Тео, разумеется, никогда прямо не говорил о том, что его бабушка ненавидит всю азиатскую общину целиком, а каждому из ее членов желает впасть в болезнь. Но ее антипатия по отношению к иммигрантам, которые валом валят в Балфорд-ле-Нец, всегда присутствовала как некая реальная составляющая во взаимоотношениях Сале с ее возлюбленным. Она отделяла их друг от друга с такой же неотвратимой неизбежностью, как и постоянные разговоры родителей Сале об устройстве ее будущей жизни.
Сале сердцем чувствовала, что их любовь закончится задолго до того, как дойдет до точки, когда необходимо будет принимать судьбоносные решения. Традиции, религия, культура объединились с одной целью – подавить их любовь. И все-таки с самого начала она старалась, пусть ложно, но утешить себя мыслью о том, что не сможет быть с Тео по чьей-то злой воле. И как легко было сейчас толковать слова святого Корана и находить в них оправдание того, что случилось с бабушкой Тео: Любое благо, которое достается тебе (о, человек), приходит от Аллаха. А любая беда, постигающая тебя, приходит от тебя самого.
Она могла твердо утверждать, что теперешнее состояние миссис Шоу – прямое следствие этой ненависти, этой предвзятости и этих предрассудков, которые она постоянно разжигала в себе и которыми старалась заразить других. Но Сале также понимала и то, что эти слова из Корана применимы и к ней самой. Ведь болезнь поразила и ее, как поразила она бабушку Тео. Девушка была уверена, что болезнь эта – прямое следствие ее эгоистичного неправильного поведения.
Сейчас ей не хотелось обдумывать то, как случилось, что она заболела, и как довести все до благополучного конца. Суровая реальность состояла в том, что она вообще не знала, что делать. Даже не знала, с чего начать, хотя и сидела в данный момент в больничном коридоре, где дела, завуалированно называемые «Необходимые процедуры», выполнялись, по всей вероятности, круглые сутки без перерыва.
Облегчение Сале почувствовала лишь на мгновение, когда была с Рейчел. В тот момент, когда подруга объявила: «Я съездила туда и все уладила», Сале почувствовала, что с плеч у нее свалилась гора, почувствовала такую легкость, что казалось, вот-вот поднимется в воздух. Но когда выяснилось, что «съездила» и «все уладила» касаются покупки квартиры, в которую Сале никогда не переедет, отчаяние, еще более горькое, чем прежде, навалилось на нее. Рейчел была ее единственной надеждой на избавление от явного греха, совершенного против религии и против семьи; единственной надеждой на то, что все сохранится в тайне и будет сопряжено с минимальным риском. Но вот теперь Сале знала, что ей самой предстоит искать выход из этой ситуации. А она даже не могла себе представить, с чего начать.
– Сале? Сале?
Она повернула голову туда, откуда услышала свое имя, произнесенное тем же задыхающимся голосом, каким обычно он окликал ее в те ночи, когда они встречались в грушевом саду. Справа от нее стоял Тео, направлявшийся в бабушкину палату; в одной руке он держал запотевшую банку кока-колы.
Она, машинально протянув руку, сжала пальцами висевший на груди кулон, словно желая скрыть камень от него и не показать, что сейчас он приобрел для нее особое значение. Однако Тео разглядел знакомую окаменелость и, по всей вероятности, осмыслил тот факт, что сейчас она носит его подарок на груди. Поэтому он, подойдя к скамейке, на которой сидела Сале, сел рядом с нею. Банку с кока-колой он поставил на пол. Сале наблюдала за его движениями, а потом стала пристально смотреть на алюминиевую крышку банки.
– Рейчел сказала мне, Сале, – с трудом произнес он. – Она думает…
– Я знаю, что она думает, – прошептала Сале.
Она хотела сказать Тео, чтобы он отсел от нее или хотя бы стал у противоположной стены и сделал вид, что их беседа связана лишь с тем, что она озабочена состоянием здоровья его бабушки, а он выражает ей благодарность за ее горячее участие. Но сейчас он сидел рядом, и по прошествии нескольких долгих недель, в течение которых они не виделись, его близость буквально пьянила ее. Ее сердце стремилось к еще более тесной близости, а ум внушал ей, что ради того, чтобы сберечь себя и вообще выжить, надо держаться от него подальше.
– Что ты решила делать? – спросил Тео. – Я, после разговора с Рейчел, постоянно задаю себе этот вопрос.
– Тео, пожалуйста. Что толку говорить об этом?
– Что толку? – с горечью в голосе повторил он ее вопрос. – Если так, то тогда со мной все в порядке. Раз это не мое дело, то и вести разговоры об этом впустую. Но ведь я же люблю тебя, Сале. И ты говорила, что любишь меня.
Крышка банки с кока-колой вдруг задрожала и потеряла круговую форму. Сале быстро заморгала и наклонила голову. А рядом с ними больничная жизнь и работа текли своим чередом. Санитары сновали мимо, толкая перед собой носилки на колесах, врачи шли на обход, сестры катили перед собой тележки с подносами, на которых стояли лекарства для пациентов. Но Сале и Тео не замечали ничего, что делалось вокруг, словно сидели за стеклянной стеной.
