Кармэл вернулась поздно, с испорченным настроением. Господствовали в ее сознании мысли о нелегком разговоре с подругами, о Бронсоне… Мужчин у Кармэл было превеликое множество, но никто из них не мог сравниться с Бронсоном Кингом. Он всегда был для Кармэл на первом месте. Этот человек – воплощение ее громадного несчастья, необузданной фантазии, несмываемого греха и постыдной любви. Ну зачем ей напомнили о нем?..
В комнате Кармэл стоял высокий шкаф, предназначенный для хранения всевозможных драгоценностей – подарков от ее воздыхателей. На центральной полочке этого хранилища несметных сокровищ находилась главная ценность Кармэл – то самое колье, подаренное Бронсоном. Кармэл захотела снова полюбоваться им. Этот грустный вечер, наполненный тяжелыми воспоминаниями, особенно располагал к любимому времяпрепровождению. И вот она открыла шкаф… Центральная полка пуста. Первые несколько секунд Кармэл отупело смотрела на то место, где когда-то сверкала ее бриллиантовая прелесть, точно пройдет мгновение, и колье тут же появится как по волшебству. Не заметила Кармэл исчезновения других украшений из ее коллекции (где-то недоставало колечка, где-то цепочки, сережек, броши). Они ей не были важны. Она была бы счастлива, если грабители обчистили весь этот шкаф, заглянули в каждую шкатулочку, но оставили при этом колье от Бронсона.
Наконец, первое ошеломление прошло. Кармэл взяла себя в руки. «Может, я переложила куда-то и забыла? Нет. Столько лет оно хранилось здесь преспокойно, незачем мне было его перекладывать. Тогда его кто-то взял. НИККИ! А кто же еще? Кто, кроме нее, на такое способен?!» Все гадкое, несправедливое у Кармэл всегда ассоциировалось с ее средней дочерью. Во всех своих бедах она винила эту непутевую девчонку, так похожую на Бронсона. Алогично мыслила Кармэл Дилэйн: в неодушевленных подарках Кинга она видела след его пылкой любви к ней, оттого они были ей так дороги; Никки же – последний «подарок» Бронсона – стала для Кармэл живым напоминанием о плачевном конце их любви, о боли и предательстве, ведь на самом деле Бронсон завершил тайные отношения с Кармэл после того, как узнал о ее беременности.
«Сейчас же позвоню ей! А что мне сказать? Стану кричать – спугну. Значит, по-другому надо. Заманю ее ласково. Вот только поверит ли?» Кармэл позвонила дочери и с преувеличенной нежностью в голосе попросила прощения за все, а после предложила ей провести воскресный выходной дома, пообещала роскошный семейный ужин. Никки не почувствовала подвоха. Денно и нощно она мечтала, чтобы мать однажды раскаялась и приняла ее обратно в семью. Каждые выходные с тоской и завистью Никки смотрела, как весело шагают за ворота школы Леда и Клара. Домой… они спешили домой. К маме. О Никки никто не думал, ее никто не ждал. Что ей оставалось делать? Либо оставаться в «Греджерс», либо двое суток провести в клубе с Элаем. Последнее ей уже порядком надоело. В переизбытке безбашенного веселья и свободы остро ощущалась потребность в домашнем уюте, родительском тепле. И вот ей звонит мать. МАМА. Мамочка… Она зовет ее домой. Конечно, Никки с радостью соглашается и ни о чем не догадывается. Она окрылена. Она наконец-то чувствует себя нужной.
По пути домой Никки купила подарок матери – кустик декоративной кремовой розы в горшочке (Кармэл увлекалась разведением этих острошипных королев всех цветов).
– Мне сказали, что это очень редкий сорт, – сообщила Никки, улыбаясь во весь рот. – Хочу назвать ее Розой Перемирия! Пусть она будет нашим оберегом? Больше никаких ссор. Все в прошлом! Идет?
Злобно-отстраненно глядя на дочь, Кармэл не имела ни малейшего сходства с той любезной, раскаявшейся женщиной, что вчера говорила с Никки по телефону. В каждой черте ее лица, как в зеркале, отражались ненависть и нетерпение.
– Э-э… Кармэл, вы потеряли дар речи из-за этого прекрасного растения или же существует другая причина вашего безмолвия?
– Ты искусно притворяешься. Потому у меня нет слов, – грозно выговорила Кармэл.
– Да что вы, матушка! Мне нет нужды быть неискренней с вами. Вы же так добры ко мне, – весело сказала Никки. При этом в каждом ее слове не было и намека на сарказм. Она обращалась к матери с подлинной, накопленной за все несчастливые детские годы любовью. Но Никки было неловко и непривычно открыто проявлять свои чувства, поэтому она и прикрывалась шутливым тоном и вычурными фразочками, как оборонительным щитом. А трагедия тем временем надвигалась все ближе и ближе…
– Перестань ёрничать! – истошным голосом завопила Кармэл. – Где колье?!
– Какое колье, родименькая моя?
– То, которое ты своровала у меня, негодяйка!
– Ха, чего?! Женщина, вы в своем уме?
– Никки, твое запирательство не приведет ни к чему хорошему. Клянусь, я больше не буду злиться, я прощу тебя сразу же. Ты только признайся, ладно? Неужто у тебя ничего святого нет? Будь, пожалуйста, человеком. Скажи правду. И верни то, что принадлежит мне!
Приподнятое настроение Никки исчезло восвояси. Казалось, даже бархатные головушки роз поникли в этот момент вместе с ней. «Не для перемирия она позвала меня, а для очной ставки! Вот так мамашка у меня!»
