ешение, я вернулась в свою комнату, потушила все лампы. Стараясь не шуметь, упаковала самое необходимое и в полночь ушла из дома Джока — в никуда, в темноту.
Глава 20
— Ты думаешь, Джок будет преследовать меня? — спросил Бой, когда я вернулась в Сойсамбу и рассказала о происшествии дома. — Раз уж он теперь узнал про нас.
— Зачем ему это? — Я пожала плечами. — Его волнует только, чтобы соблюдались приличия и не распространялись сплетни. Такая ситуация ему даже удобна: теперь у него есть повод сделать мою жизнь еще более невыносимой и похоронить надежду на развод.
Уже стемнело. Мы сидели у меня в коттедже. Я грела руки у блеклого огонька лампы. Бой размышлял, откинувшись к стене, лицо его было мрачным. Он явно чувствовал себя неуютно, хотя бывал в моем коттедже сотню раз.
— Ну а что насчет нас? — спросил он в конце концов.
— А что тебя интересует? — удивилась я. — Мы ведь хорошо провели время, правда? Зачем что-то менять?
— Я только спросил. — Он пожал плечами. Затем прокашлялся и поплотнее закутался в накинутое на плечи одеяло.
— Женщины, они обычно, — он произнес немного неуверенно, — ждут от мужчины каких-то серьезных шагов…
— Так вот что тебя волнует? — усмехнулась я. — Я не для того хочу избавиться от своего мужа, чтобы немедленно получить нового. Я стремлюсь лишь к тому, чтобы жить самостоятельно. Не желаю быть чьей-то женой или дочкой. Хочу жить сама по себе, самостоятельно, — повторила я.
— А… — Казалось, он очень удивился, услышав мои признания. — Пожалуй, мало кто из женщин мыслит подобным образом, — заметил он.
— Это точно, — согласилась я, стараясь сдержать улыбку. — Обычно так мыслят мужчины.
Освободившись от необходимости выполнять обязанности воскресной жены, я целиком отдалась работе. У меня теперь появилось больше времени и энергии, чтобы заниматься своими подопечными. Приближались соревнования в Сент-Леджер, одно из самых известных соревнований в Кении, куда приглашались трехлетки. У нас имелось несколько подходящих претендентов, но лучше всех был, несомненно, Ринглидер, мерин с атласно-черной шкурой и высоким ходом — настоящий породистый экземпляр. Ди разрешил мне попробовать поработать с ним. Однако у него были очень чувствительные сухожилия, они часто воспалялись. До того как он попал к нам, его явно перетренировали. Чтобы восстановить форму, надо было приложить немало усилий и терпения.
Я поняла, что для прогулок ему требуется мягкая, щадящая почва, так что мы отправлялись на берег озера Элментейта, и я пускала его галопом вдоль берега по влажной рыхлой земле. Стада антилоп, пасущиеся неподалеку, взирали на нас с изумлением, а розовые эскадрильи фламинго взмывали ввысь над голубоватой поверхностью озера и снова садились, пронзительно крича и хлопая крыльями. Как-то, вернувшись с очередной тренировки, я неожиданно увидела Беркли Коула. Мы отлично прокатились с Ринглидером, я была взбудоражена скачкой, волосы и одежда — в комьях засохшей грязи. С Коулом мы не встречались года два, с той памятной вечеринки по поводу моего выхода в свет, когда они с Денисом Финч-Хаттоном в ослепительно-белых костюмах на фоне черной кенийской ночи читали мне стихи. Тогда их манера держаться, их речь — все напоминало благородных рыцарей давно ушедшей эпохи.
В этот день Коул пожаловал в компании других поселенцев навестить Ди, чтобы обсудить с ним какую-то политическую ерунду. Он курил на террасе, облокотившись на поручень, а за его спиной красный шар солнца медленно опускался за горизонт. Увидев меня, он обернулся. Воротник рубашки расстегнут, каштановые волосы взъерошены ветром. Весь его облик показался мне нереальным — словно кто-то нарисовал его на фоне кенийского заката.
— Когда мы виделись в прошлый раз, вы, можно сказать, еще бегали с косичками, — заметил он, узнав меня, когда мы кивнули друг другу. — Теперь же о вас вовсю трубят газеты. Ваше выступление на Юбаленде было впечатляющим.
Признаться, я смутилась, услышав его похвалу.
— Я никогда не носила косички, — заметила я сконфуженно. — У меня не хватало терпения дождаться, пока их заплетут. Не могла усидеть на месте.
— Нельзя сказать, что вы что-то потеряли от этого, — ответил он с улыбкой. — Я слышал, вы вышли замуж!
Я растерялась, не зная толком, как ответить.
— Ну да, можно так сказать, — произнесла я неуверенно. В самом деле, как я могла описать свое состояние? Официально я все еще состояла в браке. Но после ужасной сцены с арабской дверью, которая произошла в присутствии Бербеков, от Джока не было ни слуху ни духу. Чтобы расставить все точки над «i», я написала ему, что желала бы развестись, но он мне не ответил. Но я полагала, что это, возможно, к лучшему. Как-то спокойнее, когда каждый сидит в своем углу и не мешает другому жить.
— Можно сказать, что замужем? — повторил Беркли, его губы скривились в усмешке. Однако он предпочел дальше меня не расспрашивать.
