– Но за что?.. За что она так со мной?!
– Мне самой интересно.
– А, может, дело в ее бабушке? – задумалась Рэми. – Ты все еще навещаешь миссис Монтемайор?
– Конечно, – ответила Эл. – Думаешь, она сделала это из-за ревности?!
– Причина глупая, но я ее не исключаю.
– А я не исключаю то, что на ней сказалось влияние Никки, – уверенно поделилась своей мыслью Диана. – Искра же… не от мира сего. Вряд ли она смогла сама додуматься до такого.
– Снова Дилэйн… – ненависть Рэми к Никки достигла апогея.
– После такого ты будешь и дальше придерживаться своей прежней позиции?! – обратилась Эл к Диане. Ее бледное, красивое лицо перекосило от гнева. – Не тронешь свою подружку?
– Один момент смущает, – оставив без внимания ехидную реплику Эл, сказала Диана. – Почему Индия? У тебя был мотив?
– …Мы поцапались с ней пару недель назад. Она первая начала! – пожаловалась Элеттра. – Сказала, что было бы здорово, если бы я снова подарила ей билет на главные соревнования. Амстердам припомнила, и то, как они с Фобосом одолели «Нордвесчер»… Я взбесилась и наговорила ей всякого. Может, даже угрожала. Не помню уже. Индия, видимо, растрепала все Дилэйн или Героевой.
– Диана, ты сказала, что Никки выдала Искру. С чего вдруг? – спросила Рэми. – Ты заставила ее признаться?
– Нет, она сама. Никки была… напугана. Словно произошло то, чего она совсем не ожидала.
– А, может, мы недооцениваем Героеву? – напряглась Эл. – Вы посмотрите, как она тут быстро освоилась, хотя все прогнозировали, что новенькая и месяца не выдержит у нас. У нее явно есть потенциал. Она умеет подчинять и… влиять. Она – непонятная. И в этом ее преимущество. Если меня, Никки, тебя, Диана, можно запросто раскусить, то с Искрой это не прокатит. Таких экземпляров в «Греджерс» еще не было.
– Есть идеи, что делать дальше? – Рэмисента не знала, как скрыть состояние мрачного уныния, чугунной тяжестью навалившееся на нее.
– Нас трое против целой школы, – удрученно проговорила Брандт.
– Они боятся тебя.
– Уже нет…
– Боятся, Диана, – настаивала Рэми.
– Не понимаю, как мы будем сражаться с этим стадом.
– Аналогично. Но я знаю одно: если объединить Элеттру Кинг и Диану Брандт, то можно победить кого угодно. Хоть весь мир! Диана, мы с тобой выстоим!
– Никаких «мы»! – воспротивилась Элеттра.
– Эл…
Кинг отмахнулась от подруги и, с ненавистью глядя в глаза Дианы, повторила ее же фразу:
– Думаешь, все, что было между нами, – в прошлом? Спешу тебя расстроить!
Диана сжала кулаки. Все меньше и меньше сил оставалось у нее, чтобы сдерживать себя.
– Рэми, мы вдвоем и не с таким справлялись, – продолжала Элеттра. – Не тревожься. И это переживем. А Диана пусть выживает одна.
– Да ты что, Эл! Она же себя поставила под удар, защищая тебя!
– Да. И теперь мы квиты. Должна же она хоть как-то искупить свою вину?
– Ты просто не…
– Рэми! – резко прервала ее Диана, поняв, что Арлиц хочет рассказать подруге про то, как она горой стояла за Эл, когда Маркс и весь преподавательский состав вознамерился исключить ее из школы. Таким образом, Диана давно восстановила справедливость. Но отчего-то ей было стыдно за этот благородный жест. Так привыкла она к тому, что Эл ненавидит ее, так боялась, что не выдержит ее благодарного взгляда. – Я пойду.
Хрупкое, зачаточное единодушие вмиг погибло, столкнувшись о вечные скалы неприязни Элеттры к ее заклятому врагу.
– Какое горе! – всплеснула руками Болеслава Гордеевна. Внучка поделилась с ней страшными новостями из школы. – И как сейчас чувствует себя эта девочка?
– Индия хорошо перенесла первые несколько операций, но впереди ее ждет еще немалое их количество.
– Неужели Элеттра способна на такое? Моя Голубушка…
– Множество свидетелей может подтвердить тебе это, бабушка.
– Гарриет, принеси мое успокоительное. И… что-нибудь от сердечной боли!
– Сейчас, миссис Монтемайор…
Болеслава Гордеевна едва справлялась с нахлынувшими на нее печалью и разочарованием. Она даже не столько верила Искре, сколько своим наблюдениям: Элеттра была скрытной, замкнутой, нервной, каждый раз неохотно отвечала на совершенно обычные вопросы. Все это наводило на мысль, что девушка что-то замышляет, что-то терзает ее. Может, эта Индия действительно в чем-то провинилась перед Элеттрой, но не таким же ужасным способом надо было проучить ее! Сердце миссис Монтемайор теперь реагировало на воспоминание об Элеттре точно так же, как и о своей дочери: нестерпимой, грызущей болью. Чтобы хоть немного отвлечься, графиня решила сменить тему, с длинным вступлением задав Искре вопрос, который ее абсолютно не волновал:
– Гарриет сказала, что несколько раз застала тебя в комнате с фотографией в руках, где запечатлены ты и какой-то мальчик. Ты показалась ей грустной. Этот мальчик – твой друг?
