— Но если есть чем расплатиться, зачем подписываться? — удивлялась я.
Коки улыбнулась и вздохнула.
— Мы собираемся найти вам симпатичного благодетеля, — сообщила она. — Покровителя, так сказать.
— В смысле, мужчину? — Я остолбенела. Такая мысль не приходила мне в голову после всего, что произошло в моей жизни.
— Думай о нем как о спонсоре, дорогая. Любой будет счастлив вести тебя под руку в приличном обществе в обмен на приятные подарки. Преимущественно драгоценности. — Она снова улыбнулась. — Придется как-то смириться с этим.
Коки была полнее меня и почти на голову ниже ростом, так что ничто из ее вещей мне не подходило. Но она брала меня с собой в магазины и в гости к богатым друзьям, позволяя пользоваться ее гардеробом. Я была благодарна ей за помощь. Но в Лондоне я явно чувствовала себя не в своей тарелке. Я вообще чувствовала себя неважно с тех пор, как покинула порт Момбаса и морская болезнь пригвоздила меня к койке, вывернув наизнанку. Головокружения продолжались и после прибытия в Англию. Когда же я приехала в Белгравию, они сменились постоянной подавленностью и усталостью. Мне не хотелось говорить о своем состоянии Коки. Но она заметила сама и начала расспрашивать меня о симптомах.
— Похоже, ты подхватила инфлюэнцию, дорогая, — заметила она обеспокоенно. — Это очень опасно. От нее умирают. Тебе надо проконсультироваться с моим врачом.
— Но у меня никогда не было ничего подобного, — возражала я. — Никакой лихорадки.
— Здесь все по-другому, — уверяла она. — Давай сходим. Сделай это для меня.
Вообще я с предубеждением относилась к современной медицине, так как еще в детстве арап Майна ясно объяснил Киби и мне, что сумасшедшие доктора-мошенники высасывают кровь из какого-нибудь тела для того, чтобы лечить вас. Он всегда посмеивался над нелепыми попытками белых людей обмануть природу. Мы с Киби очень боялись, что в нас запустят кровь чужого человека — красную жидкость, которая и есть жизнь, — и мы перестанем быть собой. Однако Коки и слушать не хотела моих возражений. Она потащила меня к своему врачу. Он измерил давление, послушал пульс, задал несколько вопросов о моем путешествие и о прежней жизни. В конце концов он объявил, что это всего лишь небольшой запор, и прописал пить рыбий жир небольшими дозами.
— Разве ты не рада, что сходили? — спросила меня Коки, когда мы возвращались на Вест-Холкин-стрит. — Теперь ты успокоишься, все пройдет.
Однако ничего подобного не случилось. Я чувствовала, что со мной что-то неладно, и это явно не имело отношения к запору. Поблагодарив Коки, я снова направилась в Доркинг. Я надеялась отдохнуть от города и вечной спешки.
Бой и Дженесс встретили меня радушно, как и в первый раз. Они относились ко мне очень терпеливо. Но однажды утром, когда я спала в своей уютной кровати, все мои недуги — тошнота, головокружение и усталость — навалились на меня вместе. К тому же я заметила, что полнею и взятая в долг одежда становится мне тесной. Я пыталась вспомнить, когда в последний раз у меня были месячные, и не могла этого сделать. Приподняв одеяло, я ощупала талию — она заметно расширилась в размерах за последние несколько недель. Я списывала все на сладости, но в этот момент мне, как никогда, стало ясно, что дело в другом. Правда предстала передо мной во всей своей неприглядности. Я была ошеломлена. Упав на подушку, я ощущала, как комната кружится вокруг меня, точно я каталась на карусели. Предохраняться было чудовищно трудно. Хотя после войны появились презервативы, они были жесткие и грубые и очень быстро рвались. По большей части мужчины старались прервать половой акт до важного момента, а женщины избегали самых опасных дней в месяце. Так я и делала, когда мы были близки с Боем. Но с Денисом все произошло так стремительно, что я даже не успела ни о чем позаботиться. И вот теперь я попала в ужасное положение. Если бы я находилась дома, я бы отправилась в деревню аборигенов к чернокожей женщине и попросила бы у нее чай из болотной мяты или можжевельника — и проблема была бы решена. Но здесь, в Англии? Сжавшись в клубок в постели, я думала о Денисе. Это было жестоко, что одна ночь в его объятиях обернулась для меня такой катастрофой. И я вовсе не имела возможности обманывать себя, предполагая, что он будет рад узнать о будущем ребенке. Семейная жизнь была для него тюрьмой — он дал это понять с самого начала. Но что оставалось делать мне? Мне исполнился двадцать один год. У меня не было мужа, на которого я могла бы рассчитывать. Не было родителей, чтобы с ними поговорить и спросить совета. Я находилась в тысяче миль от родных мест, от своего дома. Кроме того, время явно работало против меня.
В тот же день, собравшись с духом, я попрощалась с Боем и его женой, поблагодарила их за доброту и села на поезд в Лондон. Сердце мое замирало от ужаса, но я старалась держаться.
Врач Коки был очень удивлен, увидев меня снова. И смущен, надо отметить. Он уже прописал мне пить рыбий жир и был уверен, что я поправилась. И вот я опять перед ним, точно бродячая кошка под окном. Однако те несколько недель, которые прошли после моего посещения, ясно обозначили проблему. Коки ждала в небольшой приемной, я же лежала на столе, крепко зажмурив глаза. Пока доктор засовывал в меня какие-то инструменты, я старалась думать о Нджоро, вспоминала старую дорогу, тянущуюся среди золотистых маисовых полей на холм, спокойное, ясное небо и мириады пылинок, колышущихся в утреннем зное. Если бы я только могла снова оказаться дома, я бы вынесла все, что угодно.
