Если она позволит кому-то взять верх над собой, она будет повержена. А это значит, что ее планы относительного будущего Балфорда будут перечеркнуты. Ничего не оставит Агата Шоу после своей смерти, кроме, быть может, воспоминаний, да и то выборочных, в памяти своего внука – да и извлекать их оттуда он будет лишь по необходимости. А вот в памяти будущих поколений о ней не останется ничего. Да и как она может поверить тому, что Тео о ней не забудет? Ведь ему есть о ком помнить. Да, будь у нее возможность оставить память о себе и придать смысл своей жизни, пока та не закончилась, Агата наверняка сама справилась бы с этим. Она собрала бы все воедино и расставила по своим местам. Ведь она уже начала заниматься этим, когда ее разбил этот проклятый инсульт и скомкал все ее планы.
Ну нет, если бы она не была бдительной, этот сальный, неумытый монстр Малик продвинулся бы намного дальше. И что он только ни делал для того, чтобы занять ее место в муниципальном совете; и он сумел пролезть в совет, да так ловко, словно болотный сапог в реку. А сколько всего он еще натворит, когда узнает о том, что ее свалил второй инсульт…
Весь Балфорд превратился бы в парк «Фалак Дедар», дай возможность Акраму Малику развернуться. Город и понять бы не успел, что происходит, а над рыночной площадью возвышался бы минарет, на месте церкви Святого Иоанна выросло бы аляповатое здание мечети, а на каждом углу от Балфорд-роуд до самого побережья чадили бы их отвратительные обжорки. До настоящего вторжения оставался бы всего один шаг: десятки пакистанцев, окруженные сотнями завшивленных детей – на половину которых государство платило бы пособие, а другая половина оказалась в стране незаконно – и обе половины оскверняли бы традиции и культуру страны, в которой они решили проживать.
Они хотят лучшей жизни, ба, так Тео объяснял ей ситуацию. Но ей не нужны были эти добросердечные и ошибочные объяснения того, что было абсолютно очевидным. Им нужна была ее жизнь. Им нужна была жизнь каждой английской женщины, каждого мужчины, каждого ребенка. И они не успокоятся, не дадут себе отдыха и не отступят от начатого, пока не достигнут своей цели.
И в особенности Акрам, думала Агата. Этот гнусный, мерзкий, жалкий Акрам. Он постоянно гнул свою линию, вешая всем на уши липкую лапшу насчет дружбы и братской любви. Он даже выступил в роли миротворца, введя часть своей общины в это нелепое «Сообщество джентльменов». Но Агату Малик не обманул ни своими речами, ни своими действиями. Все это были лишь хитроумные уловки. Они очень напоминали известные способы, с помощью которых в бараньи головы простолюдинов вколачиваются мысли о том, что пастбище свободное и безопасное и что нет никакой необходимости оглядываться каждую минуту, боясь подвергнуться нападению волков.
Но Агата покажет ему, что все его способы и методы она раскусила. Она, как Лазарь, восстанет с больничной койки и снова обретет свою неукротимую силу, которую Акраму Малику – со всеми его планами – ни за что не одолеть.
Агата поняла, что сестра Джекобс ушла. Специфический запах исчез, уступив место запаху лекарств, пластиковых трубок, ее телесных секреций, мастики на полу.
Она открыла глаза. Ее матрас был слегка приподнят, поэтому ее тело было чуть наклонено, а не распластано на нем. Это можно было считать явным улучшением ее состояния за время, прошедшее с момента инсульта. Она видела перед собой только потолок, покрытый не совсем чистыми звукопоглощающими плитами. Она поняла, что в палате специально для нее установлен телевизор, звук которого был приглушен, а сестра Джекобс, уходя, не сделала его громче. Сейчас показывали фильм, в котором страстный, незабываемо красивый супруг вез на каталке свою несчастную, но все еще привлекательную, беременную – это делало ее еще более привлекательной – жену в травматологическую палату, где ей предстояло родить их ребенка. Этот фильм, подумала Агата, если судить по их топорным манерам и слащавому выражению лиц, должен был бы считаться комедией. И какая смехотворная идея у этого фильма! Ведь ни одна из знакомых ей женщин не относилась к родам как к чему-то, вызывающему смех.
С усилием Агата смогла чуть-чуть повернуть голову, так чтобы видеть окно. Полоска неба за окном была блеклой, почти бесцветной, как хвост пустельги, и она поняла, что жара все еще не ослабела. Здесь, в палате, температура наружного воздуха не ощущалась, поскольку больница была одним из нескольких зданий в радиусе двадцати миль от Балфорда, в которых работали эффективные системы кондиционирования. Ей следовало радоваться этому факту… если бы она оказалась в больнице, чтобы проведать кого-то, пострадавшего в результате, к примеру, стихийного бедствия. Разумеется, Агата без труда могла бы назвать имена двадцати людей, более, чем она, заслуживающих того, чтобы пострадать от стихийного бедствия. На этой мысли она задержалась и начала перебирать в памяти имена этих двадцати людей, и развеселилась тем, что приговорила каждого из них к пытке, выпавшей на ее долю.
Занятая этой мыслью, Агата сперва не заметила, что кто-то вошел в палату. Легкое покашливание подсказало ей, что у нее гость. Она услышала негромкий спокойный голос:
– Нет, не двигайтесь, миссис Шоу. Пожалуйста, позвольте мне.
