Как и в жизни великой княгини, в рассказе Бунина замоскворецкая обитель и послушание в ней героини служат только послесловием к любви. Антитезой левому берегу Москвы-реки с его «Летучей Мышью» (театром, поначалу размещавшимся в доме Перцова, то есть в предполагаемом доме героини), с публичными камланиями Андрея Белого и со всем, над чем смеется автор.
Герой рассказа не сможет отыскать дом Грибоедова в тогдашнем Грибоедовском (ныне Пыжевском) переулке возле Марфо-Мариинской общины, поскольку Грибоедов человек с той стороны реки. С той, на которой поместит «дом Грибоедова» Булгаков.
Словно замоскворецкая любовь приходится в одну условно-собирательную точку. Взятую, как взято место для Марфо-Мариинской общины, почти случайно. Не здесь ли жил еще купец Калашников? Богатырская щусевская архитектура «Марфы» отвечает этому предположению.
Впрочем, когда-то Москва придумала себе еще один любовный адрес в Замоскворечье: дом Кригскомиссариата (интендантства) на Космодамианской набережной (№ 24–26). Город принимал его за дом Бирона, фаворита императрицы Анны.
Московский комиссариат. Фрагмент «Плана Столичного города Москвы». 1825
Во дворе Кригскомиссариата действительно скрываются остатки богатейшего барочного дворца; скорее памятник археологии, чем архитектуры. Однако громкое имя Бирона явственно отчуждено от места, как и от екатерининской, классицистической архитектуры самого Кригскомиссариата.
Он уже позабыл свою бироновщину.
Часть XX. Нескучное, Берсеневка
«Дача-голубятня» графа Орлова-Чесменского. Фото Александра Иванова-Терентьева. 1907–1910
Словно опровергая сказанное в предыдущей части, полнятся любовью несколько больших кварталов дальнего Замоскворечья, за Садовым, по сторонам Калужских улиц и до Шаболовки.
На Большой Калужской, во владении, позднее отошедшем 1-й Градской больнице (ныне Ленинский проспект, 8), жил похититель Таракановой граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский. Там он и умирал, и криков его совести не мог перекричать оркестр домашних музыкантов.
Граф Алексей Григорьевич Орлов после Чесменской битвы. Картина неизвестного художника. XVIII век
Память об Орлове вообще дорога этим местам: предание считает павильон-ротонду во 2-м Верхнем Михайловском переулке (№ 4) графской дачей или голубятней.
В соседнем доме его дочери Анны Орловой-Чесменской, более известном как императорский Александринский (Нескучный) дворец (Ленинский проспект, 14), в 1920-е годы размещался Музей мебели. Там Киса и Лиза договорились о свидании у несгораемого шкафа в общежитии Бертольда Шварца.
Против Нескучного, как и сказано у Тургенева, на Малой Калужской улице, в усадьбе надворной советницы Энгельд (место домов 19–21) в 1833 году нанимали дачу родители писателя. Это был дом тургеневской «Первой любви»: Иван Сергеевич признавался, что пересказал «действительное происшествие без малейшей прикраски». Происшествие между ним, его отцом Сергеем Николаевичем и хозяйкой дачи по соседству.
Дача Тургеневых на Калужской. Главный и парковый фасады. Фото Владимира Домогацкого. 1909. Из собрания Федора Домогацкого. (Опубликованы впервые в издании этой книги 2009 года.)
Соседка в повести – княжна Зинаида Засекина. Имя ее прототипа установлено по автобиографическому конспекту Тургенева: «Новый год в Москве (Первая любовь). Кн. Шаховская <…> Житье на даче против Нескучного». Варвара Петровна Тургенева в письме к сыну проклинала память некой «княжны Ш» и называла ее своей злодейкой. Екатерине Львовне Шаховской в год «происшествия» было 17 лет.
С дачи родители Тургенева разъехались по разным городским домам (установил Николай Чернов). В следующем году Варвара Петровна уехала за границу, а Сергей Николаевич умер. В том же письме Тургеневой к сыну ясно читаются слова: «Несчастный… замучила совесть… кончил жизнь насильственной смертью…»
Дом «Первой любви» сохранялся до 1920-х годов и остался на фотографиях.
Вообще проза Тургенева привязана к окрестностям Нескучного не меньше чем к Арбату. Герой «Клары Милич» Аратов, считающий себя потомком графа Брюса, проживает «в небольшом деревянном домике на Шаболовке».
В пятидесятые годы XIX века на Малой Калужской, угол Бахметьева (ныне Калужского) переулка, в квартале, занятом впоследствии под механический завод Бромлея (ныне «Красный Пролетарий»), проживало семейство Визардов. В дочь хозяев Леониду был влюблен женатый гуляка поэт Аполлон Григорьев. Визарды держали пансион и устраивали воскресные вечера. Однажды вечером у Визардов «две гитары, зазвенев, жалобно заныли».
«Цыганская венгерка» – памятник любви Григорьева к Визард, как и последнее стихотворение поэта, написанное в 1867 году, когда Леонида уже двенадцать лет была замужней женщиной.
