ком соборе.
Шереметева следила траурное шествие из окон родительского дома. Жених графини князь Иван шел перед гробом, неся ордена: «Епанча траурная предлинная, флер на шляпе до земли, волосы распущенные, сам так бледен, что никакой живности нет. Поравнявши против моих окон, взглянул плачущими глазами с тем знаком или миною: “Кого погребаем! В последний, в последний раз провожаю!” Я так обеспамятовала, что упала на окошко…»
В апреле молодые (а Наталье было шестнадцать лет) венчались в долгоруковских Горенках. Опальное семейство было в полном сборе, а со стороны невесты присутствовали только две старушки-родственницы и служанка. На следующий день вышел указ императрицы Анны о ссылке Долгоруковых.
В исходе аннинского десятилетия князя Ивана взяли к новому дознанию, снова судили и колесовали. Указ о помиловании опоздал.
Наталья Борисовна вернулась из Березова в Москву в 1740 году. За все мытарства ей следовала долгая жизнь. В 1758 году она приняла постриг с именем Нектария. «Своеручные записки…» созданы в 1771 году в киевском Фроловском монастыре. Для инокини это автожитие, жанр протопопа Аввакума.
Палаты фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева на Никольской. Реконструкция Александра Можаева по архивным материалам
Двумя годами ранее сын Долгоруковых князь Михаил Иванович (отец известного поэта Ивана Долгорукова) вернул семейство на Никольскую, приобретя огромную усадьбу вкось от дедовской (владение 8). Соседом князя на меже был брат его матери граф Петр Борисович Шереметев (владение 10). Господские палаты соединялись с домовой церковью Успения, еще XVII века, стоящей во дворе доселе. Увы, на месте дома в XIX столетии построен протяженный ряд торговых помещений – «Чижевское подворье».
Тяготение Яузы долго еще будет задавать вектор любовного мифа.
На Мясницкой улице (владение 13) в несохранившемся доме жил граф Яков Вилимович Брюс. Знаменитый «колдун и чернокнижник» умер в аннинские годы. А по народной легенде, еще в петровские.
Рассказывали, что в надежде сделаться моложе Брюс приказал убить себя и воскресить живой водой. Исполнивший убийство ученик стал жить с графиней Брюсихой, а склянки колдуна любовники разбили. Царь Петр дознал злодейство и казнил обоих, но чудодейственных сосудов не нашел.
Сосудами этих научных происшествий считались то Сухарева башня на одноименной площади, то легендарный «дом Брюса» на Разгуляе (Елоховская улица, 2).
Площадь Разгуляй принадлежит Москве петровской. Здесь точка схода двух Басманных улиц, то есть двух дорог на Яузу.
«Вид Сухаревой башни с восточной стороны». Акварель Иллариона Мошкова. 1801
«Дом Брюса» на акварели Гавриила Барановского «Вид Елоховской улицы в 40-х годах XIX века»
Действительным владельцем дома и его строителем был знаменитый археограф, человек екатерининской эпохи граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин. (В этом доме сгорел автограф «Слова о полку…», открытый им.) Это Мусин установил на высоте второго этажа ту доску солнечных часов, которую предание считало гробовой доской колдуна Брюса. Доска действительно гробоподобна, как будто Брюс вмурован в стену стоя. Для четвертованного положение особенно прискорбное. Впрочем, иные утверждали, что за доской не тело, а сокровища алхимии. В отсутствие гномона (стрелки, бросающей тень) часовые деления казались тайнописью, ключом, отворяющим крышку. Начальство мужской гимназии, занимавшей дом в XIX веке, сочло за лучшее сбить эти знаки.
Как будто первая любовная приватность даже не выделяется, а выламывается из народного тела. С увечьем, с закладом души или с иной романтической драмой.
Влюбленная Салтычиха… Уже сильно сказано! Так вот, влюбленная в соседа по Теплому Стану, Николая Тютчева, Салтычиха посылала поджечь дом его невесты Панютиной и убить его самого на проселке. Мужики не взяли греха на душу, и дед великого поэта остался жив.
В городе Салтычиха занимала двор на Кузнецком Мосту (возможно, № 20, на углу Рождественки). Именно здесь, а не в деревне, она и мучила, и убивала крепостных.
Где жила в это время девица Панютина, неизвестно. Полвека спустя юный Федор Иванович Тютчев навещал бабку на Арбате, 44.
Часть VIII. Елисавет
Корона церкви Воскресения в Барашах на акварели Никифора Тамонькина. 1930
XVIII век Москвы не даст частному мифу численного перевеса перед царским. До конца столетия оба равны даже в открытии новых своих аспектов.
Именно царственные пары эпохи подают примеры неравного брака. Явного, как у Петра Великого с Екатериной; тайного, как у их дочери Елизаветы с Алексеем Григорьевичем Разумовским – бывшим казаком, скотником и певчим Алешкой Розумом.
