Каждое утро, еще до того, как начинали галопировать лошадей, я выезжала на Мессенджер Бое. Я отправлялась объезжать его одна, хотя Мэнсфилд очень нервничал по этому поводу. Мне стало очевидно, что Мессенджер Бой не похож на других животных. Он все еще относился ко мне с недоверием. Эта настороженность сквозила во всем. В том, например, как он яростно сверкал глазами на грумов, которые отваживались приблизиться к нему. Он знал, что он — король. А кто такие мы?
Однажды утром, едва мы пересекли двор, Мессенджер Бой вдруг чего-то испугался. Что это было, я увидеть не успела, только почувствовала, как он задрожал и попятился, резко повернув в сторону. Я была ошарашена, но все же удержалась в седле. Однако жеребец не успокоился. Мне пришлось пережить еще три резких поворота и взбрыкивания, посильнее предыдущего, а потом жеребец ринулся к сделанному из кедровых прутьев забору и буквально насильно «счистил» меня со спины. По счастью, я приземлилась с другой стороны ограды. Иначе он запросто мог затоптать меня насмерть. Понадобились усилия четырех грумов, чтобы обуздать разъяренное животное. Я разбила в кровь нос и подбородок. Оставив жеребца на попечение грумов, я пошла домой, чтобы умыться и наложить повязку. Ушибленное бедро сильно болело. Можно было не сомневаться, что там красовался огромный синяк. Но беспокоиться мне пришлось больше о Мэнсфилде, чем о себе.
— О боже, Берил! — воскликнул он, увидев меня в крови. — А если бы он тебя убил?
— Все не так страшно. Правда. Я не раз в своей жизни падала с лошади.
— Но этот жеребец… Он особенно непредсказуемый. Он же мог искалечить тебя, разве нет? Я знаю, что ты хочешь приручить его. Но стоит ли так рисковать?
— Ты думаешь, что я из гордости не желаю отступиться от Мессенджер Боя?
— А разве нет?
— Это моя профессия, это то, что я знаю лучше всего на свете. Я знаю, кем он может стать, и знаю, как подготовить его к этому. Я вижу его будущее и не собираюсь сдаваться на полпути.
— Ну хорошо. Но почему именно ты должна заниматься этим? Обучи кого-нибудь из грумов или Руту, наконец.
— Но это моя работа. Я на самом деле могу справиться с ним, Мэнсфилд. И я сделаю это.
Он ушел очень расстроенный, а я, промыв и перевязав раны, направилась в конюшню. Грумы стреножили жеребца и привязали его к двум толстым стойкам. Они набрасывали ему попону на голову, и теперь он дико вращал глазами, готовый на любую жестокость, вплоть до убийства. «Вы никогда не приручите меня», — ясно читалось в его взгляде.
Я могла бы приказать грумам развязать его, но сделала это сама. Я старалась действовать неторопливо, спокойно, тогда как все окружающие взволнованно наблюдали за мной. Ни отец, ни Рута ни словом не помешали мне, но оба они держались поблизости, когда я повела Мессенджер Боя в денник. Пока мы шли, жеребец то и дело предупредительно бил копытом, натягивал повод. Даже оказавшись в деннике, за закрытой дверью, все перебирал ногами, вертелся на месте и ржал, бросая мне вызов. Казалось, он полон высокомерия, полой ярости, но я догадалась, что все это — наносное. Под яркой «оберткой» скрывался сильный страх, он пытался защитить себя. Он не хотел, чтобы я изменила его, сделала с ним что-то, к чему он не предназначен. Его невозможно было заставить сдаться.
— И ты собираешься завтра снова поехать на нем? — донесся до меня голос Мэнсфилда. Мне казалось, он находился в доме. Я не заметила, как он пришел в конюшню.
— Да, завтра собираюсь, — ответила я. — Сегодня он все еще на меня злится, бесполезно.
— А почему бы тебе не разозлиться на него хорошенько? Правда, Берил. Мне кажется, ты так и нарываешься, чтобы он тебя покалечил.
— Но это же абсурд. Я не могу винить его за то, что он поступает так, как велит ему природа.
— А мои чувства совсем не в счет?
— Ну конечно, они имеют значение. Но я должна продолжить тренировки. Так устроена жизнь на ферме, Мэнсфилд. Она состоит не только в том, чтобы украшать окошки и расставлять цветочные горшки.
Он резко повернулся и ушел. Мне потребовалось несколько дней, чтобы убедить его: я не просто проявляю ослиное упрямство, я также следую своей натуре и поэтому должна делать то, что делаю. Мне это казалось очевидным.
— Я даже и не предполагал, что для меня будет невыносимо смотреть, как ты работаешь, — признался он, смягчившись. — А что же будет, когда у нас появятся дети? Без сомнения, тебе придется умерить пыл, нет?
— Не вижу причины — почему. Я сама выросла на ферме и чувствовала себя прекрасно. Эта жизнь сформировала меня.
— Похоже, я гораздо более связан условностями, чем сам думал, — произнес он.
— И упрям. Гораздо больше, чем тебе кажется.
Я поцеловала его, желая помириться.
