— Со многими так, — ответила я. — Любовь заставляет смотреть в одну сторону?
— Вы куда более понятливы и смотрите глубже, чем я.
— Правда? Насколько я знаю, у вас с Беном не было обычной прелюдии.
Я проглотила слюну, чувствуя в горле такую боль, точно резали ножом. Мне бы сейчас очень пригодился лед или охлажденный коктейль. Или хотя бы чтобы дорожная пыль улеглась и не лезла в горло.
— Я прошу прощения, я вовсе не хочу показаться циничной. Я желаю вам обоим самого лучшего.
— Все в порядке, — ответила она. — Я долго ждала Бена, не зная наверняка, разведется он или нет. Что это было: глупость или отвага? — Она пожала плечами.
— Я не знаю, — честно сказала я. — Скорее всего, и то и другое.
Глава 45
Когда Джинджер и Бен поженились, она стала хозяйкой на ферме Мгунга. Ей нравилось отыскивать новых гостей, которые едва ли не впервые приехали в Африку, и зазывать к себе. Она устраивала большие званые обеды, на которых царила — всегда в элегантном шелковом платье, украшенном длинной ниткой жемчуга. В моем гардеробе было несколько вещиц, которые можно было надеть на такое собрание, хорошенько стряхнув с них пыль, но в основном я предпочитала появляться в брюках и мужской рубашке. Именно в таком наряде я и приехала на вечеринку к Джинджер в июне, больше думая о том, как это забавно, прокатиться в Нджоро в качестве гостя. Дело в том, что усадьба Мгунга находилась в миле от нашей фермы Грин Хиллс. Я ехала по знакомой дороге на своей новенькой машине, и грустные чувства обуревали меня. Здесь почти ничего не изменилось. Но в то же время изменилось все.
Сэр Чарльз и Мэнсфилд Маркхэм были братьями. Они приехали в Кению, чтобы подыскать для своей богатой матушки дом, в котором она намеревалась проводить зиму, так как устала от холода и сырости в Лондоне. Они присмотрели подходящую виллу недалеко, в долине Ронгаи, и там на них каким-то образом наткнулась Джинджер. Она позвала их к себе. Предполагалось, что после того, как она их охмурит в полной мере, они отправятся на сафари с Бликсом — охотиться на слонов.
Мэнсфилду было двадцать два года. Гладко выбрит, элегантен, воспитан. Кожа у него была гладкая и светлая, как очень качественное сливочное масло, хорошенько намазанное на хлеб. Руки тоже светлого молочного оттенка, без малейшего намека на какой бы то ни было труд. За обедом я заметила, что Мэнсфилд все время смотрит на меня, в то время как его брат был занят огромной тарелкой с котлетами из мяса газели. У меня не хватило мужества сказать Чарльзу, что здесь, в Кении, еда не так уж разнообразна и в ближайшие месяцы ему вряд ли придется пробовать что-нибудь другое.
— Мои предки происходят из Ноттингемшира, — сказал Мэнсфилд, постукивая безупречно отполированными ногтями по краю стакана с водой. — Это места Робин Гуда.
— Вы не очень похожи на вольного стрелка, — заметила я.
— Нет? Но я стараюсь. — Он улыбнулся, показав идеально ровные белые зубы. — Джинджер сказал мне, что вы тренируете лошадей. Это очень необычно.
— Вы мне вежливо намекаете, что это мужское занятие?
— О нет. — Он смутился и покраснел.
Позднее я снова натолкнулась на него в гостиной, где мы пили бренди, — широкой комнате с низким потолком. Он снова начал мне объяснять, что имел в виду.
— Вы знаете, я и сам далек от всего этого, слишком мужского, что ли, — рассказывал он. — В детстве я был слабым и проводил много времени с садовником, выучивая наизусть названия растений по-латыни. Я и сейчас предпочитаю садоводство спорту. Мама дарит мне на Рождество набор белых носовых платков, на счастье, тогда как Чарльзу — ружья.
— Ну, от носовых платков есть польза, — согласилась я.
— Да. — Его глаза сузились. — Хотя точно не в Кении.
— Что бы вы выбрали взамен?
— Для себя? Я не знаю. Возможно, то, что вы все здесь имеете. Это восхитительная страна. У меня такое чувство, что она пробуждает в людях лучшее.
— Я никогда не испытывала желания покинуть Кению. Я выросла здесь, на обратной стороне холма. У отца была там замечательная ферма, на которой он разводил лошадей. Ферма была смыслом моей жизни.
— И что же случилось с фермой? — спросил он.
— Денежные проблемы, долги. Скучно и неудобно говорить о таких вещах, верно?
— Да, правда. Я тоже так думаю.
Не знаю уж, чем Мэнсфилд так расположил меня к себе, но скоро я уже рассказывала ему историю, как однажды разъяренный жеребец напал на Ви Мак-Грегора, на котором я как раз ехала. Они оба набросились друг на друга, словно меня и не было. Все могло кончиться очень плохо — речь шла о жизни и смерти. Но по счастью, жеребцы разошлись так же быстро, как и схватились.
— Вы не испугались? — удивился он.
— Конечно, да… Но в то же время я была просто в восторге. Я была уверена, что стала свидетелем зрелища, которое редко случается. Животные сводили счеты, совершенно не обращая на меня внимания. Они обо мне забыли.
