— Это так, — произнес Денис. — Искать что-то очень важное или блуждать, сбившись с дороги, — частенько одно и то же.
Он потянулся с грацией породистого кота, который нежится на солнышке.
— Порой нельзя четко увидеть разницу, во всяком случае, это не дано несчастному скитальцу. А кстати, — он подмигнул мне едва заметно, — как насчет истории? Ни одного ужина без интересной истории — я предупреждал.
Вопрос не прозвучал неожиданно — я думала, что рассказать им, и остановилась на случае с Пэдди, на моей поездке с отцом на ферму Элкингтонов. Желая заинтересовать их, я описала все с самого начала, очень подробно и неторопливо, — все, что помнила. И как мы ехали с отцом со станции на ферму, и какие истории он рассказывал мне о львах. Описала Бишона Сингха и его огромный тюрбан. Кусты крыжовника и резкие удары элкингтонского кибоко. Через некоторое время я так погрузилась в эти воспоминаниями, что они нахлынули и затопили меня целиком, заставляя переживать их заново.
— Я представляю, как вы испугались, — произнесла Карен, когда повествование завершилось. — Не каждый справится с таким испытанием.
— Да, испугалась, — подтвердила я. — Но позднее я подумала, что это было своего рода посвящение, инициация.
— Клянусь, это было очень важно для вас. У всех случаются такие моменты, хотя и не всегда столь драматичные. — Денис сделал паузу, глядя на огонь. — Вы правы, нас испытывают, и это нас меняет, я думаю. Чтобы осознать, что это значит, надо рисковать.
На несколько мгновений в комнате все стихло. Я обдумывала то, что сказал Денис. Они оба молча курили. В конце концов Денис достал из кармана коричневого бархатного пиджака небольшой томик стихов.
— Когда я был в Лондоне, я нашел это сокровище в книжной лавке, — сообщил он. — Книга называется «Листья травы».
Он открыл заложенную страницу и протянул книгу мне.
— Пожалуйста, прочтите.
— О нет, пожалуйста! Я не умею читать стихи. Я все испорчу.
— Не испортите. Думаю, это написано специально для вас.
— Нет, нет. — Я покачала головой.
— Прочти ты, Денис, — попросила Карен. — В честь Берил.
— Мне кажется, что я близок к животным.
Они очень спокойны и независимы.
Я могу стоять и смотреть на них часами.
Они воспринимают жизнь как должное
И по ночам спят, а не скорбят о своих грехах.[14]
Он прочел эти строки как-то просто, без особой театральности, но в них чувствовался магнетизм и драматическая напряженность. Стихотворение повествовало о том, насколько естественно бытие животных и как их жизнь отличается от той, которую ведут люди, обуреваемые жадностью, жалостью к себе и пространными размышлениями о недоступном Боге. В этом стихотворении действительно открывалась истина, в которую я верила. Закончил он пассажем:
— Красота жеребца притягательна.
Он горяч и всегда охотно отвечает на ласку.
Его голова отмечена высоким лбом
И подвижными, изящными ушами.
Ноги у него стройные, а хвост касается земли.
Глаза так и лучатся озорством.[15]
— Чудесно, — произнесла я. — Я могу взять это на время?
— Да, конечно. — Он протянул мне томик стихов, легкий, как пушинка. Обложка еще хранила тепло его руки.
Я пожелала Карен и Денису спокойной ночи и направилась к себе в комнату. Склонившись к лампе, я читала чудесные строки. Дом затих. Спустя некоторое время я услышала звуки, доносящиеся из холла. Мбогани не очень велик размером, и что это за звуки, можно было определить безошибочно — Денис и Карен занимались любовью.
Я отбросила книгу, чувствуя неожиданное волнение. Я была уверена, что они — близкие друзья. А, собственно, почему я так думала? Может, потому, что Бликс так запросто произносил имя Дениса, когда приехал сюда. Но возможно, это могло означать только то, что он вовсе не возражает против того, чтобы Денис занимал это место в жизни Карен. И чем больше я думала об этом, тем больше приходила к мысли, что эти двое были просто предназначены друг для друга. Они оба были красивы, начитанны, развиты. «Полны, как глубокие речные воды», как выразились бы масаи. И не имело никакого значения, что Беркли сказал о Денисе, будто он неуловим для женских чар. С Карен он имел совершенно очевидную связь. Это стало мне совершенно ясно.
Я снова принялась за книгу. Перелистывала поэму о животных, которую мне читал Денис, но буквы прыгали перед глазами. Рядом со мной, всего через несколько комнат, любовники шептали друг дружке нежные слова, их тела переплетались, отбрасывая тени на стены. Хотя меня это никак не касалось, я не могла себя заставить не думать об этом. В конце концов я выключила свет и закрыла подушкой уши, желая только одного — поскорее заснуть.
На следующее утро облака рассеялись — небо стало ярко-голубым. Мы отправились на охотничью прогулку. Погода стояла чудесная. В саду прохаживались страусы, пощипывая молоденькие побеги салата. Повсюду виднелись следы помета и перья, оставленные птицами на ветках, когда они пробирались за добычей. Карен и Денис выглядели отдохнувшими и счастливыми. Я же спала плохо. Я чувствовала усталость и смущение от того, чему стала невольным свидетелем ночью, тем более меня удивляла их непосредственность и легкость.
