— Что будем делать? — спросила наконец я, жуя соломинку.
— Но у нас есть еще полдюжины лошадей, — ответил он.
— Они годятся для скачек поскромнее, — согласилась я. — Да, их можно использовать. Но сейчас, для самой главной гонки, они не подходят.
— Надо подумать, — произнес он, глядя в сгущающуюся темноту. — Мы еще многое не знаем.
— Все владельцы лошадей уже в курсе, что Оджилви забрал у меня Рэка. Если он победит, они будут хвалить его, одобрительно хлопать по плечу, мол, какой ты дальновидный, как ты все правильно сделал. Вот так. — Я вздохнула и продолжала переживать и чуть ли не рвать на себе волосы, пока Рута не ушел домой к жене. Оставшись одна, я легла на сено, прислушиваясь к стрекотанию насекомых в ночи и отдаленным звукам, доносящимся из конюшни. Мне очень хотелось в этот миг, чтобы Денис оказался… пусть не в Кении, но хотя бы где-то здесь, в Африке, — все равно где. Я бы побежала к нему, поскакала, как ветер. Только бы ощутить его объятия, приникнуть лбом к его плечу, за что-то зацепиться, что-то очень надежное и устойчивое, чтобы найти силы и мужество продолжать свой путь. Но его не было. Его не было нигде, где я могла бы до него дотянуться.
На следующее утро Рута отправился на прогулку на Мелон Пай, а в конюшне неожиданно появился Эрик Гуч — заводчик лошадей, которого я не очень хорошо знала. Он был высокий, выглядел немного напряженно — все время нервно поправлял галстук. Я знала, что одна из его лошадок, Вайз Чайлд, происходила от лучшей племенной кобылы в конюшне моего отца по кличке Аск Папа. Так же как и Пегас, она попала ко мне в руки в нежном младенческом возрасте — теплый, прелестный, многообещающий комок жизни. Она имела отличную родословную, — в ней струилась отменная кровь, — и ее рассматривали как серьезного претендента на победу. Но предыдущий тренер слишком жестко обращался с ней. Он перегрузил ее нежные сухожилия тренировками на слишком жестком треке. Теперь, несмотря на великолепную родословную, она с трудом выдерживала наездника.
— Ее ноги можно восстановить, — сказал Эрик. — Вернуть их в прежнее состояние правильным обращением и заботой.
— Вполне допускаю, — согласилась я. — Но за двенадцать недель? — Я пожала плечами.
— Она настоящий боец, и потом, я не знаю. — Он снова нервно поправил галстук, кадык заметно выступил над воротником рубашки. — У меня есть предчувствие, что вы знаете, как все это исправить.
Он явно имел в виду мой успех с Ринглидером, у которого были похожие повреждения. Я тренировала его, когда работала у Ди, и мы ездили вдоль берега озера Элментейта. Он восстановил форму и выиграл скачку. Но тогда была другая ситуация — не было никакой спешки, и на кону не стояла моя карьера.
— Я не хочу давать никаких поспешных обещаний, — сказала я. — Правда в том, что она, возможно, никогда не разовьет заложенный в ней потенциал, ограничившись лишь классикой. Но шанс есть.
— Но вы возьметесь за нее?
— Я попробую. Это все, что я могу обещать.
На следующий день Вайз Чайлд прибыла в нашу конюшню. У нее была великолепная точеная морда, и с первого взгляда в ней можно было заметить прекрасный боевой дух. Однако состояние ног привело меня в отчаяние. С ней обращались грубо, без всякого снисхождения, и теперь она нуждалась в самом кропотливом уходе. Времени оставалось мало, было ясно, что ни одно мгновение из предстоящих двенадцати недель не могло быть потрачено впустую.
Озеро Накуру, рядом с которым мы располагались, как и Элментейта, имело вокруг мягкую глиняную кайму, которая очень подходила для тренировок. Именно туда мы и отправлялись с Вайз Чайлд, чтобы исправлять ее недостатки. Иногда Рута, иногда я — мы пускали ее сначала рысью, затем легким галопом и наконец переходили на галоп. Рядом с нами розовыми волнами вздымались крылья фламинго, они приветствовали нас своими немного грубоватыми криками. Случалось, тысячи птиц вдруг вздымались в едином порыве, как волна, набегали на берег, а затем отступали, усаживаясь на воду с ропотом, только чтобы через мгновение снова взмыть вверх. Фламинго служили нам своеобразным хронометром. Они словно совершали некий обряд, который был призван помочь Вайз Чайлд стать сильнее и обрести уверенность в себе. Она была ранена, практически сломлена. Ее страх можно было наблюдать каждое утро, когда она робко делала первые шаги, словно мягкие берега озера были утыканы острыми ножами. Но в ней было сокрыто мужество истинного воина. Когда она раскрылась, мы увидели в ней доверие, готовность к борьбе и нечто большее, чем просто скорость.
— С таким напором она свернет горы, — сказал как-то Рута, вычищая шелковистую шкуру кобылы.
— Думаю, ты прав, — ответила я, — Но это меня и пугает. Сейчас она на пике формы. Она выглядит как нельзя лучше, но в любой момент ноги могут снова подвести. И это может случиться в день соревнований. Это может случиться завтра.
Рута продолжал чистить блестящую струящуюся шерсть.
— Все это правда, — согласился он. — Но внутри ее сам бог. Ее сердце подобно копью. Оно бесстрашно, как сердце леопарда.
