– Там был кто-то еще? – встрепенулась Эмили.
– Он прятался за кустами дрока, растущего у подножья скалы.
Хегарти описал, как двигался силуэт, который он видел: какая-то фигура выскользнула из-за кустарника, спустилась на несколько ступенек, открепила что-то от железных опор перил, стоящих по обеим сторонам ступенек, после чего скрылась.
– Вот тогда-то я и понял, что его прикончили, – заключил свой рассказ Хегарти.
Рейчел поставила свою подпись всюду, куда указал палец мистера Добсона. В его офисе было так жарко, что ее одежда прилипла к стулу, а капли пота с бровей, словно слезы из глаз, падали на документы. Но плакать она и не собиралась. Сегодня, да и во все предшествующие дни, она была готова на все, кроме плача.
Час, положенный ей на обед, Рейчел использовала на то, чтобы приехать в «Приют на утесе». Она изо всех сил жала на педали, не обращая внимания на жару, на автомобили, на пешеходов, изматывала себя – и все это ради того, чтобы мистер Добсон не успел продать кому-либо другому единственную еще остававшуюся непроданной квартиру в «Приюте». Она была настолько поглощена своими мыслями, что даже не отворачивала лицо от любопытных взглядов, что делала всегда, когда оказывалась среди незнакомых людей. Что значили для нее эти взгляды сейчас, когда решалось ее будущее?
Рейчел искренне верила тому, что сказала вчера Сале перед тем, как расстаться. Тео Шоу, сказала она, передумает. Он не бросит Сале в такой ситуации. Не в натуре Тео Шоу бросать того, кого любишь, особенно когда любимой необходима помощь.
Но она совершенно выпустила из виду Агату.
Открывая утром магазин, Рейчел в течение десяти минут слушала новости о том, что у миссис Шоу был инсульт. На Хай-стрит в тот день только и было разговоров, что о здоровье этой пожилой дамы. Рейчел и Конни едва успели снять покрывало с главной витрины с ожерельями и браслетами, как к ним ворвался мистер Ансворт из книжного магазина. В руках он держал огромную открытку с пожеланием скорейшего выздоровления, которую попросил их подписать.
– Что на это раз? – полюбопытствовала Конни. Открытка, имевшая форму гигантского зайца, больше подходила для пожелания счастливой Пасхи ребенку, чем для выражения наилучших пожеланий даме, стоящей у края могилы.
Этих четырех слов было достаточно для того, чтобы мистер Ансворт пустился в долгие разглагольствования об «апоплексическом пароксизме» – так по-научному он называл удар, приключившийся с миссис Шоу. Это было как раз в стиле мистера Ансворта. Он уделял много времени чтению словарей, а потому любил вставлять в свою речь словечки, которые никто, кроме него самого, не понимал. Но когда Конни – которую ничуть не интересовала его почерпнутая из словарей мудрость, поскольку она никаким боком не касалась ни свинга, ни продажи бижутерии – сказала: «Алфи, о чем ты там трендишь? Нам нужно работать», мистер Ансворт мгновенно перешел от лукавого мудрствования к простой и всем понятной манере общения:
– У старой Агаты Шоу произошло в голове короткое замыкание, Кон. И случилось это вчера на глазах Мэри Эллис. Ее отвезли в больницу, и как минимум до субботы она подключена к машинам, которые делают за нее все.
Нескольких минут разговора хватило на то, чтобы прояснить подробности и главное – прогноз на будущее миссис Шоу. Конни интересовало это, потому что пребывание престарелой дамы во здравии означало продолжение реконструкции Балфорда-ле-Нец, в которой владельцы магазинов на Хай-стрит, естественно, были заинтересованы. Рейчел интересовалась этим потому, что самочувствие миссис Шоу в настоящий момент определяло будущее поведение ее внука. Одно дело – чувствовать уверенность в том, что Тео в нормальных обстоятельствах исполнит свой долг по отношению к Сале. Но совсем другое дело – предугадать, возложит ли он на себя бремя супружества и отцовства в самый разгар семейного кризиса.
Рейчел узнала от мистера Ансворта – который узнал это от мистера Ходжа из «Бабушкиной пекарни», а тот от хозяйки магазина «Картины и этюды» миссис Барриган, доводившейся Мэри Эллис тетей по отцу, – что состояние здоровья миссис Шоу на данный момент чревато для семьи самыми серьезными последствиями. Конечно же, она будет жить. А раз так, то Тео наверняка возложит на себя ответственность мужчины по отношению к Сале. Но когда мистер Ансворт пустился в рассуждения о том, что может ожидать миссис Шоу в отдаленной перспективе, Рейчел посмотрела на вещи совершенно иначе.
Его речь изобиловала такими терминами, как «постоянный уход» и «интенсивная реабилитационная терапия», и такими патетическими сентенциями, как «преданность любимого человека», «жребий родиться под счастливой звездой», «какое счастье, что рядом с нею этот прекрасный юноша». Слушая это, Рейчел очень быстро сообразила, что, осознавая свою ответственность перед Сале, основное внимание Тео Шоу сосредоточит на бабушке. По крайней мере, так рисовалась перед ней ближняя перспектива.
