Когда мы подъехали к дому, Денис выключил мотор, и мы быстро побежали внутрь, спасаясь от дождя, но и там было сыро. Почти год прошел с тех пор, как здесь провела бессонную ночь моя мать с детьми, за это время крыша прохудилась еще больше. Струйки воды сочились отовсюду, и мы были вынуждены все время уклоняться и отпрыгивать, пока разжигали огонь в камине. Огонь разжигался плохо — от отсыревших дров валил густой сизый дым. Денис отыскал где-то бутылку хорошего бренди. Мы пили прямо из горлышка, передавая бутылку друг другу. Но даже шум дождя и шипение сырых дров не могли заглушить взволнованного стука наших сердец — я чувствовала его дыхание, а он, я уверена, чувствовал мое.
— А почему Беркли не женился? — спросила я.
— Он был женат, в некотором смысле, — ответил Денис. — В его доме жила сомалийская женщина, она вела хозяйство, он был близок с ней много лет. Они были очень привязаны друг к другу.
— Это длилось годами? — удивилась я. — И никто не знал?
— В колонии на многое могут закрыть глаза, — ответил Денис. — Но на такие вещи — вряд ли.
Неожиданно все неясности прояснились для меня. Я вспомнила, как Беркли всегда держался на расстоянии от женщин, как всегда немного смущался, когда я спрашивала его о романтических связях. Я чувствовала радость от того, что, как оказалось, он не был обделен любовью в жизни, но какова цена? Каким грузом лежал на его больном сердце секрет, который он тщательно хранил?
— Как ты думаешь, когда-нибудь мир станет терпимее к такого рода привязанностям? — спросила я.
— Хотелось бы верить, — откликнулся Денис. — Но перспективы призрачные.
Когда бренди был выпит, он отвел меня в небольшую спальню в конце дома, без слов снял с меня одежду. Через мгновение его губы коснулись моих век, а пальцы с нежностью гладили запястья. Мы опустились на постель, наши тела переплелись в ласке. Он целовал мои волосы и шею — его движения были настолько мягкие и полные скрытой страсти, что у меня перехватило горло. Я истосковалась по нему, по его близости — ночами я часто возвращала в памяти мгновения, которые мы провели вместе, мое сердце отчаянно колотилось. Казалось, оно сейчас разорвется на части.
— Я не знаю, что происходит между нами, — только и смогла я произнести. — Но меня тянет к тебе, сильно.
Я прикоснулась к его взволнованно вздымающейся груди, моя тень плавно скользнула по стене, сливаясь с его.
— Меня тоже к тебе тянет, Берил, — произнес он. — Ты необычная женщина. И тебе это известно.
Меня так и подмывало сказать всю правду — о том, что случилось в Лондоне. Спросить его о Карен, о том, как он представляет себе эти отношения. Но, с другой стороны, я не верила, что что-то можно решить, разговаривая или объясняя. Каждый из нас сделал свой выбор, вместе или порознь, какая разница? Мы — те, кто мы есть, и всё.
Встав на колени, я провела пальцами по его выступающим ключицам, по широким сильным плечам. Мне хотелось запомнить его и телом и душой — пальцами, сердцем.
— Если бы тебе пришлось прожить все заново, — спросила я, — ты бы изменил что-нибудь?
— Я не знаю, — признался он. — Возможно, именно наши ошибки делают нас теми, кто мы есть.
Несколько мгновений он молчал. Затем продолжил:
— Единственное, чего я боюсь на самом деле, — это испугаться жизни, отвернуть от нее, не достичь чего-то главного… ты понимаешь?
— Я думаю, да. — Я положила руку ему на грудь — его сердце стучало под моей ладонью. Я знала, что многие неожиданные повороты, которые предшествовали этой ночи, принесли боль и дорого обошлись мне, но никогда я не ощущала свою жизнь настолько безоговорочно полной и настоящей, как в этот момент. Это ощущение пугало меня, но в то же время ни за что на свете я не согласилась бы его утратить. Ни за что — если что-то на самом деле зависит от меня.
— Денис, — произнесла я тихо.
— Мм…
— Я рада, что мы здесь, — призналась я.
— Да. — Его губы шевельнулись рядом с моими. Над нами по крыше грохотал дождь. Казалось, крыша вот-вот обвалится нам на голову, а вместе с ней токи води. Но Денис обнимал меня. Я готова была уснуть в его объятиях.
Глава 40
От первых фанфар до победного рева трибун время на скачках пролетает мгновенно. Десять лошадей мчатся, выкладывая все силы. Миля и еще три четверти — короткая дистанция, нет времени сосредоточиться. Но, с другой стороны, само время тянется бесконечно долго, все напряжено внутри, и сердце, кажется, остановилось в ожидании результата — победы или проигрыша.
На Продьюс Стейке Рэк летел как ветер. Он воплощал собой мужество и отвагу, словно настоящая буря, он не знал удержу. Я следила за ним неотрывно, боясь отвести взгляд. Рута стоял рядом со мной, про себя он читал молитвы. Но победа ускользнула от Рэка — не хватило доли секунды. Он не отступил, ни на мгновение не ослабил усилий, но на финише мощный коренастый мерин обошел его, и я выдохнула — выпустила воздух из легких, точно пробитый воздушный шар.
