– Так что это? – не унимался Тео. – Если ребенок не Хайтама… Сале, чей же он?
– Пожалуйста, помоги мне сделать то, что мне необходимо сделать. Кому мне позвонить? Где эта клиника? Только не в Балфорде. Здесь я не могу. Может быть, в Клактоне… В Клактоне ведь должно же быть что-то, где мне помогут. Тео, это надо сделать быстро и незаметно, чтобы родители не узнали. Если они узнают, это их убьет. Поверь мне. Это убьет их, Тео. И не только их.
– Кого еще?
– Пожалуйста.
– Сале. – Его рука с силой сжала ее руку выше локтя. Он словно услышал в ее голосе все то, о чем не мог заставить ее рассказать. – Что произошло? Той ночью… скажи мне. Что произошло?
Ты заплатишь, сказал тогда он, заплатишь так, как платят шлюхи.
– Я все взяла на себя, – с трудом произнесла она, – мне было безразлично, что он подумает. Ведь я сказала ему, что люблю тебя.
– Господи, – прошептал он, и его рука, сжимавшая ее руку, разжалась и повисла, словно перебитая.
Дверь палаты, в которой лежала Агата Шоу, раскрылась; отец Сале вышел в коридор и тихо притворил ее за собой. Он слегка смутился, застав свою дочь и Тео Шоу, обсуждающих, судя по их виду, что-то серьезное. Но через мгновение его лицо потеплело – вероятно, от уверенности в том, что Сале делает сейчас все необходимое для обретения душевного покоя.
– О, Тео, – склоняя голову в приветствии, произнес он. – Как я рад, что мы не ушли из больницы, не повидавшись с вами. Я только что говорил с вашей бабушкой и заверил ее – как друг и как член городского совета, – что ее планы реконструкции Балфорда будут выполняться без всяких изменений и без всяких помех.
Тео, сидевший рядом с Сале, встал. Девушка не шевелилась. Она скромно сложила руки и повернула голову так, чтобы Акрам не видел родимого пятна, которое сейчас болезненно пульсировало и его вид мог навести отца на подозрения.
– Благодарю вас, мистер Малик, – ответил Тео. – Как это любезно с вашей стороны. Бабушка будет более чем рада проявленному вами великодушию.
– Отлично, – улыбнулся Акрам. – Ну, дорогая моя Сале, поедем?
Та кивнула и бросила на Тео быстрый умоляющий взгляд. Слегка загорелое лицо молодого человека явственно побледнело; глаза, только что смотревшие на Акрама, остановились на Сале, затем взгляд снова перешел на Акрама, словно он хотел что-то сказать, но не мог решить, что именно. Тео был ее единственной надеждой, но как все другие надежды, с которыми она связывала свою любовь и жизнь, он ускользал от нее.
– Я была очень рада, Тео, снова поговорить с вами, – силясь казаться спокойной, произнесла она. – Надеюсь, ваша бабушка быстро поправится.
– Спасибо, – с трудом выдавил он.
Сале почувствовала, как отец взял ее за руку, и, машинально ступая по плитам пола, пошла рядом с ним в дальний конец коридора к лифту. Каждый шаг, казалось ей, приближал ее к опасной черте. И тут Тео заговорил.
– Мистер Малик, – произнес он.
Акрам остановился и повернулся к нему. На его лице было выражение любезности и внимания. Тео подошел ближе.
– Я хочу… – начал он. – Простите, может, сейчас не место, да я и не претендую на то, чтобы знать, о чем, по правилам этикета, дозволено говорить в подобных ситуациях. Но не будет ли с моей стороны нескромно, если я приглашу Сале пообедать со мной в один из дней на будущей неделе? Вы знаете… это… открывается ювелирная выставка… в Грин-Лодж, где они проводят летний мастер-класс, а ведь Сале делает ювелирные изделия, и я думаю, ей будет интересно и полезно посмотреть, что там показывают.
Акрам, чуть склонив голову набок, обдумывал предложение. Он посмотрел на дочь, словно оценивая ее готовность поучаствовать в таком рискованном предприятии.
– Вы добрый друг нашей семьи, Тео, – сказал он. – Если Сале не против, то с моей стороны не будет никаких препятствий. Ты как, Сале?
Она подняла голову.
– Грин-Лодж, – спросила она. – А где это, Тео?
В его ответе было столько же скрытого, понятного только им, смысла, сколько в его взгляде.
– Это в Клактоне, – пристально глядя ей в глаза, произнес он.
Глава 24
Юмн, массируя обеими руками поясницу и пиная ногами небольшую ивовую корзину, приближалась к ненавистным грядкам, которые свекровь выделила ей на придомовом огороде. Недовольно сморщившись, она наблюдала за Вардах, пропалывающей две грядки сразу – свекровь склонилась над стеблями стручкового перца так, как преданная молодая жена склоняется над своим супругом, – и призывала на голову старой женщины все напасти, какие только могла придумать, от солнечного удара до проказы. И откуда у старой карги столько сил, чтобы при жаре в два миллиона градусов корпеть над своими растениями? В дополнение к непереносимой убийственной температуре, которая, как сообщили в утренних новостях Би-би-си, является рекордно высокой, жизнь насекомых в огороде Вардах была намного более активной, чем рост и созревание томатов, перцев, лука, бобов, на которых проклятые насекомые жили и кормились. Москиты и мухи, как диверсионные спутники-убийцы, с гудением кружились вокруг головы Юмн и садились на покрытое испариной лицо. Пауки, пробравшись к ней под дупатту, шныряли по телу, а зеленые гусеницы, срываясь с листьев, падали ей на плечи. Она злобно молотила по воздуху руками, пытаясь направить мушиный рой в сторону свекрови.
