На следующий день Маркхэм попросил меня съездить с ним в Нджоро на машине.
— Дороги ужасные, — предупредила я. — Мы не вернемся до вечера.
— Это даже неплохо, — согласился он.
Он был настроен оптимистично и не утратил этого своего незаурядного качества даже тогда, когда по пути у нас лопнуло колесо. Раздался резкий оглушительный хлопок, похожий на выстрел. Было очевидно, что Мэнсфилд никогда не менял колеса самостоятельно. Так что сделать это пришлось мне, он же стоял рядом и с изумлением смотрел на меня, как будто я достала запаску из собственного кармана, а не из багажника.
— Вы просто невероятная женщина, — произнес он с восхищением.
— Это довольно просто. — Я посмотрела вокруг, тщетно выискивая, чем бы вытереть грязные руки, и, ничего не найдя, вытерла о брюки.
— Нет, правда, Берил, я не встречал никого, похожего на вас. Никогда. Вы просто вынуждаете меня на безрассудные поступки.
— Какие, например? Научиться менять колеса? — язвительно спросила я.
— Ну, например, купить вам ферму.
— Что? Похоже, вы шутите?
— Вовсе нет. Я полагаю, все, что мы потеряли, нужно возвратить, если для этого есть возможность. В конце концов, я собираюсь это сделать не только для вас, я бы и сам хотел жить такой жизнью.
— Но мы же только недавно познакомились…
— Я говорил вам, меня просто охватило безумное желание что-то сделать, — ответил он. — Но я предупреждаю, я настроен серьезно. Я не из тех парней, которые сильно жеманятся, точно девицы, когда видят то, что им на самом деле нужно.
Мы сели в машину и несколько миль проехали в полном молчании. Я задавалась вопросом, как понимать его слова, но вскоре все стало ясно.
— Я понимаю, что поставил вас в неудобное положение, — произнес он чуть позже.
— Пожалуйста, поймите правильно. Мне, на самом деле, очень лестно…
— И это все? — Он как-то криво улыбнулся, не отрываясь от дороги. — Я чувствую, грядут большие квалификационные соревнования. Я придаю им особое значение.
— Понимаете ли, я очень гордый человек. Сколько бы ни была мне дорога ферма Грин Хиллс, я не могу принять такой подарок от вас, ни от кого не могу.
— Я тоже горд, — ответил он, — А также весьма упрям. Для меня совершенно ясно, что мы стремимся к одной цели. Мы могли бы стать партнерами в большом предприятии. В равной степени независимыми и в равной степени упрямыми партнерами.
Его слова заставили меня улыбнуться. Однако я молчала, пока мы не доехали до Кампи-я-Мото и не начали взбираться по крутому склону. Я сразу увидела, что от нашей фермы почти ничего не осталось — несколько полуразрушенных пристроек, покосившееся ограждение загона. Но вид с холма — он был все тот же.
— Очень красиво, — произнес Мансфилд, остановив машину и выключив мотор. — И все это было ваше?
Да, все это было мое. Когда-то. Мои Абердары, врезающиеся изогнутой линией в бледно-голубое пространство неба, острый выступ Менегайи и темная полоска леса Мау на горизонте, в котором кипела жизнь. Даже вид развалин старого отцовского дома не огорчил меня на фоне этой красоты.
— Да, так и было, — ответила я.
— О, я совсем забыл, — произнес Мэнсфилд неожиданно. Он потянулся назад и вытащил ящик для льда, который он хорошенько запрятал под заднее сиденье. Ящик был наполовину полон растаявшей водой, и в нем болталась одна бутылка шампанского, когда-то, возможно, холодная, но только не сейчас.
— Похоже, пить это будет ужасно, — заметил он, вытаскивая пробку.
— Не имеет значения, — ответила я. — Один хороший друг как-то сказал мне, что шампанское абсолютно необходимо в Кении. В конце концов вы тоже должны приобщиться к нашим традициям.
— Правда? — Он разлил шампанское в обычные стаканы, которые прихватил с собой. — За что мы выпьем?
Я некоторое время молча смотрела на пейзаж, открывавшийся за окном машины, — пейзаж, навечно отпечатавшийся в моем сердце.
— Я никогда не забуду это место, — произнесла я наконец, — даже если однажды здесь и вовсе сотрется память обо мне. Я очень рада, что вы захотели сюда приехать.
— Грин Хиллс — прекрасное название. А как мы назовем нашу ферму? — спросил он.
— Вы будете настаивать, пока не уломаете меня, верно?
— В этом и состоит план.
Я повернулась и взглянула на него. Он был так похож на Беркли — те же гладкие руки, волосы безупречно подстрижены. Мне вдруг невыносимо захотелось поцеловать его. Наклонившись, я приникла к его мягким, точно перьевая подушка, губам. На языке я почувствовала вкус шампанского.
Глава 46
Верный своему слову, Мэнсфилд в течение нескольких последующих месяцев упорно старался рассеять мои сомнения, и постепенно ему это удалось. Правда, как оказалось, дело не только в ферме. Я всегда очень хотела найти подходящую замену Грин Хиллс, чтобы воспоминания перестали причинять мне боль. Но Мэнсфилд, как выяснилось, еще и собирался на мне жениться.
— Я только что развелась с Джоком, — возражала я. — Неужели ты в самом деле полагаешь, что я сошла с ума и готова снова связать себя брачными обязательствами?