— Прошло несколько месяцев, — сказал доктор, когда я села. Он прокашлялся и отвернулся, сердце у меня оборвалось.
— Как вы не заметили раньше? — Коки почти закричала на доктора, когда он огласил свой вердикт еще раз — для нее. Мы вышли из процедурной и сидели в кабинете, залитом тусклым апрельским светом. На широком столе, обитом кожей, — запачканная темно-синими чернилами промокашка. Рядом с моими ногами — чистенькая мусорная корзина, которая, похоже, еще не видела настоящего мусора.
— Это не точная наука, — пытался оправдываться доктор.
— Пять недель назад вы уверяли, что у нее всего лишь запор! Вы не осматривали ее по-настоящему, — возмущалась Коки. — А теперь все зашло слишком далеко.
Пока Коки отчитывала доктора, я сидела молча, не проронив ни слова. Окружающие предметы расплывались у меня перед глазами, словно я находилась в каком-то тусклом тоннеле.
— Некоторые молодые женщины в подобных обстоятельствах отправляются во Францию, — сказал доктор, стараясь не смотреть на нас.
— А что, на это есть время? — спросила я. — На Францию?
— Похоже, что нет. — Он вынужден был признать. Потом, слегка поколебавшись, сообщил адрес, добавив: — Я вас туда не направлял. Я вообще вас больше не видел.
Я имела лишь смутное представление о местах вроде того, куда меня направил доктор. Я только знала, что там «могут позаботиться» о женщинах, попавших в беду. По пути домой я дрожала, меня охватила паника.
— Я не имею представления, где взять деньги на все это, — призналась я Коки.
— Я знаю, — ответила она коротко, а затем глубоко вздохнула и сжала мою руку. — Надо подумать, — добавила, глядя в окно.
Однако долго думать времени не было. Уже через два дня мы оказались в небольшой комнатке на Брук-стрит. Коки не донимала меня вопросами, она относилась ко мне с теплотой и сочувствием, но, когда мы ехали с ней на операцию, я не выдержала и призналась.
— Это ребенок Дениса, — сказала я. Слезы текли у меня по щекам, падая на воротник взятого напрокат пальто.
— Ребенок Дениса? — переспросила Коки. — О, дорогая! Я даже и представления не имею, как там дома все запуталось. А ты не хочешь… сначала сказать ему?
— Нет, это бесполезно. — Я покачала головой. — Ты представляешь, чтобы он вдруг на мне женился? Карен также не имеет ни малейшего представления обо всем этом. Я полагаю, такая новость разрушит ее счастье, да и счастье Дениса тоже. Я не хочу этого. Я должна как-то справиться сама.
— О! — воскликнула Коки, а затем прикусила губу. — Я бы хотела как-то облегчить твою участь, дорогая, — произнесла она сочувственно. — Взять на себя часть боли, которую ты испытываешь.
— Это никто не может. В любом случае, я сама виновата. Я все выдержу одна.
— Не глупи, Берил, — уговаривала она меня. — Ты же еще почти дитя.
— Нет, уже не дитя, — ответила я. — Больше нет.
Глава 33
Я поправлялась, если можно так сказать, в Доркинге у Боя и Дженесс. Я сказала им, что меня свалила лихорадка, и позволяла им выводить меня подышать свежим воздухом под ветвистым платаном. Я пила литрами английский чай с молоком, старалась читать журналы, чтобы унять печаль и боль в сердце. Хотя разумом я понимала, что приняла единственно возможное решение, понимание этого вовсе меня не успокаивало. Вместе с Денисом мы создали новую жизнь, надежду, будущее, а я уничтожила ее по собственной воле. В добавление ко всему не было даже призрачной надежды на то, что моя беременность осчастливила бы Дениса и он захотел бы жениться на мне, все это усиливало мою хандру. Мир был устроен так, что никого не интересовало, что я хочу, о чем мечтаю. Для мечты в нем не было места.
Несколько раз в день я спускалась с холма к живой изгороди и возвращалась назад по тропинке, пытаясь привести себя в чувство, но снова и снова натыкалась на все те же невеселые мысли. Я решила, что Денис никогда не узнает, что я носила под сердцем его ребенка, — ужасный секрет. И Карен, конечно же, тоже. Но мы настолько тесно были связаны, что я не могла избавиться от тревожных мыслей.
Свет в Доркинге был тусклый, неровный, не то что в Кении. Над платаном парили тетеревятники — совсем не гордые орлы Нгонга. Однако каждый день, несмотря на окружающую обстановку, я мысленно возвращалась домой, стараясь не замечать окружающей меня действительности. Как ни странно, в газетах очень много писали о Кении. Девонширская газета сообщала, что, несмотря на отчаянное противоборство Комитета бдительности, африканцы все громче заявляли о своих правах. Что же касается азиатов, то они, судя по всему, в ближайшем будущем могли рассчитывать на то, чтобы играть существенную электоральную роль и даже получить земли в горной местности. Было ясно, что подул ветер перемен — весьма угрожающих перемен, — и, хотя все эти проекты еще были далеки от осуществления, само упоминание о подобном развитии событий шокировало.