Рядом с кроватью прошелестели шаги, и вдруг она оказалась лицом к лицу со своим главным врагом: Акрамом Маликом.
Она издала нечленораздельный звук, означавший: «Что вам надо? Уходите. Прочь отсюда. Мне противны ваши ехидные ужимки». Но ее пораженный мозг посылал неразборчивые команды голосовым связкам, потому что они издавали лишь непонятную мешанину из неразборчивых стонов и хрипов.
Акрам внимательно смотрел на нее. Все ясно, решила она, он оценивает ее состояние и пытается оценить, какой удар нанести ей, чтобы свалить ее в могилу. А уж тогда у него не будет никаких помех для претворения в жизнь своих хитроумных коварных планов в отношении Балфорда-ле-Нец.
– Я не собираюсь умирать, мистер Вог[123], – объявила она. – Поэтому сотрите со своей физиономии мину лицемерного сочувствия. У вас ко мне сейчас столько же сочувствия, сколько его было бы у меня, окажись вы в подобной ситуации. – Но из ее рта, вылетали лишь отдельные звуки разной высоты тона, ни смысл, ни интонацию которых понять было невозможно.
Акрам огляделся и, отступив в сторону, исчез из ее поля зрения. Она запаниковала, решив, что он намеревается выключить аппараты, жужжащие и попискивающие за ее головой. Но Малик вновь возник в поле ее зрения, теперь уже со стулом, и сел на него возле ее койки.
Она увидела в его руках букет цветов. Он положил его на столик возле кровати и вынул из кармана маленькую книжку в кожаном переплете. Положил ее на колено, но не открыл. Наклонив голову, несколько мгновений сидел молча, а потом из его рта полился поток пакистанской тарабарщины.
«Где же Тео? – в отчаянии подумала Агата. – Почему его нет здесь, и некому прекратить этот балаган?» Голос Акрама Малика был и мирным, и спокойным, но на этом ее не поймаешь. Наверняка он напускал на нее какие-то колдовские чары. Он занимался сейчас черной магией, погружением в шаманство или делал еще что-то, что они используют против своих врагов. Мириться с этим она не собиралась.
– Прекратите этот бубнеж! – потребовала она. – Немедленно прекратите! И сейчас же вон из моей палаты! – Но ее слова были так же непонятны ему, как ей то, что говорил он, и его единственным ответом было то, что он положил свою коричневую руку на ее кровать, словно давая ей свое благословение, которого она не желала и не ждала.
Наконец, Акрам поднял голову и после короткой паузы снова заговорил, но на этот раз она отлично понимала его. И его голос звучал настолько убедительно, что Агата только и могла, что выдержать его взгляд. Она мрачно подумала, что так поступают с людьми василиски; они словно пронзают вас насквозь своими стальными взглядами. Но она все-таки не отвела своих глаз.
– Я только сегодня утром узнал о постигшем вас несчастье, миссис Шоу, – сказал он. – Я вам глубоко сочувствую. Мы с дочерью пришли, чтобы засвидетельствовать вам наше почтение. Она дожидается в коридоре – моя Сале, – потому что нас предупредили, что мы можем заходить к вам в палату по одному. – Он приподнял руку от книжки в кожаном переплете, лежавшей на его колене, и положил ладонь на ее постель. Потом с улыбкой продолжал: – Я хотел прочесть вам кое-что из священной книги, но иногда я замечаю, что мои собственные слова звучат, как молитва. А когда я увидел вас, то слова потекли сами собой без всяких усилий, и я, слушая себя, одновременно удивлялся тому, что слышу, и старался понять великое значение своих слов. Ведь уже давно мне было дано постичь, что пути Аллаха в основном непостижимы моему уму.
«О чем он говорит?» – силилась понять Агата. Он пришел сюда с единственной целью, позлорадствовать – в этом она не сомневалась, так почему же он не приступил к намеченному и не выполнил того, что хотел?
– Ваш внук Тео явился для меня источником неоценимой помощи в течение всего прошедшего года. Думаю, вам это известно. И все это время я не перестаю думать о том, как бы я мог отблагодарить его за доброту, проявленную к моей семье.
– Тео? – усомнилась она. – Нет, только не Тео. Отстань от Тео, ты, мерзкий тип.
Вслушиваясь в набор звуков, вылетавших из ее рта, Акрам решил, что она просит его уточнить и пояснить сказанное.
– Внедрением компьютеров на фабрике «Горчица Малика» он улучшил и текущее положение дел, и позволил нам сделать шаг в будущее. И именно он был первым, кто вместе со мной работал ради укрепления престижа «Сообщества джентльменов». У нас с вашим внуком Тео общие взгляды. А я воспринимаю ваше несчастье как случай, благодаря которому я наконец-то могу отплатить ему за его доброту.
Ваше несчастье, мысленно повторила Агата. Теперь она точно знала, о чем Малик ведет речь. Сейчас он полагает, что настал тот самый момент, когда он может взять верх легко, как хищник, убивающий мелкую добычу. Подобно ястребу, Акрам выбрал время, и сейчас его глаз нацеливается на то, чтобы покончить с жертвой. А она совершенно беззащитна.