И все вернулось на круги своя.
– …Ясненько. У тебя, мамулька, горячка. Перепила, да? Одиночество совсем доконало?
– До чего же ты докатилась, Никки? Воровать у матери! Какая низость!
– Маразматичка ты гребаная! Никогда в жизни я ничего твоего не возьму. Я брезгую, в конце концов!
Никки схватила горшочек с унылой розой и помчалась к себе в комнату. Через некоторое время ее побеспокоила Клара.
– Пустишь?.. Я знаю, что произошло.
– И что же? Кармэл прислала тебя выбивать из меня показания?
– Мама, скорее всего, ошибается.
– Не «скорее всего», а «как всегда»! Надо же… Она готова была убить меня из-за этой чертовой побрякушки! Я теперь сама хочу найти то колье и сунуть ей в рожу! Она, поди, посеяла его по пьяни, а я теперь крайняя! Ну почему так?! Почему?! – причитала Никки, утирая слезы. – Чуть что, так сразу во всем винят меня!
– Не знаю, стоит ли тебе говорить об этом… Возможно, это и не относится к делу.
– Клара, ну тут без вариантов. Продолжай, раз начала.
– В общем… я вчера видела Калли.
– И эта новость должна шокировать меня?
– Я видела, как она вышла из нашего дома с какими-то парнями, – уже смелее сказала Клара.
– Вышла из нашего дома? – переспросила Никки.
– Да.
Все это звучало неправдоподобно. Калли было известно, что Никки на выходные останется в Мэфе. Так зачем она приехала к ней? Да еще и не одна. И как она посмела без спроса зайти в чужой дом? Бред какой-то.
– А ты не могла перепутать ее с кем-то? Может, Кармэл привела кого-то?
– Нет. Мама была уже у миссис О’Нилл. Это точно была Калли.
– Так, сеструлька-говнулька, ты пока помалкивай, хорошо? Этому должно быть логичное объяснение. Я все выясню.
Калли была на смене в «Кэнди Грэдди». Кафе битком набито. Беспрерывная болтовня посетителей под симфонию поварских выкриков и посудного звона долго не позволяла Никки быть услышанной.
– Калли! Да что ж ты будешь делать… Калли, обернись!!!
– О… привет! Народу полно, ничего не успеваю.
– Ну хотя бы минутку удели мне. Ты же так сильно хотела встретиться со мной.
– Я?..
– Ну да. Иначе зачем ты приезжала ко мне вчера?
– Я не… – Утомленные глаза Калли наполнились младенческим ужасом. – Никки, я вчера весь день работала. Меня не было в Бэллфойере.
– Эй, плюшечка! – Никки подозвала второго официанта – чрезмерно упитанного паренька с копной черных кудряшек на голове и убогим островком усиков под носом. – Скажи, пожалуйста, Калли работала вчера?
– Нет. Была смена Шанти и…
– Все, спасибо. Проваливай.
Калли напряглась до кончиков волос, стала нервно теребить края своего фартучка.
– Вчера был довольно странный день, Калли. Во-первых, у Кармэл пропало дорогущее украшение. Во-вторых, Клара видела, как ты вышла из нашего дома с какой-то шпаной, а в-третьих, ты весь день была в «Кэнди Грэдди», но тебя здесь никто не видел. Мистика какая-то! Или кто-то морочит мне голову, а? Нам все-таки стоит поговорить. И прямо сейчас.
Они вышли на улицу, закурили. Калли всё смотрела куда-то в сторону. Выглядела она очень замученной, предельно уставшей.
– Скажи одно: ты вляпалась во что-то? – спросила Никки.
Калли только кивнула.
– И все настолько серьезно, что ты решила обокрасть меня? Свою подругу?! Я, конечно, понимаю, голхэмская жизнь – не сахар, но воровство – это уже последнее! У меня теперь проблем выше крыши из-за тебя! Мать меня во всем обвинила! Меня и так в этом доме ненавидят, так теперь с твоей помощью все еще больше обострилось. Зачем ты так?! Калли, ты же всегда была за честность! Что с тобой стало? С кем ты связалась?!
Могла ли Калли признаться Никки в том, что она связалась с Инеко и Савьером Бейтсом не по своей воле? Могла ли рассказать про то, как она решилась убить Бронсона Кинга, чтобы спасти Элеттру, и наняла для этого Сафиру Фрай, а теперь вынуждена отрабатывать крупный долг, участвуя в грабежах в качестве наводчика? Ведь потом еще придется выложить всю правду про отношения мистера Кинга с дочерью, а Калли поклялась хранить до конца жизни эту мерзкую тайну.
Нет… Калли больше не доверяла Никки. Она боялась, что та, узнав обо всем, воспользуется ее бедой, создаст ей еще больше проблем! Начнет шантажировать или просто по глупости растрындит всей округе об этом. Столько людей подведет! Это же Никки!
Но все-таки Калли решилась рассказать часть правды. Самую невинную ее часть.
– …У мамы рак. Нужны деньги на лечение.
Как быстро меняются картинки в калейдоскопе, так же стремительно вечно насмешливая физиономия Никки стала серьезной. Калли не предвидела такую реакцию. Ей казалось, что в заскорузлой душе Никки не осталось ни капельки человечности.
– Да ты что, Калли! Боже мой… Так почему ж ты мне ничего не сказала? Я бы помогла. Мать, правда, лишила меня денег после моего отрыва в Тайсе, ну так хрен бы с ней. Я бы сама тебе все вытащила из дома! У Мэйджи запущенный случай?