В городском арестном доме на Большой Калужской (ныне Ленинский проспект, 12) содержался Сухово-Кобылин, вторично арестованный по делу об убийстве Луизы Симон-Деманш. Содержался с аристократическими привилегиями ежедневного купания в Москве-реке, катания на лодках, прогулок в Лужники, на Воробьевы горы и в Нескучное.
Все говорит нам, что Калужские и Шаболовка облюбованы, если не целиком, то в дальней части, возвышенной и пограничной с Воробьевыми горами. Облюбованы дворянской, не купеческой любовью.
Самая низколежащая часть Москвы, Замоскворечье незаметно переходит на Калужских в самую высокую (чем пользуется Шуховская башня). Нескучное и смежные с ним улицы скорее край Арбата, чем Замосковоречья. Неслучайно кладбище Донского монастыря аристократичнее других.
Кручи Нескучного и Воробьевых гор были нарезаны для самых знатных дачников. С Тургеневыми и Визардами соседствовал сам император Николай. Приобретая Нескучное, он, вероятно, помнил, что на Воробьевых горах с XV до начала XIX века существовал дворец короны.
Наверное, до Воробьевского дворца могла бы дотянуться и опричнина; но Грозный разлюбил это село после пожара и мятежа 1547 года.
Столетия спустя Арбат с его любовями как будто перешагивает через реку. Арбат словно присваивает видимую ойкумену – высокий горизонт заречных гор, а Крымский мост служит для связи между ними.
Но это только первый взгляд. А на второй, Горы перенимают у Арбата роль загородного, заречного холма против холма Москвы. Горы в таком воззрении суть не окраина Арбата, а перенос на новый городской масштаб его переднего, смотрящего на Кремль, фасада. Перенос вдоль киевской дороги, которая сама ушла на этот берег, с Волхонки и Остоженки на Якиманку и Калужскую. Так перешел нагорный Университет, отпочковавшийся от старого, стоящего против Кремля, на кромке Занеглименья. Так же перелетели булгаковские всадники – с крыши Пашкова дома на кромку Гор. Владельческие фабулы Ваганькова и Воробьева долго тождественны как царские: от летописного начала до конца первой династии.
Любовные переживания Калужских улиц и Нескучного дают почувствовать «арбатство» Воробьевых гор.
Гений Нескучного граф Алексей Орлов-Чесменский по-своему запечатлел это «арбатство».
Холм Арбата в Средние века принадлежал конному войску, всадникам. Существование Конюшенного государева двора на месте, где теперь Музей изобразительных искусств, с высокой вероятностью определило выбор Арбата для опричнины, войско которой было конным. Усадьбы знаменитейших кромешников ищут вокруг Конюшен. Обслуга конного хозяйства проживала слободами, откуда переулки Старо– и Новоконюшенный. Для XIX века Старая Конюшенная слобода синонимична самому Арбату, дворянскому, затем интеллигентскому. А дворянин есть изначально всадник, конный воин.
Спешившись в Арбате, дворянство снова село на коней вблизи Калужских улиц. Там первым всадником стал граф Орлов, заводчик лучших русских рысаков и устроитель Конной скачки за Шаболовкой.
Еще один плацдарм Арбата за рекой – верхняя стрелка острова, низменная Берсеневка. Знаменитый Дом на набережной (то есть на Берсеневской набережной) сроднее Арбату, чем Замоскворечью. Недаром дети его сосланных или расстрелянных жильцов причислены к «детям Арбата». И театр в ансамбле дома – почти единственный прижившийся в Замоскворечье, тогда как театральная Москва синонимична Занеглименью. Конечно: лицедейство держится опричной, а не земской почвы.
Отсюда же старинное предание о принадлежности палат Аверкия Кириллова (Берсеневская набережная, 20) Малюте Скуратову. Который, как опричник, гражданствовал в Арбате, а именно в Чертолье, через реку от Берсеневки. Мифический подземный ход между палатами и левым берегом реки в новых редакциях предания ведет не только в Кремль: на территории Пашкова дома раскопан каменный колодец.
Словом, берега Чертолья и Берсеневки связаны тайной связью. Арбат перетекает, перехлестывает через реку.
Объяснение возможно. Арбат дотягивается до старицы – первобытного ложа Москвы-реки, ставшего при Екатерине ложем Водоотводного канала. Если Неглинная впадала уже в эту первобытную Москву-реку, Берсеневка принадлежала Занеглименью географически.
Часть XXI. Таганка
Заяузье. Фрагмент Сигизмундова плана Москвы. 1610
Уступив Арбату Берсеневку с Нескучным, плебейское Замоскворечье само как будто заступает реку в Заяузье. Можно сказать, Таганка восполняет Замоскворечью утрату Нескучного. Возможно потому, что путь в Рязань и в степи, изначально пролегавший по Замоскворечью, дублирован и обновлен через Таганку.
Но и она неоднородна. Вспоминаются Арбатец на Крутице, Лизин пруд. Да и Арбатец Малый перехлестывал за Яузу: в пору опричнины ему принадлежал отрог Таганского холма Лыщикова гора с великокняжеским монастырем.