— Вообще львы не любят, когда их беспокоят за трапезой, — рассказывал Бишон Сингх. — Но хозяин бесстрашно хлестал Пэдди, наступал на него и кричал. И Пэдди в конце концов не выдержал. Он бросился на хозяина так стремительно, что тому ничего не оставалось, как во всю прыть бежать к баобабу. Он взлетел на дерево, точно в нем вовсе не было никакого веса. — Бишон усмехнулся. — А Пэдди внизу ревел так мощно, что, казалось, сам Зевс-громовержец сошел на землю. Затем он убежал.
Длинная рваная рана, протянувшаяся по моей ноге от бедра до икры, кровоточила и болела. Мне казалось, я держу ногу над огнем — настолько она была горячая и воспаленная. Более того, я не могла пошевелить плечами — на спине остались глубокие отметины от когтей Пэдди, и каждая болела не меньше, чем рана на ноге. Царапины поменьше покрывали шею, и все волосы промокли от крови. Когда приехал доктор, отец, Джим и леди Элкингтон вышли в соседнюю комнату. Я слышала, как они громким шепотом обсуждали, что дальше делать с Пэдди. В это время с соседней фермы прибежал гонец — молодой чернокожий абориген. Он сообщил, что Пэдди только что задрал соседскую лошадь и куда-то утащил ее.
Отец и Джим немедленно схватили винтовки и выбежали из дома, приказав грумам вооружиться мотыгами. Я же осталась, охваченная бурей совершенно противоположных чувств. С одной стороны, меня сковывал страх: Пэдди, предоставленный сам себе, мог вернуться на ферму и снова напасть на меня или на кого-то еще. С другой стороны, я жалела Пэдди. Ведь он был лев. И убивать, рвать в клочья — это то, для чего он родился, это его природа.
Доктор дал мне выпить лауданум[8], чтобы не чувствовалась боль, а затем деловито зашил рану снизу вверх толстой черной ниткой, вдетой в кривую иглу. Я лежала на животе, лицом вниз. Бишон Сингх держал меня за руку. Тонкий железный браслет, охватывавший его запястье, скользил вниз-вверх. Белый тюрбан на голове то наклонялся ко мне, то снова отдалялся. Мне он напоминал мистическую змею, кусающую собственный хвост, — бесконечная белая лента, закрученная вокруг головы бог знает сколько раз.
— Удар кнута теперь для Пэдди — это все равно, что мошка укусила, — заметил Бишон грустно.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я обеспокоенно.
— Ну а что такое кнут для льва? Надо, чтобы он сам был готов тебя отпустить, — предположил Бишон. — Просто он понял, что ты ему не предназначена.
— Что значит, не предназначена? — спросила я, поморщившись. Иголка уколола меня, я почувствовала, как нитка протягивается сквозь кожу и мясо, затем снова и снова — точно часть моего тела пронизал ток. Слова Бишона тоже ударили меня, точно током.
— Объясни, — попросила я.
— Какой чудесный вопрос, Беру, — рассмеялся он. — Кто же объяснит такое? — добавил он слегка загадочно. — Но раз уж ты не погибла сегодня, надо полагать, у тебя много времени впереди, чтобы найти ответ на него.
Я пролежала в доме Элкингтонов несколько недель. Хозяйка ежедневно баловала меня свежими имбирными кексами — она приказала слугам на кухне, чтобы их пекли специально для меня. Миссис Элкингтон сама приносила мне еду на подносе из бамбука. Выпечка, яичница с пряностями, сок со льдом. Казалось, своим вниманием она хочет как-то скрасить то ужасное происшествие, которое случилось со мной. Пэдди же я слышала ежесекундно. Он ужасно ревел, запертый в деревянную клетку на заднем дворе. Как рассказали мне, льва ловили целых четыре дня. И в конце концов связали и доставили домой. Миссис Элкингтон сказала мне, что бояться не нужно, Пэдди — за решеткой. Она хотела успокоить меня, но на самом деле я чувствовала угрызения совести. Я понимала, что своим бегом, как антилопа, у него под носом, я спровоцировала льва. И он теперь страдал за то, что сделал нечто естественное для себя, то, что подсказал ему природный инстинкт охотника. Это была моя вина. Лежа на узкой кровати в доме Элкингтонов и слушая отчаянный рев Пэдди, я затыкала уши, испытывая облегчение от мысли, что он заперт и не выйдет, и одновременно переживая из-за этого. Я была в безопасности, но считала себя виноватой — и от этого мучилась.
