Кумар пожал плечами. Он не может объяснить, почему мистер Кураши не предлагал ему работу.
Сиддики решил помочь Кумару и объяснить ситуацию.
– Мистер Кумар был для мистера Кураши странником. Давая ему деньги, мистер Кураши исполнил свой долг в отношении его. От него больше ничего и не требовалось.
– Мне кажется, что человек, который был «сама доброта» по отношению к мистеру Кумару, должен был позаботиться о его будущем благосостоянии так же, как и о его сиюминутных нуждах.
– А откуда нам знать, какие устремления были у него в отношении мистера Кумара? – возразил профессор Сиддики. – Мы можем лишь судить о его действиях. Его смерть, к сожалению, лишила его возможности предпринять что-либо еще.
«Может, с этим стоит согласиться?» – спросила себя Эмили.
– Мистер Кумар, скажите, мистер Кураши когда-нибудь приставал к вам? – задала она следующий вопрос.
Сиддики оторопело смотрел на нее, пораженный столь резким изменением темы беседы.
– Вы спрашиваете…
– Я, кажется, ясно сформулировала вопрос. У нас есть информация о том, что Кураши был гомосексуалистом. Я хочу узнать, было ли между ними что-нибудь еще, кроме денег, переданных мистером Кураши.
Кумар сосредоточенно слушал вопрос. Когда он отвечал, в его голосе слышался неподдельный ужас. Нет, нет и нет, мистер Кураши был добрым человеком. Он был не способен осквернить свое тело, свой ум и свою нетленную душу подобным поведением. Такое невозможно, ведь это грех, грех ужасный и непростительный. Мусульмане твердо в это верят.
– А где вы были вечером в пятницу?
В своей комнате в Клактоне. И миссис Керси – самая добрая хозяйка – будет рада подтвердить инспектору Барлоу мои слова.
На этом допрос закончился, что Эмили и надиктовала на магнитофон. Когда она его выключила, Кумар торопливо заговорил с Сиддики.
– Прекратите сейчас же, – сердито приказала Эмили.
– Он всего лишь хотел узнать, – объяснил Сиддики, – может ли он сейчас вернуться в Клактон. Он по вполне понятным причинам, инспектор, хочет как можно быстрее выйти отсюда.
Эмили задумалась. Сможет ли она получить еще хоть какую-то информацию от этого пакистанца, если даст ему еще времени подумать, а заодно и попотеть в его камере-сауне, расположенной рядом с весовой. Если она еще пару-тройку раз допросит его с пристрастием, то, возможно, выколотит из него хоть какой-то малозначащий факт, который приблизит ее к убийце. Но в этом случае она рискует снова увидеть на улицах беснующихся азиатов. Любой из членов «Джамы», кто приедет сегодня днем в управление, чтобы отвезти Кумара в Клактон, будет пытаться разнюхать хоть что-нибудь полезное для повторения того, что было, и для еще большего разжигания страстей своих соплеменников. Стоит ли подвергать город и себя такому риску ради информации, которую она сможет, а может быть, и не сможет получить от сидящего перед ней азиата?
Подумав, она подошла к двери и рывком распахнула ее. Детектив Хониман дежурил в коридоре.
– Отведи мистера Кумара в свободную камеру. Проследи, чтобы он принял душ. Попроси кого-нибудь принести ему завтрак и кое-что из одежды. И скажи детективу Хескету: пусть отвезет профессора обратно в Лондон.
Барлоу вернулась в комнату для допросов.
– Мистер Кумар, – обратилась она к пакистанцу, – я еще не закончила работать с вами, поэтому пока и не думайте о том, чтобы смыться отсюда. Если вы ослушаетесь, я достану вас даже из-под земли и за яйца притащу обратно в камеру. Вам ясно?
Сиддики смерил ее ироническим взглядом.
– Думаю, мистер Кумар отлично вас понял, – сказал он.
Расставшись с ними, Эмили пошла на первый этаж в свой кабинет. У нее давно вошло в привычку, ведя расследование, доверяться своим инстинктам, а они ясно и беспристрастно сообщали ей о том, что Кумар поделился с нею отнюдь не всей информацией.
Она буквально кипела от злости: черт бы побрал это законодательство и запрещение пыток, сделавшие полицию практически бесправной. Всего несколько минут на средневековой дыбе – и этот ничтожный червяк на глазах следователя превратился бы в пудинг. А сейчас… он уходит, унося с собой свои секреты, а ее голова начинает раскалываться, а мышцы конвульсивно подергиваться.
Господи, от всего этого можно рехнуться. И хуже всего было то, что этот короткий допрос Кумара свел на нет все результаты пылкой и самозабвенной четырехчасовой работы Гари прошедшей ночью.
Эмили готова была оторвать голову первому встречному. Она готова была наброситься с диким криком на того, кто первый попадется ей на глаза. Она была готова…
– Шеф!
– Что? – рявкнула Эмили. – Ну что, наконец? Что?
Белинда, стоя на пороге ее офиса, нерешительно переминалась с ноги на ногу. В одной руке она держала длинную факсовую распечатку, в другой – розовый бланк телефонограммы. Лицо ее было сосредоточенным, каким бывает всегда, когда она осмеливается заглянуть в офис Эмили и выяснить, почему руководитель следственной группы пребывает не в духе.
Эмили вздохнула.
– Прости. В чем дело?