Поэтому все утро Рейчел постоянно смотрела на часы. Сейчас отношения ее с матерью все еще были натянутыми, и она не могла просить разрешения отлучиться из магазина, чтобы доехать до «Приюта на утесе». Но в тот момент, когда часовая стрелка дошла до двенадцати, она выскочила из магазина, оседлала велосипед и, пригнувшись к рулю, понеслась словно участник гонки «Тур де Франс».
– Прекрасно, – воскликнул мистер Добсон, когда она поставила последнюю подпись на договоре о покупке, и, взяв бумаги со стола, стал размахивать ими в воздухе, словно желая высушить чернила. Одарив Рейчел лучезарной улыбкой, он снова воскликнул: – Прек-рас-но. Воистину прекрасно. Вы никогда ни на секунду не пожалеете о своем приобретении, мисс Уинфилд. Покупка такой квартиры – это самое надежное вложение капитала. Не пройдет и пяти лет, как вложенные вами деньги удвоятся. Вспомните потом мои слова. Поверьте, вы очень мудро поступили, купив эту последнюю квартиру раньше других. Но я уверен, что вы и в других вещах проявите себя умной девочкой, я прав?
И он пустился в рассуждения о заемщиках по ипотеке, о жилищно-строительных кооперативах, о сотрудниках по инвестициям различных банков. Но все, что он говорил, пролетало мимо ушей Рейчел. Она кивала головой, улыбалась, заполняла чек на оплату в рассрочку, обнуляя тем самым свой счет в банке «Мидландс», но думала при этом лишь о том, что надо как можно скорее завершить деловую часть, успеть домчаться до горчичной фабрики и поддержать Сале, когда до нее дойдет новость о несчастье, постигшем Агату Шоу.
Она не сомневалась, что Сале воспримет эту новость так же, как и она сама: увидит в ней неустранимое препятствие к тому, чтобы начать новую жизнь с Тео и их ребенком. Трудно даже предвидеть, как эта новость может подействовать на Сале. А поскольку люди, когда на них обрушиваются такие неожиданные известия, нередко теряют ориентацию в событиях и ситуациях, а потому принимают скоропалительные решения, о которых впоследствии жалеют, то сейчас ей – Рейчел Линн Уинфилд – необходимо быть рядом с Сале и не дать ей возможности наделать глупостей.
Рейчел надо было спешить, но все равно она не могла уйти, не пройдя в очередной раз по квартире. Она понимала, что уже скоро будет жить здесь – они будут жить здесь, – и все-таки ей казалось сном то, что она действительно обладает этой квартирой, и чтобы претворить этот сон в реальность, надо было всего лишь пройти по всем комнатам, заглянуть в распахнутые шкафы, полюбоваться видом из окон.
Мистер Добсон передал ей ключ.
– Конечно, конечно, – угодливо проквакал он и добавил: – Naturellement, chиre mademoiselle. – Его речь сопровождалась подрагиванием бровей и косыми взглядами, что по опыту Рейчел свидетельствовало о том, что он, глядя на ее лицо, не испытывает отвращения. Она обычно резко и враждебно реагировала на проявление такого топорно-лицемерного bonhomie, но сейчас она чувствовала истинно дружеское расположение к этому мельтешащему вокруг нее человеку, и поэтому, отбросив назад спадающие на лицо волосы, предстала перед ним во всем своем безобразии. Ведь благодаря мистеру Добсону Рейчел сжимала сейчас в ладони ключ, которым открыла сейчас дверь квартиры 22, своей квартиры.
Осматривать там практически было нечего: две спальни, одна ванная комната, гостиная, кухня. Квартира была на первом этаже; к гостиной примыкала крошечная терраса, выходящая на море. Здесь – Рейчел мечтательно закрыла глаза – они будут сидеть по вечерам, а ребенок будет лежать в колыбельке, стоящей между ними.
Глядя в окно гостиной, она блаженно вздохнула, словно уже видела перед собой эту идиллическую картину. Бриз с Северного моря колышет дупатту на голове Сале, слегка раздувает юбку на Рейчел, когда та встает с кресла, чтобы поправить одеяльце на груди спящего младенца. Она воркует над ним – может быть, над ней – и осторожно вынимает крошечный пальчик из херувимского ротика. Чуть дотрагивается до мягкой маленькой щечки, до которой еще никогда в жизни не дотрагивалась, нежно проводит рукой по волосам… а какого цвета будут волосы у ребенка, вдруг задумывается она. Да, это интересно. Так какого же цвета будут волосы у него или у нее, вот это вопрос…
Тео блондин. Сале жгучая брюнетка. Волосы у их ребенка будут скомбинированными из их волос, так же как и его кожа будет скомбинирована из белой кожи Тео и оливковой кожи Сале.
Рейчел сейчас была всецело поглощена мыслями о том, каким чудом будет совместная жизнь Сале Малик и Тео Шоу. И в этот момент она поняла, что едва ли способна ждать несколько месяцев до того, как своими глазами увидит, какое именно чудо представляет собой их совместная жизнь.
Внезапно до нее дошло, какую доброту и какое участие она, Рейчел Линн Уинфилд, проявляла и проявляет по отношению к Сале Малик. Она ей больше чем подруга. Она служит ей тонизирующим средством. Общаясь ежедневно с ней до момента родов, Сале будет чувствовать себя сильнее, счастливее, будет с большим оптимизмом смотреть в будущее. И все – все – в конце концов уладится: между Тео и Сале, между Сале и ее семьей, а самое главное, между Сале и Рейчел.