— У этих огромных птиц мозг не больше кофейного зерна, — объяснил Денис, вскинув на плечо элегантную винтовку «ригби». — Когда прицеливаешься, они обязательно будут маячить, закрывая видимость.
— Почему не выстрелить в воздух? — Я наивно пожала плечами.
— Этого недостаточно. Если просвистит пуля, начнется настоящая паника.
Он обнулил прицел и взял цель для проверки. Вся группа мгновенно заметалась как одно существо, бросившись в разные стороны, все топча по пути, точно телега без возницы, катящаяся с косогора. Мы наблюдали за ними со смехом — не смеяться было невозможно. Затем, проверив, не снесли ли они забор, направились на вершину горы, чтобы насладиться видом, который хвалила Карен. Ее шотландская борзая по кличке Даск бежала первой, показывая дорогу, я шла в конце, исподволь наблюдая за Денисом. Мне нравилось, как он двигается. В нем не было ни капли застенчивости, скованности, он вел себя свободно. Он знал, как стоять, как держать руки, как делать все то, что нужно делать. И ни капли сомнения ни в себе, ни в том, что окружало его. Я понимала, почему Карен тянуло к нему, даже если она не готова была порвать с Бликсом и явно желала оставаться его женой.
— Где вам удалось так развить зоркость? — спросила я, нагнав Дениса.
— Полагаю, на поле для гольфа в Итоне. — Он рассмеялся. — А вам?
— А откуда вы знаете, что я тоже хорошо стреляю?
— А разве нет?
— Я училась у аборигенов, которые жили на землях моего отца, — ответила я. — Вы бы посмотрели на меня с рогаткой!
— Обязательно, только я бы отошел подальше, — ответил он с улыбкой.
— Меня вначале учил стрелять Брор, — произнесла Карен, поравнявшись с нами. — Сначала я не понимала, для чего это нужно. Но в стрельбе есть что-то необыкновенно волнующее, верно? Нет, вовсе не жажда крови, но какая-то особая связь, которую ощущаешь с жизнью, со всем живым вокруг, власть. Возможно, это звучит жестоко.
— Не для меня. Если все делать с честью, — ответила я и вспомнила арапа Маину. Его великолепное искусство воина и одновременно огромное уважение, которое он испытывал даже к самому слабому существу. Всякий раз, когда мы охотились с ним, я чувствовала это особенно остро. Даже когда просто шла рядом, как сейчас с Денисом. Можно сказать, что присутствие Дениса помогло мне снова окунуться в детство, проведенное на ферме. Возможно, потому, что передо мной был уверенный, умелый воин, и он разбудил во мне давно заснувшую Лаквет — тоже воина, борца.
Тем временем мы поднялись наверх, пробираясь между кустами кофе и терновника по узкой, извилистой песчаной тропинке, поблескивающей черными крапинками кварца. На вершине холма мы увидели плато, с которого открывался широкий вид на Рифтовую долину, окаймленную курганами и горными хребтами, точно дно разбитой чашки с острыми краями. Дождевые тучи рассеялись наконец, но темное кольцо облаков еще окружало плоскую вершину Килиманджаро, покрытую снегом на юге. С востока и чуть севернее заповедник Кикуйя протянулся вплоть до горы Кения на сотню миль, а то и больше.
— Теперь вы понимаете, почему я не хочу жить ни в каком другом месте, — сказала Карен. — А Денис хочет, чтобы его похоронили здесь.
— А парочка орлов свили бы поблизости гнездо, — добавил он. — Мне нравится мысль о том, что они будут парить нам моими останками. — Он прищурился на солнце — лицо было здоровое, подернутое коричневым загаром. Стройное высокое тело отбрасывало на траву лиловую тень. Между лопатками на спине — темная полоска от пота на рубашке. Рукава, закатанные до локтя, открывали загорелые руки. Я вообще не могла представить себе его в каком-то другом виде — каждый дюйм его тела дышал жизнью.
— Племя кикуйю отдает своих мертвых гиенам, — сказала я. — Если бы можно было выбирать, я бы тоже предпочла орлов.
Глава 27
В сентябре мой Ринглидер принял участие в скачках в Сент-Леджере и занял второе место. Он выглядел уверенно, никаких сомнений, неуверенности, припухлостей на ногах, никаких воспоминаний о прошлом — точно заново родился. Когда я стояла и смотрела, как Ди принимает серебряный кубок, я была довольна работой, которую сделала. Я правильно оценила Ринглидера, правильно поняла, в чем он нуждался, чтобы стать великим, — для чего он и появился на свет. На скачки съехался весь город и вся округа. На Истлейне собралось такое количество тренеров, грумов, что Ди пришлось разбить для меня палатку на лужайке перед клубом и специально поставить табличку с моим именем. Сделано это было вовсе не для того, чтобы произвести впечатление. Чтобы залезть в палатку, мне приходилось сложиться едва ли не пополам, но Беркли считал, что в таком месте забавно выпить шампанского. Он принес охлажденную бутылку, и мы уселись на стулья перед входом.