Эта пытка была очередным наказанием строптивой невестке, придуманным Вардах. Любая другая свекровь, в знак благодарности за то, что невестка одарила ее двумя внуками, да еще за такой короткий промежуток времени, прошедший со дня женитьбы сына, наверняка настояла бы на том, чтобы Юмн отдыхала в тени под раскидистым деревом грецкого ореха на краю сада, где в этот момент ее дети – два мальчика – катали свои машинки по ровному участку между корнями дерева, который считали улицей. Любая другая свекровь сообразила бы, что женщина на начальной стадии очередной беременности даже и расслабляться не должна в таком пекле, не говоря уже о том, чтобы работать. Тяжелый ручной труд противопоказан женщине в репродуктивном возрасте, внушала себе Юмн. Но пытаться вбить это в голову Вардах, Вардах одержимой, которая даже в тот день, когда родила своего сына Муханнада, перемыла все окна в доме, сготовила обед для своего мужа, выскребла до блеска кастрюли, горшки и пол в кухне и только потом уединилась в кладовке, где, сидя на корточках, родила ребенка… Нет. Вряд ли Вардах Малик считает температуру в тридцать пять градусов чем-то вроде мелкого неудобства, как, к примеру, сама Юмн – запрещение поливать грядки из шланга.
Каждый разумный человек в этой стране согласился с введенными в нынешнем году ограничениями на использование шлангов для полива растений в своем саду, и следует этим ограничениям. Но Вардах, конечно же, в число таковых не входит. Вардах Малик, как обычно, высадила на многочисленных и бесконечных по протяженности грядках нескончаемые ряды своей гнусной чахлой рассады, и теперь каждый день корпит над своими растениями. Полив из шлангов запрещен ввиду засухи, и она поливает каждое свое жалкое растение вручную, таская ведра с водой от самой стены кухни, на которую выведен наружный кран. Для полива Вардах использует два ведра. После того, как наполняется одно ведро, она относит его к грядкам, и за это время Юмн должна полить растения из другого ведра. Но перед тем, как перейти к этой ежедневной водной процедуре, необходимо разрядить растения, подрезать их, разрыхлить землю и выполоть сорняки. Именно этим они и занимались в тот момент. И Вардах рассчитывала на помощь Юмн, которая призывала на ее голову вечные муки, огонь и пытку раскаленным железом.
Юмн знала причину, по которой Вардах постоянно донимает ее работой, заставляя делать все от стряпни и уборки до рабского труда в огороде. Вардах не упускает любую возможность унизить ее в отместку за то, что у Юмн получается без всякого труда и что сама Вардах едва сумела осилить. Юмн очень легко подсчитала, что Вардах и Акрам Малик прожили в браке десять лет, прежде чем она смогла произвести на свет Муханнада. А затем прошло еще шесть лет, прежде чем свекровь подарила своему супругу Сале. Шестнадцать лет усилий, а результат – всего двое детей. Юмн была уверена, что за такое время она нарожала бы Муханнаду не меньше дюжины детей, в основном мальчиков. Вот поэтому-то, когда Вардах Малик смотрит на невестку, она сразу замечает, какими превосходными качествами обладает она по сравнению с ней самой. И только обращаясь с Юмн как с рабыней, Вардах могла указать ей ее место в доме.
Продолжая проклинать свекровь, до смерти боявшуюся голода и крысиного нашествия, из-за чего она и обрекла невестку на ежедневную бесконечную пытку, Юмн по привычке вообразила, будто вгрызается мотыгой в грунт, который под лучами солнца высох до крепости кирпича, несмотря на обильный ежедневный полив. Нацелившись на лежащий под раскидистым помидорным кустом комок земли, напоминающий очертаниями Гибралтар, она вонзила в него лезвие мотыги, представив себе, что перед нею не земляной комок, а задница Вардах.
Хрясть, грохнула по земле мотыга. Старая ведьма, удивившись, выпрямляет спину. Хрясть. Хрясть. Старая ведьма воет от боли. Юмн заулыбалась. Хрясть. Хрясть. Хрясть. Ага, на старой заднице показалась кровь. Хрясть. Хрясть. Хрясть. Вардах падает на землю. ХРЯСТЬ-ХРЯСТЬ-ХРЯСТЬ-ХРЯСТЬ. Она поднимает руки, умоляя Юмн о пощаде. Она молит о милосердии, которое может получить только от Юмн, но ХРЯСТЬ-ХРЯСТЬ-ХРЯСТЬ-ХРЯСТЬ. Юмн торжествует: настал час ее победы над свекровью, превратившуюся в беззащитную, поверженную, рабыню, жизнь и смерть которой целиком и полностью зависят от воли жены ее сына…
– Юмн! Прекрати! Сейчас же прекрати!
Крики Вардах вторглись неожиданно в ее сознание, нарушив это сновидение наяву, и Юмн стряхнула его с себя так же быстро, как и погрузилась в него. Она почувствовала, как неистово колотится ее сердце и как обильно стекает пот с ее подбородка, заливая перед