– Чтобы подцепить партнера?
– Навряд ли. Он был не один. И его спутник не походил на того, от кого его спутник желает избавиться.
– Значит, у него здесь было свидание?
– Очень похоже на то.
Итак, вот оно, первое подтверждение показаний Тревора Раддока о гомосексуальности Кураши. Но это подтверждение не вносило ясности в роль самого Тревора.
– А как выглядел тот тип? Ну, с которым у Кураши было назначено свидание? – поинтересовалась Барбара.
Кертис с готовностью обрушил на нее исключительно общее и в общем-то бесполезное описание, в котором все параметры описываемого человека – рост, вес, телосложение – были средними. Это описание, конечно, было не столь полезно, как громоотвод во время грозы, но одна деталь все-таки привлекла ее внимание. Когда Барбара спросила, была ли у спутника Кураши какая-нибудь видимая татуировка – например, паук в паутине, татуированный на шее, – Кертис ответил отрицательно. Определенно нет, заявил он и сразу стал объяснять, откуда у него такая уверенность.
– Когда я вижу на ком-нибудь татуировку, я никогда этого не забываю, потому что от мысли иметь такую же на собственном теле у меня подгибаются колени. Иглофобия, – добавил он. – Если меня когда-нибудь попросят сдать кровь, я сразу помру.
– Понятно, – кивнув головой, произнесла Барбара.
– И чего только люди не вытворяют со своими телами ради моды… – Он пожал плечами и вдруг поднял вверх указательный палец, словно фраза, которую он произнес, напомнила ему что-то. – Постойте, сержант, – оживился он. – У этого парня через губу было продето кольцо. Ну конечно, кольцо. Сержант, совершенно точно. На нем были еще и сережки. И не по одной, обратите внимание, не по одной. По крайней мере по четыре в каждом ухе.
Ну вот, наконец-то она нашла то, что искала. Продетое через губу кольцо подтверждало показания Тревора. Итак, хоть что-то правдивое выплыло, наконец, на поверхность: Кураши был голубым.
Барбара поблагодарила Кертиса за помощь и пошла к машине. Остановившись в тени густого запыленного граба, вынула из рюкзачка пачку сигарет. Она курила и размышляла о том, что дает следствию подтверждение показаний Тревора.
Ажар говорил, что гомосексуальность считается у мусульман смертным грехом, за который грешника могут навечно изгнать из семьи. А поэтому столь серьезное отклонение следовало держать в глубокой тайне. Но если кто-то раскрыл эту тайну, была ли она достаточным основанием – в религиозном и общечеловеческом смысле – для того, что из-за этого Кураши лишили жизни? Конечно, семья Маликов сочла бы оскорблением, если Хайтам, войдя в нее, использовал новое родство как ширму для своей тайной жизни. Но ведь местью, еще более жесткой, чем смерть, было бы раскрыть эту тайну его семье – и пусть они поступают с ним, как знают?
Ну, а если его гомосексуальность была причиной того, что случилось с ним на Неце, то какую роль сыграл в этом Кумар? Или телефонные звонки в Германию и Пакистан? Или дискуссии с муллой и муфтием? Или этот адрес в Гамбурге? Или бумаги, найденные в банковском сейфе?
Ломая голову над этими вопросами, Барбара в последний раз затянулась и пошла к своему «Мини». Она совсем забыла о визите Руди в промышленную зону, а ведь пока она недалеко от нее, было бы разумно хотя бы осмотреть объект вблизи.
Меньше чем через пять минут Барбара была там. Перед тем как подъехать ко входу в обширный складской комплекс, она убедилась, что Руди поблизости нет.
Все складские ангары были собраны из готовых гофрированных стальных панелей двух цветов: нижняя половина – из зеленых, верхняя – из серебристых, и к каждому ангару был пристроен офисный блок, собранный из пепельно-серого кирпича. На всем участке не росло ни единого деревца, а потому не было и намека на какую-либо тень; раскаленные на солнце стальные стены ангаров создавали внутри эффект доменной печи. Однако, несмотря на это, стоящий в конце площадки ангар, куда проскользнул Руди, был закрыт: его огромные стальные двери и ряд окон казались наглухо запечатанными. Это отличало его от других ангаров, двери и окна в которых были распахнуты настежь в надежде поймать хоть какой-то ветерок.
Невдалеке от ангара, в который наведывался Руди, Барбара нашла подходящий пятачок для своего «Мини». Она припарковала машину в нескольких ярдах от ряда красно-белых контейнеров для мусора, стоящих среди поникших от жары кустиков аманата, обтерла мокрый лоб тыльной стороной ладони, в очередной раз выругала себя за то, что не додумалась взять из отеля бутылку воды; сетуя на свою глупость, выкурила сигарету, от чего жажда стала еще более нестерпимой, и, в конце концов, распахнула дверцу машины.
Промышленную зону прорезали два проезда, расположенные перпендикулярно друг другу. По обеим сторонам проездов стояли складские помещения; их близость к Паркестонскому порту делала их практически идеальным местом для хранения как прибывающих в страну товаров, так и товаров, вывозимых из нее. Выгоревшие на солнце указатели оповещали о том, что хранится в складских ангарах: электронная аппаратура, бытовая техника, фарфор и хрусталь, хозяйственные товары, офисная техника.
