Для нее самой происшествие сегодняшнего вечера подтвердило то, что ей было уже известно о межрасовых отношениях. Подростки, обидевшие Хадию, и та девушка, попытавшаяcя исправить причиненное зло, представляли человеческие микрокосмосы всего населения и в качестве таковых укрепили уверенность Барбары в том, что некоторые ее соотечественники являются слабоумными ксенофобами, а другие – бесспорно и решительно – нет.
Но до какой степени уверенность в этом может повлиять на расследование убийства Кураши, спрашивала она себя. Особенно в ситуации, когда единственные подозреваемые с неподтвержденными алиби оказались белыми?
Дойдя до павильона, Чарли Раддок остановился. Барбара и ее спутники сделали то же самое и стали наблюдать за ним. Он, стоя возле перил на южной кромке пирса, усаживался на старый проржавевший велосипед. Позади него хозяева «Омар-бара» закрывали окна своего заведения металлическими щитами. Двери стоявшего рядом кассового домика аттракциона «Воздушные шары Балфорда» уже были закрыты. Ряды покинутых обитателями на ночь прибрежных домиков тянулись от этих заведений вдоль променада на юг и выглядели сейчас, как заброшенная обезлюдевшая деревня. И двери, и окна прибрежных летних домиков были закрыты решетками, и единственным звуком, нарушавшим покой этого места, было эхо от ударов морских волн о берег.
– Этот парень в чем-то замешан, верно? – спросил Ажар. – И это имеет отношение к убийству Хайтама?
– Я не знаю, Ажар, – призналась Барбара, внимательно следя за тем, как Чарли, усевшись на свой ветхий велосипед, покатил по направлению к видневшемуся вдали Нецу. – Он в чем-то замешан, это очевидно. Но в чем именно, клянусь Господом, я не знаю.
– Это говорит сержант или Барбара? – спросил Ажар бесстрастным тоном.
Она перевела взгляд с Чарли Раддока на человека, стоявшего рядом.
– Между ними нет разницы.
Ажар кивнул и слегка повел руками, придавая телу дочери более удобное положение.
– Я вижу. Но, возможно, она все-таки должна быть.
Глава 21
В десять часов на следующее утро Барбара уже ехала по шоссе в Харвич. До этого, как только прозвенел будильник, она позвонила Эмили; руководитель следственной группы была еще дома. Хейверс рассказала ей все, о чем узнала от Kriminalhaupt-kommisar Кройцхаге из Гамбурга, и о том, что видела прошлой ночью на пирсе. Она не упомянула о том, что наблюдала за Тревором Раддоком, его братом и рюкзаком не одна, а вместе с Таймуллой Ажаром и его дочерью, поскольку посчитала, что долгие объяснения своих взаимоотношений с этими пакистанцами лишь нарушат ту слабую ясность, которая только-только начала появляться в расследовании.
Вскоре она поняла, что, упомяни она о своих спутниках в прогулке по пирсу, это никак не повлияло бы на настроение Эмили, все внимание которой сразу же сконцентрировалось на ее беседе с Гельмутом Кройцхаге, а об остальном она, казалось, и не слышала. Руководитель следственной группы вскрикнула, а потом, после краткой паузы, окончательно проснулась. То, чем она и ее безликий Гари занимались для снятия стресса, накопившегося в течение рабочего дня, похоже, дало результаты.
– Какие-то противоправные действия? – оживилась она. – В Гамбурге? Молодец, Барб. Я же сказала, Муханнад замешен в чем-то, помнишь? Сейчас мы, похоже, сели ему на хвост.
Барбара поспешила предостеречь ее от дальнейших комментариев, зная наперед, о чем пойдет речь.
– Но Кураши не сообщил инспектору Кройцхаге ничего о том, что это за противоправные действия. И не упоминал ничьих имен, в том числе и Муханнада. Эм, и на Оскарштрассе, 15, ни сам Кройцхаге, ни его парни не обнаружили ничего подозрительного.
– Муханнад заметает следы. Он занимается этим больше десяти лет. И мы знаем, что тот, кто убил Кураши, уничтожил все улики против себя, как это делают профессионалы. Вопрос в том: каким бизнесом, черт возьми, занимается Муханнад? Контрабандой? Проституцией? Международным разбоем? Чем?
– У Кройцхаге нет никаких данных. Он и не начинал никакого расследования, а то, что он предпринял, ни на что не вывело. Вот что я думаю: если нет никаких данных о том, что какие-то противоправные действия вершатся в Германии…
– То мы должны найти их концы здесь, так ведь? – досказала за нее Эмили. – И фабрика Маликов служит отличным конечным пунктом многих дел: от производства и хранения контрафакта до терроризма. Если существуют какие-то улики, то найдем мы их именно там. Они отправляют товар не реже одного раза в неделю. И кто знает, что, кроме банок с вареньем и горчицей, они пакуют в коробки?
– Но, Эм, ведь, кроме семейства Маликов, Кураши общался и с другими людьми, поэтому нельзя только их подозревать в связях с Гамбургом, согласна? Тревор Раддок тоже работал на фабрике. И не забывай о проволоке, которую я обнаружила в его комнате. А еще любовник Кураши, если мы сможем его найти.
– Барбара, что бы мы ни нашли, следы приведут к Муханнаду.