— Но ты видела, как он был близок к успеху? — сказал Рута, когда пыль осела, и мое сердце снова вернулось в прежний ритм. — Я уверен, в следующий раз Рэк вспомнит об этом, он обязательно прибавит.
— Не думаю, что на лошадей это действует.
Я старалась собраться с мыслями, обдумывая следующую гонку — если, конечно, владелец Рэка, Оджилви, продолжит со мной сотрудничать.
— А почему нет?
— Не знаю. У них нет такой памяти, как у нас. Каждая гонка для них — точно с чистого листа.
Однако когда мы встретились с Оджилви, оказалось, что он придерживается того же мнения, что и Рута.
— Вы видели, как он был близок к победе? — повторил он слова моего помощника. — В следующий раз он станет первым.
И Рэк стал первым.
Остаток 1925 года прошел для нас успешно. Мои лошади выигрывали и занимали призовые места достаточно часто, так что очень тесный мирок владельцев лошадей и тренеров в Найроби заговорил обо мне и моих достижениях. Меня готовы были принять в сообщество, моя популярность росла. Ди звал меня назад, в Сойсамбу, твердя, что место в его конюшне для меня найдется, когда бы я ни пожелала. Бен Беркбек написал мне письмо, в котором предлагал тренировать его лошадей. Таким образом, я постепенно завоевывала признание в колонии, возрождая былую славу моего отца. На одной из гонок я внезапно увидела на трибуне мать в какой-то немыслимо высокой шляпке с перьями. Она явно пришла поддержать меня. Однако я до сих пор не могла ясно ответить себе на вопрос, кто она для меня и что значит в моей жизни. Я никак не могла взять правильную ноту в общении с ней, постоянно ожидая подвоха. И полагала, что вряд ли мне это когда-нибудь удастся.
— Я чувствую гордость, когда вижу, что ты так преуспела, — сказала Клара, отыскав меня после заезда. — Мои поздравления, дорогая.
Мы отошли. Я наблюдала, как она потягивает из трубочки ярко-розовый коктейль, и слушала рассказ о ее жизни. Она обосновалась около Эддорета. Жила с Дики и младшими мальчиками. Очень старалась помочь Дики свести концы с концами, но безуспешно.
— Жаль, что я сейчас в трудном положении, — ответила я и сама удивилась своим словам. Я сразу вспомнила Беркли — возможно, он был прав, когда говорил о семье. Мы никогда не теряем связи с близкими людьми. Как и с теми, кого мы любим. Не в буквальном, конечно, смысле. Чувства, которые я испытывала к Кларе, изначально были очень запутанные, неразрешимо противоречивые. Хотела я того или нет, но призрак ее предательства преследовал меня. Но в то же время мне казалось неправильным обходить ее стороной и игнорировать ее нужды.
— Я чем-то могу помочь? — все-таки спросила я.
— Мы справимся, — ответила она с необыкновенной для нее стойкостью. Затем она допила коктейль и, уже уходя, вдруг добавила:
— Я думаю, это по-настоящему важно, что ты наконец-то получаешь то, что на самом деле заслужила.
Победы действительно следовали одна за другой. Мой финансовые дела наладились, и я наконец-то смогла выплатить Руте вознаграждение, которое он заработал. Его жене я подарила новые туфли и кухонную посуду. Себе я купила удобную кровать и даже отложила деньги на машину. Однако я не собиралась расслабляться и слишком полагаться на везение.
Точно такие же мысли посещали меня и относительно Дениса. Каждое мгновение с ним для меня было украденным, а потому желанным и упоительным вдвойне. Я решила пользоваться мотоциклом Карен, чтобы навещать его, когда он находился в Мбагати. Постепенно дрожание мотоцикла подо мной, подскакивание на ямах и камнях в клубах красной пыли — все это неразрывно соединилось в моем сознании с ощущением его близости. И то и другое было очень опасно, и то и другое требовало смелости и являлось своего рода прегрешением. Карен просто лопнула бы от злости, если бы узнала, что в ее отсутствие я появляюсь в Мбагати и провожу время в объятиях ее возлюбленного. Но я старалась не думать об этом, не думать о ней вообще. Если бы я задумывалась, мне пришлось бы отказаться от Дениса, а это было намного хуже.
До возвращения Карен оставалось не так уж и долго. Когда Денис завел со мной разговор о разведывательной поездке, которую он собирался предпринять в районе Меру, и предложил мне присоединиться к нему, я сразу поняла, он намекает на то, что это наш последний шанс побыть вместе.
— Ты можешь добраться туда верхом и присоединиться ко мне, — сказал он. Мы немедленно составили план. Предполагалось, что я могу верхом на Пегасе доехать до Солио, старой фермы Беркли, а оттуда мы поедем на машине Дениса. Когда мы вернемся, каждый двинется своим путем.
Мы договорились встретиться в феврале. За это время он собирался отправиться на сафари с богатым клиентом из Австралии, а я должна была готовить Рэка для гонки в Сент-Леджере, самое важное соревнование в Кении. Рэк числился фаворитом, и я считала необходимым сделать так, чтобы он показал все, на что способен, и даже больше.
В тот день, когда я должна была выехать на встречу с Денисом, небо потемнело, начался сильный дождь, который, похоже, не собирался останавливаться. Рута заглянул в конюшню. Серые струи дождя плотной стеной колыхались за его спиной.