Наша Вайз Чайлд выходит в лидеры. Сначала она опережает соперников на голову, затем вырывается вперед на корпус. А затем — на два корпуса. Я чувствую, как Рута кладет мне руку на плечо. У меня комок стоит в горле. Трибуны затихают. Где-то там наверняка сидит и Эрик Гуч со своей женой. Полумертвый от ужаса, что его лошадь вышла в лидеры. Но он не видит того, что вижу я. Никто не видит, кроме меня, Руты и, возможно, Сони, как Вайз Чайлд вдруг накренилась.
Неведомое препятствие, запинка, потеря равновесия — все это в какую-то долю секунду. Ноги по-прежнему несут Вайз Чайлд вперед, они сделали все, что могли, для нее в этой гонке. Кажется, трек сейчас перевернется под ней. Не выдержав, я отворачиваюсь, уткнувшись лицом в грудь Руты. Я слышу, как колотится его сердце. И этот стук пронизывает мое собственное тело. Он напоминает мне грохот ритуальных масайских барабанов, которые я слышала в детстве, удары арапа Майны по тугой, плотной шкуре, натянутой на его щит. Я не знаю, как смогу выдержать это, — мне хочется бежать вперед, бежать к ней, кричать, остановить гонку. Что-то делать, что угодно. Разве не очевидно, что она выложилась на треке вся, полностью. И этого не достаточно?
Тем временем каким-то запредельным, невероятным усилием, которое невозможно ни предсказать, ни просчитать, Вайз Чайлд вырывается вперед, превосходя все мыслимые и немыслимые возможности тела. Собрав в кулак все мужество, она проходит финальную дистанцию. Стиснув зубы, превозмогая себя. Когда ее морда разрывает ленту, вся масса зрителей с криками восторга вскакивает на трибунах. Даже проигравшие ликуют рядом, так как Вайз Чайлд показала им что-то большее, чем просто гонка. Толпы людей сбегают вниз, бросаются к поручням и воротам, вокруг пестрят выброшенные билеты. Слышно, как заиграл оркестр. Только я и Рута стоим молча. Мы оба понимаем, наша девочка совершила гораздо больше, чем просто выиграла. С ее изувеченными ногами, с ее самым обыкновенным сердцем, она побила рекорд Сент-Леджера.
Глава 44
Даже когда Сони Бампус уже состарился, когда лихие скачки, да и сама Африка остались для него в прошлом, он всегда носил с собой в кармане серебряный портсигар, который я подарила ему в честь нашей победы на Сент-Леджере, выгравировав на нем имя Вайз Чайдд. Он частенько доставал его и с гордостью показывал. Поглаживая блестящую поверхность портсигара, он был готов миллион раз неустанно рассказывать любому благодарному слушателю, как я подняла Вайз Чайдд едва ли не с колен, восстановив ее форму для того, чтобы наша девочка добилась чуть ли не величайшей победы в истории скачек.
Сони вел себя молодчиной. Он не возвеличивал собственные заслуги, наслаждаясь тем, что в его биографии случился этот знаменитый заезд, прославивший его. Однако он признавал, что львиная доля участия принадлежит мне — равно как и львиная доля славы. Хотя Эрик Гуч даже не сделал попытки вернуть мне Вайз Чайлд, — куда там! — он даже не заикнулся о благодарности, но вся колония прекрасно знала, кто привел Вайз Чайлд к победе, и признавала мои достижения. В том же сезоне мы с Рутой одержали еще несколько блестящих побед. Верш Гард стал триумфатором в Элдорете, Мелтон Пай финишировала первой на Кристмас Гэндикап, а мой собственный Пегас выиграл золото на трех дистанциях с препятствиями.
В феврале я начала тренировать лошадь Бена Беркбека по кличке Давдейл. Мы встретились с ним в отеле Ди в Накуру, чтобы обсудить дела. Приехав, я увидела его в сопровождении Джинджер Мейер. С Джинджер мы не виделись со времени охотничьей вечеринки у Карен. Она выглядела цветущей и вполне довольной. Яркие рыжие волосы зачесаны набок и скреплены гребнем, украшенным драгоценными камнями, бледная кожа безупречна. На левой руке — толстое золотое кольцо с жемчугом. Очевидно, она и Бен обручились. Я удивилась, как она быстро устроила это дельце — Бен и Коки развелись только пару месяцев назад.
— Свадьба состоится здесь, в отеле, — сообщила мне Джинджер, постукивая кончиками пальцев по ключице, выступающей над вырезом ее темно-синего шелкового платья. Нельзя сказать, что я очень удивилась. Колония была не так уж велика, жизнь каждого — на виду, все время мелькали одни и те же люди, только в разных ситуациях. Конечно, Джинджер хотела выйти за Бена. Почему нет, в конце концов? Но если бы у меня даже хватило терпения ждать развития событий, я бы все равно не стала на этот путь. Мне казалось, это все равно что наблюдать, как раскручивается колесо Фортуны — неудачники падают с него и отчаянно пытаются забраться вновь, цепляясь за привычную обеспеченную жизнь. Я уже грохнулась вниз очень больно. Кроме того, в тот момент я чувствовала себя измотанной и утомленной. Стояла такая засуха, что у меня сильно першило в горле, и мне было больно глотать. В ушах звенело, глаза слезились.
— Вам бы надо посетить моего доктора в Найроби, — настойчиво предложила Джинджер, заметив мое состояние.
— Ерунда, — ответила я. — Все будет в порядке, как только снова пойдут дожди.