Указатель на ангаре, интересовавшем Барбару, не бросался в глаза и не спешил оповещать о том, что хранилось внутри. Барбаре пришлось прошагать по жаре не менее десяти ярдов до офисного блока, прежде чем она заметила маленький листок белой бумаги на двери и смогла прочесть: «Истерн Импортс» – и ниже: «Изящная мебель, предметы интерьера».
Так, так, так, подумала Барбара и мысленно сняла шляпу перед инспектором Линли. Она как будто слышала его похвальные слова в свой адрес: «Вы умница, сержант Хейверс». Барбара, в конце концов, подтвердила его постулат о том, что при расследовании убийства ничего нельзя считать совпадением. Либо Руди слинял из офиса компании «Поездки по всему свету» потому, что внезапно ощутил нестерпимое желание улучшить интерьер своей квартиры-студии, или он знал больше того, что был готов сообщить. В любом случае, выяснить это можно было только одним способом.
Дверь в офисный блок была закрыта и Барбаре пришлось постучать. Никто не отозвался, и она, прищурившись и напрягая зрение, прильнула к запыленному стеклу. В комнате были явные признаки того, что она обитаема: на столе была разложена подготовленная для обеда снедь – ломти хлеба в упаковке, сыр, яблоко, нарезка ветчины.
У Барбары мелькнула мысль, что ее могут впустить внутрь только по условленному стуку. Но через секунду ее слух уловил резкий скрежещущий звук, донесшийся из складского помещения. Через оконное стекло она видела, как распахнулась дверь, ведущая из офисного блока в склад. Худой человек в очках – настолько худой, что конец поясного ремня был перекинут через пряжку и заправлен в брюки – вошел со склада в офис и запер за собой дверь, а затем подергал ее, дабы убедиться, что та действительно заперта.
Идя через офис к входной двери, он указательным пальцем поправил очки на переносице. По прикидке Барбары, мужчина был не менее шести футов ростом, но из-за сутулости не казался слишком высоким.
– Я очень извиняюсь, – любезно произнес он, распахивая перед ней дверь. – Кохда я на заднем помещении, то обычно закрываю эту дверь.
Кохда я на заднем помещении, мысленно повторила Барбара. Еще один немец. По одежде его нельзя было принять за бизнесмена. На нем были брюки из хлопковой ткани и белая футболка. На ногах кроссовки без носков, на босу ногу. Его загорелое лицо покрывала щетина, сливающаяся с висками, светло-каштановыми, как и волосы на голове.
– Детектив Скотленд-Ярда, – объявила Барбара и показала ему удостоверение.
Глядя на него, он нахмурился. Но когда поднял глаза, выражение его лица представляло собой смесь простодушия и озабоченности в равной пропорции. Он ничего не спросил и ничего не сказал. Просто ждал, что скажет она, и воспользовался моментом для того, чтобы скатать в трубочку ломтик ветчины и откусить от него кусок, держа в пальцах словно сигару.
По своему опыту Барбара знала, что большинство людей не могут делать чего-либо в период молчаливой паузы, возникающей в их разговоре с полицией. Но этот немец, казалось, был из тех, кто может использовать такие паузы для чего угодно.
Барбара в третий раз за день извлекла из рюкзачка фотографии Хайтама Кураши и Фахда Кумара. Немец откусил еще кусок ветчины и, не сводя глаз с фотографий, потянулся за куском сыра.
– Этого я видел, – произнес он, указывая на фото Кураши. – Этого не видел. Его – нет.
Нет он произнес, как нэт. И его английский был явно менее натуральным, чем английский Руди.
– И где же вы его видели? – поинтересовалась Барбара.
Немец накрыл ломоть ржаного хлеба куском сыра.
– В газете. Его убили на прошлой неделе, да? Я видел его фотографию в субботу, а может, в воскресенье. Не помню точно.
Точно он произнес как тошно.
Немец впился зубами в хлеб с сыром, откусил и начал медленно жевать. На столе не было никакого питья, но это, похоже, его не заботило, несмотря на соленое мясо и вязкую массу из хлеба и сыра, попеременно наполнявших его рот. Глядя, как он жует и глотает, Барбара почувствовала еще более нестерпимое желание заполучить в руки стакан холодной воды.
– А до газеты? – спросила она.
– Видел ли я его до этого? – уточнил вопрос он, произнеся «этаго» вместо «этого». – Нет, я его не видел. А почему вы спрашиваете?
– Среди его вещей был найден коносамент компании «Истерн Импортс». Он хранился в банковском сейфе.
Немец на мгновение прекратил жевать.
– Да, это довольно странно, – подумав, произнес он. – Можно, я… – Протянув руку, он взял фотографию. Пальцы у него были длинные и изящные, с полированными ногтями.
– То, что он хранил эти бумаги в банковском сейфе, свидетельствует об их важности, – сказала Барбара. – А какие еще могут быть причины тому, чтобы хранить их там, как вы думаете?
– Конечно. Конечно. Это чистая правда, – торопливо согласился немец. – Будет разумно сохранять коносамент в надежном м