Брак царя с Евдокией был традиционен во всех смыслах, включая топографический: палаты царского тестя, боярина Федора Авраамовича Лопухина, сохранились в Занеглименье, хотя и не в виду Кремля (Малый Знаменский переулок, 3). На поздней глади стены проступают древние наличники, а дворовый фасад целиком восстановлен на XVII век.
Петр I и царица Евдокия. Из «Книги любви знак в честен брак» Кариона Истомина, 1689
Палаты Лопухиных. Дворовый и боковой фасады. Фото Марии Коробовой
Богатство дома – памятник придворному счастью царского тестя; но счастье переменчиво. Фортуна Анны Монс, постриг и ссылка Евдокии, новый, невенчанный сначала брак царя с Екатериной и двусмысленное положение царевича повертывали лопухинские палаты спиной к Петру, Петра – спиной к палатам. В глазах царя они являли образ и средоточие всего старомосковского, гнездом воображаемых или действительных интриг.
Если по старине, то следующий их хозяин, брат царицы Авраам Федорович Лопухин, мог бы рассчитывать на первые места в правительстве царевича. Но Алексей будет убит своим отцом, а гордый Лопухин взойдет на эшафот.
Его палаты помещаются у средоточия былой опричнины, у Колымажного двора. Однако старомосковская фронда против Петра есть земская, а не опричная. Фронда вообще есть земское, в особенности аристократическое дело. Парадокс всякой опричнины именно в том, что царь присваивает фронду себе, запутывая и разоружая аристократию.
Кроме того, земская фронда против Петра не могла быть противокремлевской. Вот и постановке лопухинского дома нет ничего вызывающего. Кремль и Арбат вместе стояли против всешутейшей и всепьянейшей Яузы с Кукуем. Оставляя Москву, царь оставлял не только Кремль, но и Арбат. Всю огражденную Москву, давно включившую Арбат в свою черту. Но грозненский принцип опричнины как загорода против огражденной земщины (при Грозном – против Кремля и Китая, огражденных стенами) был соблюден. Приросшему кругами городу противостало загородье Яузы.
А после Петербург.
Личной эмблемой Петра, темой его печати и штандарта был Пигмалион, царь-скульптор. «Россиа вся есть статуа твоя, изрядным майстерством от тебе переделанная, что и в твоей емблеме неложно изобразуется», – разъяснял Петру идеолог эпохи архиепископ Феофан Прокопович. Печать Петра изображает коронованного государя, высекающего коронованную женщину со скипетром и державой. Галатея здесь Россия и царица одновременно.
При погребении Петра знамя с Пигмалионом и Галатеей следовало сразу за адмиралтейским, то есть Андреевским, штандартом и гербовыми знаменами.
Алексей Зубов. Панорама Петербурга. 1716. Фрагмент
Лопухина, конечно, значила Петру Россию старую, не переделанную. Галатеей нашего Пигмалиона стала в его глазах лифляндская крестьянка Марта Скавронская – Екатерина I.
По меньшей мере новый брак Петра символизировал завоевание Прибалтики. И сам характер этого завоевания: Екатерина побывала трофеем нескольких полководцев.
Часть VII. На возврате
Въездная арка Лефортовского дворца. Фото 1900
С Петром II в Москву вернулись и столица, и царица Евдокия, освобожденная из Шлиссельбурга. Юный сын убитого царевича вернул Лопухиным палаты у Колымажного двора.
Царица Евдокия поселилась в Новодевичьем монастыре, в палатах у Передних ворот. Обиход ее последних дней был, вероятно, царственным, так что ведущие к монастырю дороги стали Царицынскими улицами (ныне Пироговские).
Петр II на гравированном портрете Христиана-Альберта Вортмана. 1729
Лефортовский дворец (слева). Вид с каланчи Лефортовской пожарно-полицейской части. Фото из Альбомов Найденова. 1880-е
Краткое возвращение двора в Москву оказалось возвращением на Яузу, не в Кремль. Столичность на возврате ступала в собственный след. И значит, просто пятилась.
Впрочем, для императора Петра II, как и для его преемников на троне, Яуза была лишь ближней резиденцией, вскоре вошедшей в черту старой столицы. Бытовым удобством вне постаревшего Кремля.
Вообще, московская реакция, стоявшая за новым императором, излишне дорожила удовольствиями петербургской революции. Особой радостью двора осталась куртуазная игра, расцветшая в усадьбе Долгоруковых Горенки под Москвой. Горенские забавы второго Петра не слишком отличались от лефортовских забав первого.
Наезжая в Москву, император жил в Лефортовском дворце, только что конфискованном у Меншикова. Лишь теперь дом фаворитов стал дворцом де-юре, в точном смысле слова, царским домом.