— Вы сейчас работаете на меня. — Она улыбнулась, старательно изображая серьезность намерений — Пообещайте, что вы его посетите.
Когда я вернулась в Найроби, болезнь свалила меня. Меня бил страшный озноб. Я спрашивала себя, не подхватила ли я малярию, или тиф, или, чего хуже, черную лихорадку, — эти смертельные инфекции постоянно угрожали поселенцам в Кении в течение пятидесяти лет. Я направилась к доктору Джинджер. Он обнаружил острую ангину и хотел немедленно оперировать, погрузив в ванну, заполненную льдом.
— Я не люблю докторов, — сказала я и потянулась за пиджаком. — Я хочу сохранить свою кровь нетронутой, благодарю вас.
— Но инфекция никуда не денется, — возразил он. — Если вы все оставите как есть, у вас начнется заражение крови. Вы же не хотите умереть от воспаления миндалин, верно?
И, больше не спрашивая, он начал действовать. Я немного посопротивлялась, однако он сунул мне в нос тампон, смоченный эфиром. Все вокруг закружилось в бешеной пляске, а затем и вовсе погрузилось в темноту. Когда сознание вернулось ко мне, окружающие меня предметы плавно покачивались в тумане. И сквозь эту пелену я вдруг увидела знакомое лицо Дениса. Свет, проникавший сквозь закрытые ставни, создавал вокруг него своего рода ореол.
— Ты вернулся, — произнесла я хрипло.
Он показал на горло, давая понять, что мне не следует говорить.
— Джинжер заставила меня поклясться, что я обязательно навещу тебя. Полагаю, она опасалась, что ее доктор замучает тебя до смерти. — Он грустно улыбнулся. — Очень рад, что этого не случилось.
За его спиной медсестра в аккуратной треугольной шапочке суетилась вокруг постели еще одного больного. Мне очень хотелось, чтобы она ушла и оставила нас наедине. Мне хотелось узнать, что происходило с ним, скучал ли он обо мне и как обстоят дела сейчас. Правда, мне было трудно глотать.
— Тана тоже хотела приехать, но она не очень хорошо себя чувствует, — сообщил он. — Ферма в отчаянном положении, она подавлена. Боюсь, как бы она не наложила на себя руки.
Мои глаза расширились, заметив это, он тут же пояснил:
— Она угрожала и раньше сделать это. Ее отец так ушел из жизни.
Он помедлил, я видела, что каждое слово дается ему с трудом. Для Дениса говорить откровенно всегда было трудно, тем более о делах сердечных, а в нашем треугольнике все так перемешалось. Было очевидно, что ему не хочется говорить о Карен со мной, так как я хорошо знала их обоих.
— Я попросил соседку Ингрид Лидстрем побыть с ней, пока я отлучусь на сафари, — продолжил он после паузы. — Тану нельзя сейчас оставлять одну, ей не надо ни о чем беспокоиться, лишний раз волноваться.
— Она не должна ничего знать о нас, — рискнула я высказаться шепотом. — Я понимаю.
Конечно, я понимала, увы. Он отвел взгляд, посмотрев на стену — на покачивающуюся тень от моей кровати. Темные перекрещивающиеся линии напоминали решетку темницы.
— Не знаю, что сказать тебе, Берил.
— Тогда прощай.
— Да.
Я закрыла глаза, чувствуя, как усталость все глубже затягивает меня в сон, похожий на беспамятство. Я всегда знала, что Денис не будет со мной. Иметь Дениса при себе — пустая мечта. Он не был создан для этого. Он обладал свободным духом, слишком свободным. Я прекрасно осознавала это, но в то же время я надеялась, что между нами все будет как было. Украденные мгновения счастья, каждое их которых восхитительно. Но похоже, все это кончилось. Должно было кончиться.
Я слышала, как словно издалека его голос произнес:
— Берил…
Я не ответила. Когда я очнулась, в комнате было темно. Денис ушел.
Джинджер забрала меня из больницы на следующей неделе и отвезла домой в Накуру, чтобы мне не пришлось мучиться, добираясь на поезде. Чувствовала я себя плохо. Горло болело, разговор с Денисом оставил на сердце кровоточащую рану. Женится он на Карен или нет, но узы, соединявшие их, казались крепкими, отношения — хоть и запутанные — устраивали обоих. Ни он, ни она не собирались их разрывать. Что же оставалось делать мне? Только найти в себе силы принять это и пожелать им счастья. Оба они были мне небезразличны, как бы странно это ни выглядело.
— Вы все еще никак не вернетесь в форму? — спросила Джинджер. Я сидела молча, глядя, как дорога то поднимается в гору, то, извиваясь, спускается вниз. Машина подскакивала на рытвинах так сильно, что у меня стучали зубы.
— Меня, конечно, не касается, — продолжила она осторожно. — Но Денис, он ведь такой милый, правда?
Я взглянула на нее искоса, насторожившись и пытаясь понять, что ей известно и из какого источника.
— Да, мы давно дружим, конечно.
— Ему приходится с Таной нелегко. — Она сжала руль рукой в бледно-желтой перчатке из лайковой кожи. — Но я не уверена, что кто-то еще может иметь для него такое значение.
Сказать по правде, Джинджер удивила меня. Все, что я слышала от нее до сих пор, — только пустую болтовню о ничего не значащих вещах: кружева, покрой платья, ангажементы и пудинг. Я не ожидала от нее ничего серьезного.