Когда я наконец смогла отправиться на повозке в Найроби, а оттуда поездом домой в Нджоро, для меня это было как освобождение из тюрьмы. Страдания Пэдди и собственные угрызения совести сделали для меня дом Элкингтонов похожим на тюрьму. Но все же я не могла избавиться от мысли о Пэдди, он являлся мне в ужасных снах. Так продолжалось, пока я не поправилась окончательно и не встретилась с Киби и его соплеменниками. Я была счастлива увидеть, что будущие бесстрашные воины сидят неподвижно, как будто шест проглотили, слушая мой рассказ о поединке со львом. Увлекшись, я добавляла все новые детали к случившемуся, история в моем изложении становилась все более драматичной. Я приукрашивала действительность, рисовала себя едва ли не инициатором поединка, героиней, вызвавшей на дуэль льва. А на самом деле я была жертвой на охоте молодого самца, к тому же едва унесшей ноги. Я знала, что, согласно традиции племени кипсиго, каждый взрослый, зрелый воин, морани, должен был в одиночку выйти на схватку со львом и победить его. После этого он имел право получить копье. Если же поединок заканчивался победой льва, воин был опозорен на всю жизнь. Если же ему удавалось победить льва — это считалось великой победой, достойной восхваления. Самые красивые женщины племени воспевали его имя, о его подвиге слагались легенды, которые пересказывали детям, и они подражали ему в играх. Я ощущала жуткие муки ревности оттого, что подобная перспектива открывалась перед Киби, — ему предстояло все это пережить, стать героем. Его ожидала слава, я была уверена в этом. И не могла отказать себе в удовольствии рассказать ему о том, что ему еще предстояло пережить, и я как будто превзошла его. Я испытывала злорадное удовлетворение. Однако правда состояла в том, что, как бы я ни приукрашивала происшествие с Пэдди, оно случилось со мной на самом деле — это не было выдумкой. И эта история произвела на меня огромное впечатление. В какой-то степени я чувствовала себя непобедимой. Мне казалось, что теперь я смогу справиться с любым испытанием, выпавшим на мою долю. Но, конечно, я и представить себе не могла, что это еще может быть.
Спустя несколько недель после того, как я вернулась домой от Элкингтонов, отец огорошил меня сообщением.
— Мы с Эммой подумали, — сказал он, постукивая пальцами по обеденному столу, — что тебе следует поступить в школу в Найроби.
Я аж подпрыгнула на стуле и уставилась на него.
— А… А почему бы не нанять еще одного учителя? — спросила я негромко, лелея робкую надежду.
— Ты не можешь прожить всю жизнь дикаркой, — возразил он. — Тебе надо получить образование, научиться вести себя в обществе.
— Но я могу учиться и здесь, на ферме, — не сдавалась я. — Я больше не буду драться, я обещаю.
— Но для тебя не безопасно оставаться здесь. Разве ты не понимаешь? — возмущенно спросила миссис О, наклонившись в мою сторону. Она не притронулась к столовому прибору. Серебряные нож, вилка и ложка, начищенные до блеска, поблескивали, отражая блики красноватого света лампы. Мне вдруг пришло в голову, что причина всего происходящего со мной в этот момент заключалась в том, что я так и не нашла способа перебороть эту миссис О. Я как-то приспособилась к ней, привыкла. Я отвлекалась на жеребят, на скачки, вечно торопилась на охоту с Киби. Но вот она-то как раз не собиралась ко мне привыкать.
— Если вы говорите о Пэдди, это случайность! — воскликнула я. — Это не должно было случиться.
— Ну конечно же, — миссис О среагировала язвительно, ее темно-голубые глаза сузились. — Однако это случилось. Ты носишься босиком, кое-как одетая, с этими мальчишками по зарослям, и тебе кажется, с тобой ничего не случится. А это не так. Там может поджидать любая опасность. Любая, — подчеркнула она. — Ты еще ребенок, но, похоже, никто вокруг не помнит об этом.
Сжав кулаки, я стукнула по столу так, что тарелка и все обеденные принадлежности слетели на пол.
— Вы не заставите меня туда поехать! — прокричала я, не помня себя от гнева, и в конце концов сорвала голос. Лицо мое горело, вся голова, как мне казалось, распухла и вот-вот лопнет.
— Это не тебе решать. — Отец ответил веско и замолчал, сжав губы. Стало ясно, что все возражения — впустую.
На следующее утро на рассвете я вскочила на лошадь и понеслась на ранчо лорда Деламера, чтобы поговорить с леди Ди. Из всех, кого я знала, она была самой доброй, отзывчивой и рассудительной. Я была уверена, что леди Ди поможет мне, найдет выход. Она точно знает, что делать.
— Отец стоит на своем, — громко затараторила я, едва переступила порог дома. — Но это все миссис О, он подчиняется ей. Она убедила его, что львы порвут меня на мелкие кусочки, если я останусь здесь, но на самом деле ей нет до этого никакого дела. Я ей мешаю. Она хочет, чтобы я убралась с дороги. Вот что ей нужно!
— Я не знаю причин, по которым Эмма так настроена, да и Клатт тоже.
Леди Ди усадила меня на ковер рядом с очагом и, терпеливо выслушав мою тираду, продолжила:
— Что касается меня, я бы была рада увидеть, как ты вернешься к нам юной леди.
— Но я могу учиться и здесь! — горячо возразила я.
— Нуда, конечно, но не всему. — Леди Ди кивнула. Она умела делать это как-то очаровательно, участливо, даже если твое мнение совершенно расходилось с ее взглядами. — Когда-нибудь наступит время, когда ты совершенно по-иному начнешь рассуждать об образовании и будешь рада, что отец настоял на своем.
Наклонившись, она взяла мою руку в свои и ласково ее пожала.
— Достойное обучение не только помогает найти место в обществе и приветствуется им, Берил, — добавила она мягко. — Оно гораздо важнее для тебя самой, ты поймешь это очень скоро.
Бросив на нее рассерженный взгляд, я смотрела перед собой, не желая соглашаться. Ее же взгляд выражал только бесконечное терпение.