И сейчас, по дороге в Харвич, Барбара мысленно прокручивала в голове их утренний разговор. Необходимо признать, что умозаключения Эмили относительно Муханнада и горчичной фабрики были логичны. Однако поспешность, с которой руководитель следственной группы сделала эти заключения, внушала ей некоторое беспокойство. Эмили не задумалась над странным поведением братьев Раддок, попросту отмахнувшись от доводов Барбары. «Что ты прицепилась к этим мусорщикам?» – сказала она тогда, а информацию о том, что у бабушки Тео Шоу случилось накануне обширное кровоизлияние в мозг, она восприняла как факт, освобождающий ее внука от всех подозрений в убийстве Кураши.
– Я хочу справиться в Лондоне о том, что за птица этот профессор Сиддики, – сообщила она. – Он ведь будет переводчиком, когда я буду допрашивать Кумара.
– А Ажар? – спросила Барбара. – Разве это не ускорит дело, если ты используешь его в качестве переводчика? Ты ведь можешь пригласить его одного, без Муханнада.
Предложение Барбары ее насмешило.
– Ну уж нет. Ни Муханнад, ни этот скользкий тип, его кузен, и близко не подойдут к нему. Кумар – это наш проводник к правде, Барб, и я не хочу рисковать, создавая собственными руками возможность утечки информации во время допросов. Кумар наверняка должен знать о том, что делается на этой фабрике. Муханнад – коммерческий директор компании «Горчица и пряности Малика». А отдел заграничных поставок – в службе коммерческого директора. Как, по твоему мнению, этот сладкий кусочек информации может вписываться в общую схему их бизнеса?
Инспектор Линли назвал бы логические заключения Эмили интуитивной полицейской работой, способность к которой приходит с годами и после обретения навыков тщательно анализировать собственные версии, возникшие на основе собранных улик и информации, полученной при допросах подозреваемых. Но Барбара уже прошла тяжкий путь анализа собственных версий, работая в составе следственной группы, и сейчас, после разговора с Эмили, она чувствовала явное неудовлетворение и обеспокоенность.
Эту свою обеспокоенность Хейверс рассматривала со всех сторон, на манер того, как ученый рассматривает не виданное ранее существо. Конечно, если Муханнад Малик был центральной фигурой какого-то преступного бизнеса, у него имелся мотив убить Кураши, если тот сделал попытку предать гласности его действия. Но существование такой возможности не должно выводить Тео Шоу и Тревора Раддока из категории подозреваемых. Ведь и у того, и у другого тоже были мотивы избавиться от Кураши, и ни тот, ни другой не имели твердого алиби. Но оказалось, что есть другая версия, существующая пока только в голове Эмили Барлоу. Размышляя о безоговорочном исключении Тревора Раддока и Тео Шоу из числа подозреваемых, Барбара чувствовала, как ее обеспокоенность приобретает форму одного простого и чреватого неприятностями вопроса: полагается ли Эмили сейчас на то, что подсказывает ей собственная интуиция, или на что-либо другое?
Инспектор Кройцхаге из Гамбурга однозначно заявил: никаких улик нет. Так на чем же тогда основывает Эмили свое интуитивное заключение?
Барбара припомнила, с какой легкостью ее подруга достигала успехов во время их совместного трехгодичного обучения в Мейдстоне, с какой щедростью осыпали ее похвалами преподаватели и с каким восхищением смотрели на нее однокурсники. Барбара была более чем уверена в том, что в интеллектуальном смысле Эмили на несколько голов выше среднего копа. Она не просто хорошо делала свое дело, а делала его превосходно. И то, что она в свои тридцать семь лет дослужилась до чина старшего инспектора, служило тому явным подтверждением. А сейчас Барбара не могла объяснить себе, как и почему у нее мог возникнуть вопрос, ставящий под сомнение компетентность руководителя следственной группы?
Долгая совместная работа с инспектором Линли приучила Барбару к тому, чтобы многократно обдумывать не только факты, добытые по ходу расследования, но и свои собственные побуждения, заставляющие выделять один из этих фактов, оставляя другие за пределами рассмотрения. Сейчас, когда она вела машину в Харвич по дороге, петляющей среди полей яровой пшеницы, ее голова решала похожую задачу. Но только сейчас ее мысли были сосредоточены не на том, какие факты необходимо выделить в качестве наиважнейших в проводимом расследовании и по каким причинам. Сейчас Барбара старалась определить причину собственного душевного волнения.
Результаты размышлений ее не сильно обрадовали, поскольку она пришла к выводу, что, возможно, сама создает проблему в расследовании смерти Кураши. Разве поиски виновных среди пакистанцев не привели следствие слишком близко к дому сержанта уголовной полиции Барбары Хейверс? А ведь она наверняка не чувствовала бы ни малейшего беспокойства от того, что на Муханнада Малика могут повесить все, от организации уличных беспорядков до сводничества, если бы за кулисами этого расследования не маячили Таймулла Ажар и его милая дочка.
Это последнее суждение повергло Барбару в расстройство, что было сейчас совсем некстати. Она поняла, что совершенно не расположена рассуждать о том, у кого следственное мышление ясное, а у кого затемненное. И у нее не было сейчас никакой охоты копаться в своих чувствах к Ажару и Хадие.