— Все будет по-другому, — уверял он. — Мы с Джоком разные люди.
Мэнсфилд принадлежал к редкостной породе людей. В нем не было ни капли сходства с Джоком, или Фрэнком, или Боем Лонгом. Он выслушивал истории о моем непростом прошлом, не моргнув глазом. Я решила не утаивать от него ничего — вплоть до того, что поведала даже о Денисе и Карен. Мне не хотелось, чтобы в наших отношениях оставалась недосказанность. Всего этого мне хватило с лихвой.
— Ты все еще любишь Дениса? — как-то поинтересовался он.
— Он выбрал Карен. И я не могу ничего изменить.
Я видела, как лицо Мэнсфилда слегка помрачнело.
— Подумай хорошенько, хочешь ли ты связываться со мной? — продолжила я. — Со мной много хлопот, кроме того, я предупреждаю, что не очень хорошо справляюсь с такими скучными занятиями, как, например, приготовление еды, да и с прочими домашними делами.
— Об этом нетрудно догадаться. — Он улыбнулся. — Но мне требуется компаньон не меньше, чем возлюбленная. В жизни иногда чувствуешь себя очень одиноким. Скажи мне, Берил, я тебе нравлюсь?
— Да. Это честно. Ты мне очень нравишься.
— И ты мне. Вот с этого мы и начнем.
Мы поженились в сентябре 1927 года — через четыре месяца после того, как Джинджер познакомила нас. Мой букет состоял из белых лилий и гвоздик. Карен помогла мне составить его — в качестве свадебного подарка. Однако платье было плодом моего собственного творчества. Оно было сшито из тонкого крепдешина с длинными рукавами, оголяющими руки и закрепленными на запястьях. На юбке красовалась серебристая бахрома, напоминающая россыпь звезд… Перед свадьбой я подстригла волосы — сделала очень короткую стрижку «шингл». Я сделала это скорее импульсивно, этот жест символизировал для меня вдовое начало. И я сразу почувствовала, как легко и свободно дышит шея без груза волос.
Ди вел меня к венцу, выступая в роли моего отца. Он расчувствовался и вытирал слезы промокшим рукавом пиджака.
Затем был прекрасный обед в Матайге. Я сидела за столом, отчаянно пытаясь отвлечься от мыслей о Денисе. Насколько мне было известно, он отправился в Цаво, а затем в Уганду. Я послала ему телеграмму, приглашая на торжество. Но ответа не получила. Мне хотелось думать, что это ревность заставляет его хранить молчание. Но, может быть, мое послание просто до него не дошло.
Я внесла своих лошадей в «свободный список», попрощалась с Рутой, и мы с Мэнсфилдом на несколько месяцев отправились в свадебное путешествие в Европу. В Риме мы остановились в отеле «Хасслер», расположенном рядом с Испанской лестницей. Отель выглядел как дворец девятнадцатого века. В номере стояла огромная кровать, драпированная золотистым бархатом. Ванна была сделана из итальянского мрамора. Паркетный пол надраен до такого блеска, что сверкал, как освещенные зеркала. Мне все время хотелось себя ущипнуть, чтобы проверить — не сплю ли я.
— Отель «Георг Пятый» в Париже еще красивее, — сообщил мне Мэнсфилд. Когда же мы туда прибыли, я стояла несколько минут и с открытым ртом смотрела на величественный вид Эйфелевой башни и переливающиеся огнями Елисейские поля, на которые открывался вид из окна номера. Мэнсфилд же и тут бросил фразочку, что это, мол, тоже ничего особенного, вот, подожди, ты увидишь «Клэридж» в Лондоне. Надо сказать, он снова не обманул.
Мы подъехали к отелю на «роллс-ройсе» Мэнсфилда. Машина была настолько великолепна, что швейцары у входа буквально подпрыгнули на месте и бросились нас встречать. Подчеркнутое внимание, сверкающий мрамор повсюду, вазы, полные необыкновенных цветов, шелковые драпировки — все это оттеснило неприятные воспоминания о моем первом визите в Лондон, когда я чувствовала себя выброшенной на обочину жизни. На этот раз все на самом деле было иначе. И даже если грустные воспоминания и приходили мне в голову, перед глазами у меня стояла длинная вереница наших чемоданов «Луи Витон» — и горький привкус сразу рассеивался.
В Париже мы ели улиток. Тушеную квашеную капусту с листьями розмарина. Спагетти с мидиями и черного кальмара в Риме. Еще больше, чем еда, меня поразили культура и искусство в этих городах. Великолепные архитектурные ансамбли, ошеломительные виды, походы в оперу и в музеи. Однако всякий раз, когда мне встречалось нечто восхитительное, что очаровывало меня, я невольно ловила себя на мысли: «Жаль, что нет Дениса». И гнала тут же эту мысль прочь. В некотором смысле это попахивало предательством, к тому же представлялось совершенно нереальным. Денис сделал свой выбор. Я сделала свой. Мэнсфилд был добрым человеком. Я уважала его и восхищалась им. Конечно, чувство, которое я испытывала к нему, и в сотую долю не могло сравниться с тем, ради которого я глухой дождливой ночью отважилась верхом на лошади лезть на самую макушку горы и едва не погибла. Но тем не менее оно было стабильным, надежным. Он во всем поддерживал меня. Взяв меня за руку, он неустанно целовал, шепча: «Я счастлив, что мы нашли друг друга. Мне не верится, что все это правда».