Как-то в марте мы с Мэнсфилдом отправились в Найроби и зашли в клуб. Там все разговоры вертелись вокруг Майи Карберри. Оказывается, два дня назад красавица-жена Джея Си решила поучить летать одного молодого студента, Дадли Кауи. К несчастью, самолет вошел в штопор на низкой высоте и рухнул на дорогу в Нгонг, недалеко от аэродрома Дагоретти в Найроби. Родной брат Дадли — они были близнецами — только что закончил урок и все видел собственными глазами. Как самолет врезался в землю, как раздался взрыв. Стена огня взметнулась к небу — оба пилота сгорели в машине, от них практически ничего не осталось. Дадли было всего двадцать два года, Майе только что исполнилось двадцать четыре. У нее осталась трехлетняя дочь Джуанита. Джей Си находился с ней на ферме в Ньери. Он был слишком потрясен, чтобы с кем бы то ни было встречаться, и практически не вставал с постели.
В клубе мы встретили Дениса и Карен. Оба — ошеломлены известием. Оба — озабочены, чем помочь семье.
— Бедная девочка никогда не узнает мамы, — произнесла Карен, зябко кутаясь в шаль. — Она даже не вспомнит ее, верно?
— Возможно, именно это и послужит ей облегчением, — мрачно заметил Денис. — Джей Си, вот кому на самом деле плохо.
— Меня удивляет, что она занималась полетами, когда у нее было столько интересных дел на земле. Ей было ради чего жить, она была нужна стольким людям, — заметил Мэнсфилд и посмотрел прямо на меня, чтобы я ни в коем случае не упустила значение сказанного им. Но мне вовсе не хотелось вступать с ним в спор в столь печальный день. Наши разногласия сейчас казались смешными и неуместными.
— Аэропланы куда более безопасны, чем автомобили, — ответил Денис. — Не думаю, что она относилась к полетам как к какому-то безрассудству.
— У вас весьма нестандартные взгляды, Денис, — произнес Мэнсфилд уныло. — Скажите, а вы скоро снова отправитесь в путешествие по Нилу?
— Точно не знаю, — ответил Денис.
— Вы же совершенно не в курсе, — воскликнула Карен. — Эльбургон так далеко на севере…
Вскоре мы узнали, что она имела в виду. Оказалось, готовился визит в Кению одного из членов королевской семьи. Наследник престола Эдуард, принц Уэльский, и его брат Генри, герцог Глостер, собирались прибыть в конце сентября. Денису было поручено организовать для них охоту.
— Королевское сафари? — спросила я.
— Королевский провал, я полагаю. Вы даже не представляете, сколько всякой суеты и приготовлений по этому поводу.
— Такой случай выпадает раз в жизни, — произнесла Карен резко. Она поправила шаль — ярко-малиновую с голубым узором и бахромой, спадающей на колени. Она держала концы шали руками, соединив их на груди, точно щит перед собой.
— Если ты не хочешь выполнять эту работу, уступи Брору.
Мэнсфилд теребил ворсинку на брюках, погруженный в переживания по поводу кошмарной кончины Майи Карберри. Денис замолчал. Карен явно чувствовала себя обиженной по причине, о которой я не могла догадаться, пока Мэнсфилд и Денис не покинули нас, чтобы заказать столик для обеда.
— Это одно из важнейших событий в истории колонии, — сказала она. — А он не хочет воспринимать все серьезно.
— Он никогда не любил всю эту торжественную шумиху, — ответила я. — Наверняка создано с десяток различных комиссий и подкомиссий, которые отрабатывают каждый шаг каждый взмах руки — лишь бы все соответствовало этикету.
— Но речь идет не только о сафари. Визит королевской особы — это общественное событие, событие десятилетия, а то и целого столетия, — настаивала она.
— Но ты же знаешь, Денис не большой любитель широких празднований и застолий, — заметила я. Но как оказалось, главное я пока так и не узнала.
— Брор снова женился, — сообщила вдруг Карен. — Меня всегда волновало, как это будет, когда в колонии появятся две баронессы Бликсен, и вот теперь это произошло. А разведенных женщин не пригласят в правительственную резиденцию на королевский прием. Теперь ты понимаешь, насколько все это нестерпимо. — Она сжимала и разжимала руки в волнении. Костяшки пальцев побелели.
— Надо, чтобы Денис на тебе женился, — сказала я негромко, смирившись наконец с тем, что они вместе.
— Он отказывается. — Она коротко рассмеялась, как-то холодно, уничтожающе холодно и презрительно. — И если он не женится на мне сейчас, он никогда не женится.
Глава 49
Все последующие месяцы я занималась только нашими лошадьми. Особое внимание я уделяла Мессенджер Бою. Постепенно мы находили с ним общий язык, и с каждым днем он сопротивлялся мне с меньшим упорством. Он не стал смирным, но, выезжая на нем по утрам, я чувствовала, — по тому, как ровно и послушно он шел, — что он стал относиться ко мне снисходительней. Не то чтобы он полюбил меня или вдруг счел за равную — ни в коем случае. Но он начал понимать, чего я от него добиваюсь, и вскоре, как я полагала, он сам станет желать того же.
Однажды утром, вернувшись с очередной прогулки, я отдала Мессенджер Боя груму, чтобы он охладился и отдохнул, а сама направилась в дом. По пути мне неожиданно попалась Эмма — в шляпе с полями, широкими, как зонтик от солнца.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она меня неожиданно. И вид у нее был немного странный. С Эммой так всегда. Она никогда не скажет «доброе утро», а сразу начинает с середины.