Императрица Елизавета Петровна. Гравюра с портрета Луи Токке. 1758
Граф Алексей Григорьевич Разумовский на портрете работы неизвестного художника XVIII века
Венчание императрицы с малороссом отвечало вековой метафизической потребности запечатлеть в истории Романовых соединение Великороссии и Малороссии. Ни Алексей Михайлович, ни его дети, утвердившие Леводнепровье и праводнепровский Киев за Москвой, не брачевались с ними символически. Царь Алексей так и не въехал в Киев.
Брак Елизаветы профанировал эту потребность, коль скоро казацкая старшина профанировала украинскую потребность создания элиты. Но подлинной русской элиты, православно-княжеской, на Гетманщине в самом деле не осталось.
Графство Разумовских – понятие почти географическое, если не в межах, то в важных точках наследующее Черниговскому княжеству. Гении места Северской земли: граф Алексей, и его брат, последний гетман граф Кирилл, и дети гетмана – обогатили Леводнепровье городским, церковным и усадебным строительством. Так, в Козельце, своем полковом центре, братья построили собор, архитектурными достоинствами породивший местную версию венчания Елизаветы; называют даже имя венчавшего священника.
Однако по великорусской версии венчание происходило в церкви подмосковного Перова, дворцового села, подаренного Разумовскому (ныне в черте Москвы). Подобающе малая усадебная церковь Знамения сохранилась (улица Лазо, 4), а растреллиевский дом утрачен.
Или символически перенесен, поскольку репликой перовского усадебного дома стал киевский дворец Елизаветы, более известный как Мариинский: волей императрицы Растрелли повторился. Этим повторением Елизавета, снова символически и тайно, утвердила киевский дворец за Разумовским.
Церковь Знамения в Перове. На втором плане – церковь Алексия Митрополита (снесена в 1958 году).
Усадебный дом в Перове. Главный фасад. Проект Франческо Бартоломео Растрелли. 1747
Позднейшими владельцами усадьбы была проявлена и связь Перова с Петербургом. В начале XX столетия они построили в пару ко Знаменскому храму огромный храм-придел Святителя Алексия, впоследствии снесенный: псевдобарочную реплику Смольного собора. Растрелли повторился вновь, теперь обратным переносом из еще одной русской столицы.
Перово – знак столиц подле Москвы.
Притом Перово можно счесть периферией Яузы. Хотя гидрографически раздельные, они сопряжены темами брака и самого присутствия Елизаветы, любившей и Перово, и царское Покровское-Рубцово на Яузе.
В Рубцове она жила царевной, в Рубцовском дворце (улица Гастелло, 44, перестроен) предположительно отпраздновала свадьбу с Разумовским.
К слову, в любовный миф Москвы вошла и царская Покровская церковь дворца (Рубцово-Покровская, ныне Бакунинская улица, 86): ее изобразил художник Андрей Рябушкин на полотне «Свадебный поезд в Москве XVII столетия».
Село Рубцово на картине Андрея Рябушкина «Свадебный поезд в Москве XVII столетия». 1901. Фрагмент
После венчания, как говорит легенда, императрица с Разумовским отстояли благодарственный молебен в церкви Воскресения, что в Барашах на Покровке (№ 26), где существовал придел во имя святых Захария и Елизаветы. Прежде Москва считала, что и сам брак был венчан в Воскресенской церкви, поскольку церковь была увенчана короной.
Церковь Воскресения в Барашах. Фототипия Карла Фишера. 1880-е
Соседний по Покровке дом князей Трубецких (№ 22), называемый «комодом», устойчиво считался городским владением графа Разумовского и, конечно, работой Растрелли. Не это ли популярное предание удержало Трубецких-«комод» (ветвь рода стала прозываться по прозванию дома) от переделки лучшего в Москве образца гражданского барокко? Свадебное торжество императрицы с Разумовским молва устраивала в том же доме.
Подлинный московский адрес Разумовского известен – огромная, по типу сельская усадьба на Гороховом Поле (улица Казакова, 18). Существующие дом и парк созданы племянником и тезкой графа, Алексеем Кирилловичем Разумовским, на месте дядиных дома и парка.
Стержнем елизаветинского мифа оказывается Покровка, или Покровская дорога, соединяющая все его документальные и легендарные места.
Дом князей Трубецких и церковь Воскресения в Барашах на акварели А. Кондырева. 1866
На Покровке поселился и другой фаворит Елизаветы, основатель Университета граф Иван Иванович Шувалов (дом № 38). Правда, он построился гораздо позже «случая», после отставки, при Екатерине.
Покровка ведет на среднюю Яузу, но не принадлежит ей. «Дом-комод» и церковь в Барашах маркируют иное, особое московское пространство, готовое к облюбованию с XVI века.
Краеведение часто забывает относить кварталы за Покровским и Яузским бульварами ко грозненской опричнине. В знаменитом указе 1565 года за очерком границ, улиц, селец и слобод опричного клина в Занеглименье следует: «А слободам в опричнине быть Ильинской под Сосенками, Воронцовской, Лыщиковской». Это слободы в тогдашнем загородье, начертательно – фигура от Чистого пруда и Покровских ворот до нижней Яузы и даже до Лыщикова переулка за Яузой. Местность Воронцова Поля, Барашевского, Подсосенского переулков и Сыромятнических улиц за Садовым.