м. Она не могла показать слабину, и в то же время не могла допустить обострения уже и без того взрывоопасной ситуации.
Перед тем как начать говорить, руководитель следственной группы сделала глубокий вдох и заговорила таким тоном, в котором сквозило явное отвращение к предлагаемой процедуре.
– Мистер Ажар, если вы гарантируете, что ваш кузен будет молчать до конца встречи, то вы можете сообщить мистеру Кумару о его правах.
Ажар кивнул и, посмотрев на Муханнада, спросил:
– Кузен?
Муханнад согласно тряхнул головой. Сделав несколько шагов по комнате, он встал так, чтобы полностью видеть своего родственника. По лицу Ажара было видно, что он волнуется, однако Таймулла стоял неподвижно, как часовой, сложив на груди руки и расставив в стороны ступни, торчащие из джинсовых штанин.
Что касается Кумара, то он, казалось, не проявлял никакого интереса к разгоряченной перепалке, которую вели с полицией два его собрата-азиата. Он так и сидел в позе затравленного зайца и, казалось, не знал, на кого смотреть. Его глаза метались от одного к другому с такой быстротой, которая наводила на мысль, что он – дошли до него успокаивающие слова Ажара или нет – не верил абсолютно никому.
Получив от Муханнада обещание, хотя и данное с явной неохотой, соблюдать условия соглашения, Ажар приготовился сообщить Фахду Кумару основную для его положения информацию.
Понимает ли он, что его задержали для допроса в рамках расследования причин смерти Хайтама Кураши?
Да, понял, понял. Но он никак не связан с его смертью, он даже и не знал этого мистера Кураши.
Понимает ли он, что у него есть право на адвоката, который должен быть рядом с ним, когда его допрашивает полиция?
Он не знает ни одного адвоката, но у него есть бумаги, они в порядке, он пытался показать их полиции, он никогда не видел мистера Кураши.
Хочет ли он сейчас иметь адвоката?
У него в Пакистане жена, у него двое детей, он нужен им, им нужны деньги на…
– Спросите у него, почему Хайтам Кураши выписал ему чек на четыреста фунтов, если они никогда не виделись? – попросила Эмили.
Барбара удивленно посмотрела на нее. Она и предположить не могла, что руководитель следственной группы может раскрыть пакистанцам одну из ее карт. От нее не скрылось, как после слов Эмили сузились глаза Муханнада, каким напряженным стало его лицо, перед тем как он повернулся в сторону человека, сидящего на стуле.
Но Кумар продолжал твердить свое. Он не знал мистера Кураши. Возможно, это ошибка, возможно, существует другой Кумар. Это имя довольно распространенное.
– Не здесь, – прозвучал категоричный ответ Эмили. – Все, кончайте, мистер Ажар. Ясно, что мистеру Кумару необходимо некоторое время, чтобы обдумать ситуацию, в которой он оказался.
Что-то в бормотании Кумара насчет бумаг показалось Барбаре подозрительным.
– Он все время твердит про свои бумаги, – сказала она. – Спросите его, имел ли он здесь или в Пакистане какие-либо дела с туристическим агентством «Поездки по всему свету». Они оказывают помощь желающим иммигрировать.
Если Ажар и вспомнил название турагентства в Карачи, куда он звонил по ее просьбе, то не подал вида. Он действовал исключительно как переводчик и сообщил, что Кумар знал о турагентстве «Поездки по всему свету» не больше, чем о Хайтаме Кураши.
Ажар, сообщив Кумару его права, встал и отошел от стула, на котором сидел задержанный. Но даже это не успокоило молодого человека. Кумар снова принял прежнюю позу и упер подбородок в плотно сжатые кулаки. С его лица капал пот. Его тонкая рубашка прилипла к костлявому телу. Барбара заметила, что на нем нет носков; из-под черных брюк торчали голые лодыжки, а там, где их касались кромки дешевых туфель, на коже виднелись потертости. Ажар долго смотрел на него изучающим взглядом, а потом, повернувшись к Барбаре и Эмили, сказал:
– Вы бы поступили правильно, пригласив врача осмотреть его. В настоящее время он явно не в состоянии принять обоснованного решения о том, нужен ли ему адвокат.
– Благодарю, – ответила Эмили тоном, который, даже с большой натяжкой, нельзя было бы назвать вежливым. – Вы отметили тот факт, что на его теле нет синяков и кровоподтеков. Вы видите, что при нем находится сотрудник полиции, обеспечивающий его безопасность. И как вы только что убедились, он полностью осведомлен о своих правах. Теперь…
– Этого мы не будем знать до тех пор, пока он не заявит, что хочет ими воспользоваться, – перебил ее Муханнад.
– …сержант Хейверс расскажет вам о последнем этапе расследования, после чего вы покинете управление. – Эмили, показав всем своим видом, что не обратила внимания на замечание Муханнада, договорила фразу четко и твердо. Она повернулась к двери, которую дежурный полицейский предупредительно распахнул перед ней.
– Одну минуту, инспектор, – раздался негромкий голос Ажара. – Если вы не можете предъявить этому человеку обвинения, вы можете держать его под стражей в течение двадцати четырех часов, и не более. Я хочу, чтобы он об этом знал.
– Скажите ему это, – ответила Эмили.
Ажар сказал. Судя по виду Кумара, большого облегчения ему эта новость не принесла; правда, сейчас он выглядел иначе, чем в тот момент, когда они вошли в комнату.