— Ди втянул вас в какую-то свою затею? — спросила я, указывая на дом. Оттуда доносился раскатистый, оживленный голос Ди.
— Боюсь, все это мне известно наперед, — ответил он. — Пустая болтовня по поводу Комитета бдительности.
— А, понимаю. Может быть, вам лучше улизнуть? — предложила я.
Я знала, что несколько месяцев назад Ди создал специальный комитет, который должен был регулировать права поселенцев в Кении. Ди все носился со старой проблемой: кто в Кении главнее и почему. Белые поселенцы всегда стремились к самоуправлению, что, по сути, обозначало полный контроль над территорией. Они считали, что индийцев и азиатов надо гнать отсюда палкой. К африканцам они относились терпимее, так как те не противились оставаться на вторых ролях и не претендовали на земли. Однако накануне Британский парламент принял Белую книгу Девоншира, регулирующую отношения между поселенцами и аборигенами в Кении. Этот свод законов был призван остановить безудержную жадность поселенцев к захвату земли и восстановить в колонии порядок. Новый губернатор, сэр Роберт Кориндон, прибыл с намерением исполнять принятый закон со всей строгостью. Несмотря на то что он был британцем до мозга костей, он благосклонно смотрел на права азиатов и африканцев. Сэр Кориндон высказывался резко и безапелляционно, тогда как предыдущий губернатор был приветливым, мягким, и с ним легко можно было договориться. Поскольку белые поселенцы привыкли, что все всегда решается в их пользу, позиция нового губернатора привела их в ярость. Они были полны решимости восстановить статус-кво даже силой, если потребуется. И ничего удивительного в том, что самым ярым заводилой стал Ди.
— Мне еще повезло, что я почти весь этот год находился в отъезде, — пояснил Беркли. Как оказалось, он ездил в Лондон консультироваться с врачами по поводу болезни сердца.
— О нет! — ужаснулась я. — И что же они сказали?
— Боюсь, им нечем было меня утешить. Это чертово сердце беспокоит меня уже не первый год.
— И что же теперь делать?
— Ничего особенного. — Он пожал плечами. — Жить, пока живется. И пить только самое лучшее шампанское. Просто жаль тратить время на плохое.
Его лицо, выразительное и подвижное, напоминало мордочку породистого кота. Яркие темно-карие глаза взирали на меня с легкой снисходительностью, в них читалась насмешка над собственным недомоганием, ироничное отношение к мысли о том, что иногда стоит грустить и жалеть себя.
— Кстати, на следующей неделе я устраиваю вечеринку по поводу дня рождения, — сообщил он, затушив сигарету. — Это лучший способ не попасть пока на тот свет, верно? Соберется немало шалопаев и бездельников. Готов поспорить, вы тоже из их числа. Разве нет? Тогда приходите.
Беркли обосновался в Наро-Мору, на самом покатом склоне горы Кения. Он выстроил большой одноэтажный дом, бунгало, органично вписав его в ландшафт, так что издалека он казался неотъемлемой частью пейзажа. Загоны были полны хорошо откормленных овец. Извилистая река с поросшими колючей акацией и желтым гамамелисом берегами протекала неподалеку, поблескивая темной водой. Горные хребты вздымались позади, угрожающе чернея на фоне неба. Они создавали подавляющий, но в то же время великолепный фон, чего Беркли и добивался, как мне кажется.
Ди также был приглашен на вечеринку. Подъехав к дому, мы увидели множество автомобилей, маневрирующих на лужайке, — просто целое стадо! Беркли стоял на веранде в ослепительно-белом сюртуке и насвистывал незнакомую мне мелодию. Выглядел он отлично, можно сказать, цветуще, хотя, как можно было догадаться, это была всего лишь маска. Еще один костюм, такой же ослепительный, надетый на лицо. Возможно, для него было особенно важно показать себя сейчас гостеприимным хозяином, преуспевающим и благополучным, невзирая на то, как на самом деле обстояли его дела.
— Река просто великолепна.
Я наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, — тоник для волос с тонким кедровым ароматом пахнул мне в лицо.
— В ней много рыбы, я заметила, она сверкает под водой чешуей.
— Рад, что вы любите форель, — ответил он непринужденно. — Дело в том, что мне не удалось разыскать подходящего гуся на ужин. — Он лукаво подмигнул. — Что ж, попробуйте быстрее шампанское, пока Денис окончательно не расправился с ним, — предложил Беркли.
Денис… я вздрогнула, сама не зная почему. Я видела его всего один раз, мельком, на улице в Найроби. Мы пересекли веранду и вошли в большую комнату. Здесь было полным-полно народу. Со всех сторон слышался смех. Денис, все такой же привлекательный, каким мне и запомнился раньше, стоял у стены, расслабленный, руки в карманах белых брюк.
— Берил Первс, — представил меня Беркли, когда мы подошли. — Вы встречались с уважаемым мистером Денисом Финч-Хаттоном, я полагаю, — добавил он иронично.
— Это было давно, — сказала я и протянула руку. Мне вдруг стало жарко.
— Да, конечно. — Он улыбнулся. Морщинки вокруг глаз стали глубже. Тон же был настолько отстраненно-непринужденный, что я поняла, он меня если и помнит, то очень смутно.