Павший временщик давно расширил дом Лефорта и придал ему новый фасад. Чертоги были встроены в каре служебных зданий, с итальянскими аркадами вокруг всего двора, с огромными воротами на улицу. Лишь башня над воротами осталась неосуществленной.
В Лефортовском дворце Петр обручился с княжной Екатериной Долгоруковой. Невеста следовала из Головинского дворца напротив, через Яузу, предоставленного Долгоруковым (место на пруду в Лефортовском парке, позади дома № 5 по Краснокурсантскому проезду). По преданию, карета невесты оказалась выше арки ворот Лефортовского дворца и лишилась декоративной короны. Вероятно, речь о низкой арке старого, жилого корпуса.
Выезд Петра II (предположительно) на гравюре Ивана Зубова «Вид села Измайлова». Конец 1720-х
Головинский дворец на гравюре Адриана Шхонебека и учеников. 1705
Княжна Екатерина Алексеевна Долгорукова на портрете работы неизвестного художника XVIII века
То было злое предзнаменование. В назначенный для свадьбы день шестнадцатилетний Петр II, последний мужчина из рода Романовых, умер в Лефортовском дворце от оспы.
Выбор царем княжны из Рюриковичей был возвратом от петровского прецедента неравного брака и от становившегося принципа брака династического к заветам старины. Метафизически царь брачевался со старой Москвой, в знак возвращения царства на старое место.
На новом месте, в Петербурге, наступит долгое монаршее безбрачие – правление императриц. Подделка завещаний. Фавориты-соправители и тайные мужья. Косвенное наследование престола. Перевороты. Смущенная подпись в мужеском роде: «Елисавет».
А московский любовный миф еще долго останется наполовину яузским и царским наполовину же. Первые пары нецарственных любовников не замедлят явиться. Но как их истории еще связаны с царской любовью!
Князья Иван Алексеевич и Наталья Борисовна Долгоруковы на портретах работы неизвестных художников XVIII века
Наталья Борисовна Шереметева могла бы разорвать помолвку с князем Долгоруковым, братом государыни-невесты, однако предпочла разделить ссылку князя.
Опала была неизбежна: князь Иван Алексеевич подделал подпись покойного императора. Выйдя из царской комнаты к мужам Совета, он сообщил о завещании Петра II в пользу государыни-невесты. Совет безмолвствовал. Впоследствии отец невесты, князь Алексей Григорьевич, высказался в Совете против приглашения на царство Анны Иоанновны.
Княгиня Наталья Борисовна в «Своеручных записках…» опускает эти обстоятельства, выставляя мужа и свекра людьми безвинными и благородными. А все-таки «Записки» хочется цитировать листами, извиняясь тем, что это книга одной из первых русских писательниц. И первая автобиография любящей московской женщины:
«…Родственники, сыскав средства, чем бы меня утешить, стали меня <уговаривать>, что я еще человек молодой, а так себя безрассудно сокрушаю; можно этому жениху отказать, когда ему будет худо; будут другие женихи, которые не хуже его достоинством, разве только не такие великие чины будут иметь… <…> Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему. Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб сегодня любить одного, а завтра – другова. В нынешней век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна…»
Наталья Шереметева жила в доме покойного отца на Никольской улице (место гостиницы «Славянский базар», владение 17). Нужно представить этот дом – старинные палаты вымершего рода Воротынских в глубине огромного двора, приобретенные с торгов фельдмаршалом царя Петра графом Борисом Шереметевым. Дом оставался внешне старомодным, только вместо прежнего забора получил фигурную (читай: барочную) решетку в столбах с золочеными вазами. Еще представить фейерверки во дворе по случаю триумфов Шереметева и его царя.
Никольская и продолжавшая ее Мясницкая были излюбленной дорогой Петра Великого на Яузу. Впоследствии царицы предпочтут Ильинку и Покровку, как предпочитали их старые цари. Но при Петре жить на Никольской и Мясницкой значило жить на дороге самой истории, видеть ее движение.
Вот и у свекра Натальи Борисовны, князя Алексея Долгорукова, кроме родового дома на Тверской (напомним: № 5), имелся дом на Мясницкой (№ 7), приданный за женой.
Обручение графини Натальи Шереметевой с князем Иваном Долгоруковым происходило в доме невесты:
«…Вся Императорская фамилия была на нашем сговоре, – пишет Наталья Борисовна, – все чужестранные министры, наши все знатные господа, весь генералитет; <…> Обручение наше было в зале духовными персонами, один архиерей и два архимандрита. <…> Перстни были, которыми обручались, его в двенадцать тысяч, а мои – в шесть тысяч. <…> Это мое благополучие и веселие долго ль продолжалось? Не более, как от декабря 24 дня по январь 18 день».
В январе 1730 года по Никольской следовала похоронная процессия Петра II – последнего из государей, погребенного в кремлевском Архангельс