— Так что же больше, Рута? Копье или леопард? — Я улыбнулась. — Порой ты рассуждаешь так же, как когда-то в детстве. Помнишь? Когда ты хвастался, что умеешь прыгать намного выше, чем я.
— Я и сейчас могу прыгнуть, Беру, — рассмеялся он. — Хоть сегодня.
— Я верю, что можешь. Разве я не говорила тебе, что я очень рада, что ты со мной?
Я знала, что я и Рута — мы будем вместе всегда, до самого конца. Однако, какой бы бог ни покровительствовал нам в наших стараниях с Вайз Чайлд, человеческое непостоянство и страх оказались сильнее. За три дня до начала соревнований Эрик приехал навестить меня. Оказалось, его жена увидела, как мы сидели в клубе, слишком тесно прислонившись друг к другу, и обсуждали перспективы Вайз Чайлд. Теперь она выдвинула супругу ультиматум.
— Она сказала, либо я, либо она, то есть вы, — произнес он, едва выдавливая из себя слова, и схватился за галстук так, словно боялся, что я сорву его с шеи.
— Но между нами ничего нет, ей можно это объяснить? — возмутилась я.
— Это ничего не изменит. Она желает, чтобы на первом месте была она, а не лошадь, понимаете?
— Не будьте глупцом! Мы почти на финише. Заберите кобылу после скачки, раз это так важно.
Он отчаянно замотал головой и произнес, судорожно проглотив слюну:
— Вы не знаете мою жену.
— Вы просто уничтожаете меня, Эрик! Режете без ножа. Я чуть не угробила себя, восстанавливая вашу лошадь. Это моя гонка. Вы прекрасно знаете, что вы должны дать мне выступить с ней. Вы — мой должник!
Он покраснел до корней волос и трусливо выскочил из конюшни, бормоча что-то о сожалениях.
Когда в то же утро, чуть позднее, за Вайз Чайлд явились Сони Бампус и его грум, я была вне себя. Сони Бампус выступал у меня прежде жокеем. Мы знали друг друга с детства, еще с того ужасного времени, когда отец отправил меня на обучение в городской пансион. Мы нередко играли и безобразничали вместе, сдвигали парты и прыгали через них. Теперь он стал одним из лучших наездников в колонии. У меня не было ни малейшего сомнения, что Эрик нанял его для Вайз Чайд, и оба они теперь благополучно перекочуют к другому тренеру.
— Скажи мне, Сони, почему все так? Ты знаешь, какую работу я проделала.
— Все это очень стыдно, Берил. Если бы у меня был выбор, я бы не взял эту кобылу. Я должен был скакать на Рэке. Но он потерял форму. Он будет участвовать, но не в этот раз.
— Рэк слетел с гонки?
— На данный момент — да.
— Но тогда Вайз Чайлд точно выиграет! — воскликнула я. — Черт подери, Сони. Я просто должна выступить с ней.
— Не знаю, что сказать, дорогая. Вряд ли Гуч изменит мнение. — Бампус крепко сжал зубы, так что скулы на лице напряглись и задрожали. — Я скажу тебе вот что. На треке каждый за себя, делает, что должен. Ты ее подготовила. Я на ней поеду.
Когда он уехал, я тупо смотрела в стену, слушая, как гулко стучит внутри сердце. Возможно, в моей жизни были моменты, за которые я получаю сейчас возмездие, думала я. Я не сомневалась, что до жены Эрика дошли слухи обо мне, но на его семейную жизнь я и не думала покушаться. День и ночь я беспокоилась о Вайз Чайлд, нянчила ее, кормила ее, любила, холила и лелеяла. А сейчас ее забрали из конюшни, вырвали у меня из рук.
Даже Рута не знал, что мне сказать.
Глава 43
Десять лошадей, волнующихся в ожидании старта. Их жокеи — точно драгоценные перья, украшающие шляпы, — невесомые, яркие, блестящие. Все изнемогают в отчаянном предвкушении гонки, и когда наконец раздается сигнал, в едином порыве срываются с места.
Мы с Рутой — в ложе Деламера, он стоит за моей спиной. Мы оба поглощены гонкой, чувствуя кожей, сердцем каждое движение Вайз Чайлд, — она летит, точно чистый музыкальный звук, неудержимо вперед. Каждая лошадь в забеге — прекрасна. У каждой есть история, в каждой заключена недюжинная воля, желание. В каждой играет кровь. Мускулы, ноги, летящий хвост — но ни одна не может сравниться с нашей девочкой. Ни в ком нет такой мощи, такой силы, такой уверенности.
Сони — отличный жокей, он знает, как вытянуть все из нашей кобылы, но постепенно, не сразу. Интуитивно он чувствует, когда попридержать ее, когда, наоборот, бросить вперед, заняв на мгновение открывшееся пространство. Вайз Чайлд бежит быстро и ровно, кроме того, в ней чувствуется что-то еще, что-то невыразимое словами, неведомая сильная воля. Хватит ли всего этого, чтобы победить? И вот зрители на трибунах вскакивают, желая поскорее увидеть, как взмыленные ноги победителя разорвут финишную ленту.
Ставки взлетают до небес. Никто и не думает останавливаться. Деньги сейчас не имеют значения — это просто шелуха, не больше. Сейчас главное — лошади, главное — гонка. Лошади напрягают последние силы, из них Вайз Чайлд — самая энергичная, полная бушующих эмоций, она могуча и прекрасна, как никогда прежде. Вот она обходит черного жеребца, затем каштанового, обгоняет светлую кобылу. Последний поворот. Мелькающая тень на треке и невыразимая грация прекрасного животного.