– У меня хорошие новости, шеф.
– Этим я похвастаться не могу.
Приободрившись, Белинда подошла ближе.
– Сообщение из Лондона, – объявила она, протянув ей телефонограмму, а затем и факсовую распечатку. – Из отделов SO4 и SO11. Они прислали идентификацию отпечатков пальцев, оставленных на «Ниссане». И данные на этого парня-азиата, Таймуллу Ажара.
Отель «Замок» не очень походил на замок. Он больше напоминал приземистую крепость – правда, без бойниц, но зато с балюстрадами. Снаружи здание было одноцветным – сложенным из темно-желтого камня в комбинации с темно-желтым кирпичом и темно-желтой штукатуркой, – но это цветовое однообразие с лихвой компенсировалось многоцветием внутреннего интерьера отеля.
В цветовой гамме вестибюля преобладали розовые тона: потолок цвета фуксии окаймлял лепной зубчатый карниз нежно-розового цвета; стены были оклеены штофными обоями в широкие полосы, напоминающие цветом сахарную вату; красно-коричневое напольное покрытие густо пестрело цветками гиацинтов. Да, подумала Барбара, впечатление такое, будто находишься внутри огромного леденца.
За барьером сидел мужчина средних лет во фраке и выжидающим взглядом следил за приближающейся к нему Барбарой. На бейджике было обозначено его имя – Кертис, – а манера поведения сразу вызывала предположение о том, что он постоянно совершенствует ее, упражняясь перед зеркалом дома. Перво-наперво, когда они встретились глазами, по его лицу неторопливо расплылась улыбка; затем обнажились неровные зубы; после этого поднялась голова и застыла в позе, выражающей немедленную готовность помочь; одна бровь поползла вверх; рука с карандашом изготовилась писать.
Когда он с отработанной учтивостью предложил ей свою помощь, Барбара предъявила ему свое удостоверение. Бровь опустилась. Карандаш выпал из руки. Голова втянулась в плечи. Из Кертиса-распорядителя он мгновенно превратился в Кертиса-портье.
Барбара снова достала из рюкзачка фотографии Кураши и Кумара и положила их перед Кертисом.
– Этого парня грохнули на Неце на прошлой неделе, – без предисловий начала она. – А этот находится в камере, где его допрашивает старший следователь криминальной полиции. Вы кого-нибудь из них видели?
Кертис немного успокоился. Пока он изучал фотографии, Барбара рассматривала стоявший на прилавке бронзовый сундучок, в котором стояли рекламные буклеты. Взяв один из них, сержант сразу же поняла, что точно такой буклет она нашла в номере Кураши в отеле. В сундучке были и другие буклеты, и она бегло просмотрела их. Отель «Замок» изо всех сил старался удержаться на плаву в эти трудные времена, предлагая специальные скидки на выходные дни, устраивая танцы, дегустацию вин, феерические представления на Рождество, на Новый год, на День святого Валентина и на Пасху.
– Да, – с задумчивым вздохом промолвил Кертис. – О да, разумеется.
Барбара, отведя взгляд от буклета, посмотрела на него. Фото Кумара он отложил в сторону, а фото Кураши, зажатое между большим и указательным пальцами, поднес поближе к глазам.
– Вы видели его?
– О да, разумеется. Я очень хорошо его помню, потому что никогда прежде не видел ни одного азиата на вечерах геев «В коже и в кружевах», которые бывают в нашем отеле. Они не посещают подобные мероприятия.
– Простите? – в недоумении перепросила Барбара – «В коже и в кружевах»?
Кертис порылся в бронзовом сундучке и вытащил из него буклет, который Барбара еще не успела посмотреть. Его обложка была черная с диагональной полосой белых кружев. Слова «В коже» – в верхнем треугольнике; слова «в кружевах» – в нижнем. Посредине было напечатано приглашение на ежемесячно устраиваемые танцевальные вечера, устраиваемые в отеле. Помещенные в буклете фотографии, сделанные на предыдущих вечерах, не оставляли сомнений в том, кто был посетителями этих мероприятий.
Очко в пользу Тревора Раддока, подумала Барбара.
– Это танцы для гомосексуалистов? – спросила она Кертиса. – Весьма необычное развлечение, которое можно найти за городом, согласны?
– Сейчас трудные времена, – ответил он рассудительным тоном. – Бизнес, закрывающий дверь перед потенциальной прибылью, не слишком долго сможет быть бизнесом.
В этих словах есть доля правды, подумала Барбара. Базил Тревор мог также вкусить кусок этого пирога и прожевать его во время подсчета прибылей и убытков в конце финансового года.
– И вы видели Кураши на одном из таких танцевальных вечеров? – поинтересовалась она.
– В прошлом месяце. Точно. Как я и говорил, на такие сборища азиаты почти не приходят. Между прочим, в нашей округе вообще очень немного азиатов. Поэтому, когда он появился, я сразу обратил на него внимание.
– А вы уверены, что он пришел сюда именно на танцы, а не поужинать? Или выпить чего-нибудь в баре?
– Нет, сержант, он пришел сюда именно на танцы. И не ради наркотиков, уверяю вас. И было похоже, что он оказался здесь в первый раз. Никакого макияжа. Никаких муляжных женских прелестей. Вы понимаете, о чем я. Но было совершенно ясно, зачем он приходил в «Замок».