– Брат. Анхель.
– Как… брат? У Павлы есть еще один ребенок?! – Болеслава Гордеевна привскочила от изумления.
– Нет. Анхеля приютил папа, после того как умерли его родители.
– …Твой отец очень добрый человек, – нехотя признала графиня.
– Он самый лучший.
– Где же он сейчас ошивается?
– Его убили, бабушка, – буднично произнесла Искра.
– Что?..
– Пырнули ножом. Видимо, задели важные органы. Было сильное кровотечение. Папа не попал в три процента тех, кто выживает после таких ранений.
– А как Павла пережила это? – спросила Болеслава Гордеевна, схватившись за грудь
– Не имею понятия. Ее не было с нами.
– Что значит, не было… с вами?
– Она бросила меня и папу, когда мне и года не исполнилось.
– Павла оставила тебя с ним?!
Миссис Монтемайор немного было известно о жизни дочери после побега. Только то, что та вскоре после прибытия в Россию разбежалась со своим псевдосуженым (об этом Павла сама сообщила ей, когда просилась вернуться). Много лет спустя графиня получила письмо от Гликерии, в котором та описала свою встречу с Павлой и ее дочерью-цыганкой. Далее Болеслава Гордеевна руководствовалась домыслами, якобы Павла, не получив прощения от матери, и, пожив недолго в Петербурге под протекцией Гликерии Ниловны, вернулась к Лари. Потом, видимо, у них с Героевым опять произошел разрыв, Павла уехала от него вместе с дочерью, и, может, через год-два (здесь уже была подсказка в письме Пестряковой) вышла замуж за «хорошего мужчину, работающего грузчиком в Пулково». О том, через что на самом деле довелось пройти Искре, Болеслава Гордеевна узнала только сейчас. Графиня, ослабевши от глубочайшего душевного потрясения, понурила голову, всхлипнула, тяжело задышала.
– Я не сержусь на нее за это. Папа любил меня. Мы дружно жили с ним. Он многому научил меня. Он был умным и говорил, что я тоже умная. Я много читала про любовь, чтобы понять, что это такое. Я поняла и впоследствии убедилась в том, как сильно люблю папу, поймав себя на мысли, что испытываю желание быть убитой его убийцей, лишь бы не жить без него.
Гарриет принесла на подносе необходимые лекарства. Болеслава Гордеевна трясущимися пальцами затолкала их себе в рот.
– Бабушка, почему вы поссорились с мамой?
– …Она дурно поступила со мной. Сбежала с цыганом, с твоим отцом, опозорила семью… Но не в этом дело. Герберт умер из-за нее. Он так переживал из-за нашей ссоры… не выдержал. Вот за это я никогда не прощу ее. И за то, как она с тобой обошлась.
– Я хочу, чтобы ты любила меня, бабушка. Кроме тебя, меня больше некому любить.
– Я люблю… – растерялась на миг Болеслава Гордеевна. – Искра, ты прости меня за то, что я так… так долго привыкала к тебе.
– Я хочу, чтобы мы стали одной семьей. – Митя подсказал эти проникновенные фразы Искре, добавив, что, услышав такие слова, бабка точно сжалится над ней и принудит себя полюбить ее (и, следовательно, сделает наследницей).
– Мы уже одна семья! – Миссис Монтемайор заплакала. – У тебя, оказывается, такая немилосердная судьба, девочка моя! Я ведь не знала! Ох… Даю тебе слово: я приложу все усилия, чтобы впредь ты не знала ни слез, ни бед.
Искра не могла забыть о том, какой эффект на всех произвело сотворенное ею наказание для Евы. От нее мгновенно все отвернулись. «Людям очень трудно полюбить кого-то, но легко возненавидеть», – к такому умозаключению пришла она. Идентичного эффекта она решила добиться в случае с Кинг.
Элеттра отныне не представляет угрозу, бабушка больше не отвергает, а, значит, Искра как никогда близка к своей цели. Анхель почти спасен! Вот оно, долгожданное облегчение… то же, что почувствовала Искра, окатив Еву керосином. Это облегчение имело родство с удовлетворением вкусившего крови зверя.
Глава 20
– Она вряд ли узнает тебя, – сказал Бенни, ведя Руди в свое жилище.
– Мне хотя бы просто увидеть ее.
Калли больше недели провела в постели. Болезнь у нее была странная, долгая, сильная. Стресс, переутомление, страх и еще многое-многое… переплелись в одну тяжелую цепь и обвили маленькую, неподготовленную к такой силе безжалостной судьбы Калли, лишили воздуха, сознания, голоса. Бенни, пока мать еще была в больнице, ухаживал за сестрой, таскал на руках в уборную, мыл ее, кормил. Спенсер всё пропадал на кухне, ревя и варя бульоны. «Ну вот, теперь и дочь слегла… Если уж молодые не выдерживают, то что говорить обо мне? Какие все нежные стали! А почему я тогда держусь? Мне ведь тяжелее!»
Руди, едва сдерживая слезы, смотрел на мраморноликую, погруженную в глубокий сон девушку, поглаживал ее снежно-белые, слабосильные ручки.
– Калли… – шептал он.
Сквозь черную пелену сновидения, горячую рябь лихорадки и гулкое биение истомленного сердца Калли удалось разглядеть, расслышать, почувствовать его.