– Скажи ему также, – опять вмешался Муханнад, – что люди из «Джама» придут в управление полиции, заберут его отсюда и проводят до дому по истечении этих двадцати четырех часов. А… – он многозначительно посмотрел на сотрудников полиции, – эти офицеры пусть найдут вескую причину для задержания, если к этому времени не освободят его.
Ажар вопросительно посмотрел на Эмили, либо ожидая ее реакции, либо спрашивая разрешения передать Кумару то, что сказал его кузен. Эмили отрывисто кивнула головой. В потоке незнакомых слов, с которыми Ажар обратился к Кумару, они расслышали слово «Джама».
Уже выйдя в коридор, Эмили высказала свои заключительные комментарии Муханнаду Малику.
– Я полагаю, вы передадите всем интересующимся сторонам информацию о том, что мистер Кумар пребывает в хорошем состоянии.
Смысл ее фразы был очевиден: она выполнила свои обязательства и ожидает от него того же.
С этими словами она ушла, оставив Барбару с пакистанцами.
Когда Эмили шла по коридору первого этажа и внутри у нее все кипело от того, что на встрече с Фахдом Кумаром пакистанцы одержали верх, она услышала новость: начальник полиции Фергюсон ждет ее на телефоне. Белинда Уорнер сообщила ей это как раз в тот момент, когда Эмили взялась за ручку двери в туалет.
– Меня нет, – не оборачиваясь, крикнула она.
– Инспектор, после двух часов дня это уже четвертый звонок, – сообщила Белинда. В ее голосе чувствовались сестринская теплота и симпатия.
– Да? Хоть бы кто-нибудь догадался удалить клавишу повторного набора номера на его телефоне… Я сама позвоню ему в свое время.
– Так что мне сказать ему? Он знает, что вы в управлении. В приемной ему сказали.
Лояльность работников приемной, а точнее, их угодливость перед начальством безграничны, подумалось Эмили.
– Скажите ему, что я работаю с подозреваемым и могу либо допрашивать его, либо тратить время на пререкания со своим начальником, у которого на плечах задница.
С этими словами Барлоу нажала на ручку двери и вошла в туалет. Подойдя к раковине, она открыла воду, вытащила из висящей на стене обоймы шесть полотенец и сунула их под кран. Когда они насквозь промокли, она выхватила их из-под струи и поочередно приложила к шее, к груди, к рукам на локтевых сгибах, ко лбу и к щекам.
Господи, думала она, как я ненавижу этого проклятого азиата. Эмили возненавидела его с самого первого момента их встречи, когда он был еще подростком, надеждой своих родителей на будущее, войдя в которое он мгновенно преуспеет. В то время, как всем в мире надо завоевывать свое место в жизни, Муханнаду Малику все подносилось на блюдечке. Но понимал ли он это? Был ли он способен поблагодарить за это хотя бы слабым благодарственным кивком? Конечно, нет. Потому что люди, которым все в жизни преподносится на голубом блюдечке, не обладают перспективным зрением, которое могло бы дать понять, как чертовски им везет.
Таким был он, с «Ролексом» на запястье, с перстнем, в идиотских туфлях из змеиной кожи, с толстенной, словно пожарная кишка, золотой цепью, извивающейся под идеально выглаженной футболкой. Таким был он, с его ретро-машиной, с солнцезащитными очками «Оукли» и с телом, которое ясно показывало, какой бездной праздного времени обладает он, хозяин этого тела, и как заботится о том, чтобы демонстрировать всем его скульптурное совершенство. Все, что он мог, это разглагольствовать о том, как мерзко все вокруг, какая гнусная жизнь, сколько злобы, ненависти и предрассудков пришлось ему испытать за свое недолгое пребывание на этом свете.
Господи, как она его ненавидела, и у нее были причины ненавидеть его. В последние десять лет он постоянно искал расовый мотив в каждом, даже самом пустячном инциденте, и ее буквально тошнило не столько от него, сколько от необходимости тщательно взвешивать каждое слово, каждый вопрос и даже скрывать собственные привычки, когда ей приходилось общаться с ним. Если полиция сталкивается с необходимостью успокаивать подозреваемых – а она подозревала Муханнада в участии едва ли не всех нарушений закона, имевших место в Балфорде с того дня, когда они встретились впервые, – то получается что-то вроде игры в невыгодном положении. Так было и теперь.
Ситуация была невыносимой. Прикладывая мокрые полотенца к пылающему телу, Эмили на чем свет стоит костерила про себя своего шефа Фергюсона, Муханнада Малика, убийство на Неце, а заодно и всю азиатскую общину. Она не могла понять, как ее угораздило согласиться с предложением Барбары и позволить пакистанцам встретиться с Кумаром. Ей надо было попросту выпереть их взашей. А еще лучше – приказать арестовать Таймуллу Ажара, когда она, доставив Кумара в управление, заметила, что тот околачивается у входа. Он тут же сообщил своему проклятому родственнику, что копы определили какого-то азиата в кутузку. У Эмили не было ни капли сомнения в том, что Муханнада и всю его команду известил об этом именно он. Да кто он, в самом-то деле, этот Ажар? По какому, черт возьми, праву он оказался в этом городе и общается с полицией, как высокооплачиваемый адвокат, хотя таковым вовсе не является?