Билли не знал о ней, и не хотел знать, и не замечал ее.