— Вы куда больше похожи на Робин Гуда, чем я, верно? — заметил он, выслушав меня с интересом.
— Возможно, мне стоит запастись белыми платками?
— Надеюсь, что нет.
На следующий день братья Маркхэм отправились догонять Бликса, а я поехала в Найроби по делам. Остановилась я в клубе. В первый же вечер, вернувшись из города, я обнаружила в баре Мэнсфилда. Он стоял у стойки, перед ним — бутылка лучшего вина, какое только нашлось у бармена.
— А вот и вы, — заметив меня, он вздохнул с явным облегчением. — Я уже думал, что пропустил вас.
— А я думала, что вы охотитесь на слонов, — заметила я с удивлением.
— Да, так и было. Но мы только добрались до Кампи-я-Мото, и я попросил Бликса вернуться назад. Мне надо срочно встретиться с девушкой.
— Вы прочли об этом в книжке? — Я вспыхнула.
— Простите. Я вовсе не хотел показаться самонадеянным. Но я все время думаю о вас. У вас уже есть планы на ужин?
— Мне следовало бы сказать, что да. Это послужило бы вам уроком.
— Возможно. — Он улыбнулся. — Но, скорее всего, вынудило бы крутиться где-то поблизости, поджидая другого случая.
Признаться, его дерзость подкупила меня. Мы уселись за столик в дальнем уголке ресторана. Между блюдами Мэнсфилд заботливо подливал вина в мой бокал, как только он пустел наполовину. И даже привстал, когда подносил огонь к сигарете, едва я достала ее из портсигара. Его предупредительность напомнила мне Фрэнка, но в Мэнсфилде я не заметила и капли грубости.
— Мне очень понравились истории, которые вы рассказывали вчера вечером, — заметил он. — Я думаю, если бы я вырос здесь, в Кении, как вы, я стал бы совершенно другим человеком.
— А что вас не устраивает в собственной судьбе?
— Я вырос изнеженным. Избалованным заботой. Со мной слишком много носились.
— Мне частенько приходило на ум, — я кивнула, — что если человек получает в детстве любви чуть меньше, чем это принято, то он становится крепче. Это скорее помогает, чем разрушает.
— Мне трудно представить, чтобы вас не любили, — удивился он. — Уверен, что, когда я перееду в Кению, мы будем добрыми друзьями.
— Что? Вы вот так вот запросто соберетесь и поселитесь здесь?
— А почему нет? Годами я плыл по течению, не в силах что-либо изменить, не имея представления, что делать с моим наследством. А тут все просто и ясно.
Слово «наследство», произнесенное им, резануло мне ухо и как будто повисло над столом, точно сонм пылинок.
— Я никогда не умела обращаться с деньгами, — сказала я ему. — Не имею представления, что с ними делать.
— Про себя я могу сказать то же самое. Может быть, поэтому они ко мне липнут, точно я медом намазан.
— Не знаю. — Я взяла бокал с виски и держала его в руке, согревая. — Ко мне липнут только неприятности. С завидной регулярностью. Но я стараюсь думать, что они помогают держать себя в форме.
— Вы просто вынуждаете меня сказать это…
— Что?
— Что вы — в прекрасной форме.
После обеда мы прошли на веранду. Я снова достала сигарету. Щелкнув массивной серебряной зажигалкой, он дал мне прикурить. Я заметила, что на зажигалке были выгравированы его инициалы — ММ. Видимо, такие мелочи также являлись необходимой частью легенды, подтверждающей, что их обладатель — тот самый Маркхэм из Ноттингемшира. Однако нельзя было отрицать, он был приучен к красоте, к культуре — он вырос с этим. Он обладал хорошими манерами и тем неугасимым оптимизмом, который обычно наблюдается у людей, уверенных, что если сегодня все не случилось так, как они хотели, то завтра это обязательно произойдет. Когда он наклонился, чтобы прикурить сигарету, я вдруг заметила что-то невероятно знакомое в этих плавных, неспешных движениях рук. Потом сообразила — Беркли! Тонкость телосложения, легкость и изящество манер — все это напомнило Беркли. Они были сделаны из одного теста, точно.
Он поднял голову и взглянул на меня.
— Что?
— Нет, ничего. У вас красивые руки, — поспешно ответила я.
— Правда? — Он улыбнулся.
Розовые блики заката медленно скользили по веранде — прохладной, погруженной в сумрак. Они вспыхивали, точно светлячки, а внизу в траве им откликались живые насекомые, мерцая огоньками и выводя пульсирующие, жалобные трели.
— Мне здесь нравится, — призналась я. — Это одно из любимых моих мест.
— У меня здесь комната, — произнес он, глядя перед собой на дымящийся кончик сигареты. — Это самое приятное помещение из всех, что я встречал. Небольшой отдельный домик. Там повсюду — хорошие книги, а стол сделан из слоновой кости. Не хотите ли зайти что-нибудь выпить?
Он явно говорил о коттедже Дениса. Денис больше не бывал там, но у меня пересохло в горле, когда я услышала, что в домике может жить кто-то еще, пусть даже остановиться на одну ночь.
— Очень мило с вашей стороны пригласить меня, — ответила я. — Но, боюсь, я должна сказать «нет». По крайней мере, сейчас.
— Я снова позволил себе дерзость? — догадался он.
— Похоже на то, — ответила я. — Доброй ночи.