– Я постоянно думаю, – обратился к ней Тео, – о том, сколько времени тебе надо было на то, чтобы понять, что ты любишь Кураши, а не меня. Один день? Неделя? Две недели? А может быть, этого вообще не произошло… ведь ты постоянно уверяла меня в том, что у ваших людей совершенно не обязательно, вступая в брак, любить друг друга. Может, и ты считаешь так же?
Сале чувствовала, как сильно пульсирует кровь на щеке под родимым пятном. Она никак не могла заставить его понять себя. Ведь для того, чтобы он понял, надо было сказать ему правду, а сказать ее она не могла.
– Я, не переставая, думаю о том, как и где это случилось. Я надеюсь, ты простишь меня за это. Пойми, последние шесть недель я практически ни о чем не думаю, как только о том, что ведь этого между нами не было. Оно могло быть, но ведь этого не было. Мы позволяли себе многое, верно? Там, на Конском острове. Даже и тогда в саду, когда твой брат…
– Тео, – взмолилась Сале. – Пожалуйста, не надо говорить о наших делах.
– Они же не наши. Я тоже думал, что они наши. Даже когда объявился Кураши – даже тогда, когда ты предупредила о его скором появлении, – я все еще думал о нас как о едином целом. Я носил этот проклятый браслет…
Сале вздрогнула, услышав, какой эпитет он употребил. Сейчас, заметила она, браслета на его руке не было.
– …и все время думал: она же знает, что не должна выходить за него замуж. Она знает, что может отказаться от этого, потому что ее отец ни за что не заставит ее выйти замуж против ее воли. Ее отец азиат, да, азиат, но в то же время он еще и англичанин. Может быть, даже больший англичанин, чем она сама. Но шли дни, за ними шли недели, а Кураши все оставался здесь. Он оставался здесь, и твой отец ввел его в члены «Сообщества джентльменов», и представил как своего сына. «Через несколько недель, – сказал он мне, – он войдет в нашу семью. Наша Сале – его невеста». Я должен был все это слушать, поздравлять, желать всего наилучшего, а сам я в это время хотел…
– Нет!
У нее не было сил выслушать его признание. И если он воспринимает ее отказ выслушать его как свидетельство о том, что ее любовь к нему мертва, то так оно и есть.
– Вот такие мысли роились в моей голове по ночам, – отрывисто произнес Тео. В его словах чувствовалась накопившаяся в его сознании горечь. – Днем я мог забыть обо всем, потому что попросту вгонял себя работой в ступор. Но ночью я не мог думать ни о ком, кроме тебя. И все это время я почти не спал, почти не ел, но тем не менее справлялся с ситуацией, поскольку всегда был уверен в том, что и ты думаешь обо мне. Она расскажет обо всем отцу сегодня вечером, постоянно надеялся я. Кураши уедет. Наступит наше время, мое и Сале; наступит наше время, и мы получим свой шанс.
– Мы никогда ничего не получим. Я пыталась втолковать тебе это. Ты отказывался верить мне.
– А ты? Чего ты хотела, Сале? Почему ты приходила ко мне по ночам в ваш сад?
– Этого я не могу объяснить, – прошептала она, превозмогая себя.
– Но это же не игра. Не игра, правила которой не может объяснить никто.
– Я не играла с тобой ни в какие игры. Все, что я чувствовала, чувствовала по-настоящему. Я была тем, кем была в жизни.
– Хорошо. Отлично. Я думаю, что между тобой и Хайтамом Кураши было то же самое. – Он выпрямился, собираясь подняться со скамейки.
Сале задержала его, протянув руку и сжав пальцами его голое запястье.
– Помоги мне, – прошептала она, глядя на него так, будто прощалась с ним. Сале уже забыла, как выглядят его сине-зеленые глаза, родинка над губой, лежащая на лбу прядь белокурых волос. Она была напугана его внезапной близостью к ней и боялась, что ее тело отреагирует на прикосновение руки к его телу. Она понимала, что нужно отпустить его руку, но сил на это у нее не было. Ее единственным шансом был он. – Рейчел не захотела. Тео, пожалуйста, помоги мне.
– Избавиться от ребенка Кураши? Ты об этом?.. А зачем?
– Потому что мои родители… – Ну как она могла ему объяснить?
– А что с ними? Пойми, твой папочка, конечно, выйдет из себя, когда узнает, что ты беременна. Ну а если родиться мальчик, он быстро смирится. Просто скажи ему, что вы с Кураши воспылали друг к другу такой страстью, что не могли ждать брачной церемонии.
Обидная несправедливость его слов, порожденная его собственными душевными муками, заставила ее раскрыть правду.
– Это ребенок не Хайтама, – с трудом произнесла она и выпустила его руку из своей. – Когда Хайтам приехал в Балфорд, я уже два месяца была беременной.
Тео, не веря ее словам, оторопело посмотрел на нее. Она видела, как он, с паническим ужасом глядя ей в лицо, пытается понять суть того, что она только что сказала.
– Так что, черт возьми… – Но почувствовал всю бесполезность вопроса, не успев досказать его до конца. После короткой паузы он снова попытался повторить свой вопрос: – Сале, так что, черт возьми?..
– Мне необходима твоя помощь, – взмолилась она. – Прошу тебя, помоги.