Ну и фрукт, черт бы его подрал, подумала Эмили. Он стоял перед ней – само воплощение sang-froid, несмотря на наносекундую тревогу, испытанную перед этим – и спокойно, с непроницаемым лицом ожидал, какое решение примет она, исходя из того факта, что Кумар практически не понимал по-английски. А она проклинала себя за то, что отпустила в Лондон профессора Сиддики. Даже если она свяжется сейчас с детективом Хескетом по мобильному телефону, то они, наверное, уже подъезжают к Уанстеду[131]. Эмили потеряет как минимум два часа, если прикажет ему разворачиваться и везти профессора назад в Балфорд для новой встречи с Кумаром. И Таймулла Ажар сейчас отлично понимал, что этого она делать не хочет.
Барлоу обдумывала то, что узнала о нем из объетивки отдела SO11. В Лондоне считали, что к нему следует относиться с осторожностью, однако служба полицейской разведки не собрала о нем ничего более серьезного, чем супружеская измена и оставление жены с ребенком. Ничего, характеризующего Ажара с положительной стороны, – как, впрочем, и с криминальной. Обычная, ничем не примечательная личность. Если привлекать таких, как он, то всех, от принца Уэльского до пьяниц, околачивающихся у церкви Святого Ботольфа, можно с ходу сажать за решетку на несколько лет. К тому же, как накануне сообщила Барбара Хейверс, Таймулла Ажар не был непосредственным участником этого дела. И в объективке, внимательно прочитанной Эмили, ничего не говорилось о его участии в подпольном братстве, одним из активистов которого был его кузен.
Но даже если абстрагироваться от всего этого, другой альтернативы у нее нет – либо ожидать доставки в Балфорд профессора Сиддики, либо попытаться докопаться до правды сейчас же. Действительно, иного выбора у нее сейчас не было. Эмили с предостерегающей миной на лице поднесла палец почти к самому лицу стоявшего перед ней азиата и сказала:
– Пойдемте. Но учтите: одно несанкционированное действие, и я привлеку вас за это как соучастника преступления.
– За что «за это»?
– Ах, оставьте, вы наверняка знаете, что я отвечу.
Район Авеню располагался в противоположном от горчичной фабрики конце города, примыкающем к игровому полю Балфордского гольф-клуба. Попасть туда можно было по нескольким маршрутам, но Барбара выбрала тот, что пролегал по берегу моря. Она выбрала себе в попутчики самого рослого и мощного детектива из всех, кто был прислан для проведения обыска на фабрике, – парня по имени Рег Парк. Тот сидел сейчас за рулем c видом танцора, которому предстоит пройти в пляске два или три круга с партнером, и шагу-то сделать не могущему, хотя в любую секунду могут объявить джигу. Муханнад, решила Барбара, не придет в восторг от ее приглашения в местное управление полиции на беседу со старшим следователем Барлоу. Хотя в последние дни Малик и провел там несколько часов, но Барбара нисколько не сомневалась в том, что он предпочитает приходить в кирпичное здание Балфорского управления полиции исключительно по собственной воле. А потому она взяла с собой на подстраховку детектива Рега Парка, полагая, что его присутствие сделает Малика более склонным к сотрудничеству.
По дороге она во все глаза смотрела по сторонам, ища бирюзовый «Тандерберд», на котором разъезжал этот азиат. А он так и не появился на фабрике во время обыска и никому не сообщил по телефону о своем местонахождении. Иан Армстронг не нашел в этом ничего необычного, и на вопрос Барбары ответил, что Муханнад Малик, будучи коммерческим директором, часто в рабочее время отсутствует на фабрике по многу часов, а иногда и дней. Необходимо посещать конференции, организовывать презентации, рекламировать товары, обеспечивать увеличение объема продаж. Его работа не связана непосредственно с производственным процессом, а потому его присутствие на фабрике принесет меньше результатов, нежели активная работа на выезде.
Поэтому Барбара водила глазами по сторонам, ища Малика, когда они с детективом Парком ехали вдоль моря. Он, конечно, мог заниматься в это время делами компании. Но по звонку из компании «Поездки по всему свету» или от Клауса Рохлайна Муханнад мог заняться и другими делами.
Бирюзового кабриолета не было нигде. И когда детектив Парк пересек город и подрулил к фасаду необычного, наполовину деревянного дома с остроконечной крышей, ни перед ним, ни в выложенном плитами проезде машины тоже не было. Тем не менее она попросила детектива остановиться у тротуара. Отсутствие машины не означало отсутствие здесь ее хозяина.
– Сделаем попытку, – обратилась она к Парку. – Но будь настороже. Возможно, придется применить силу к этому парню – если, конечно, он дома.
Парк взглянул на нее так, словно применить силу к подозреваемому было как раз то, чем он намеревался завершить свой рабочий день. Он издал какой-то трубно-утробный звук, похожий на клич приматов и вполне подходящий к его громадным ручищам и боксерской груди.
Детектив выгрузился из машины и встал за спиной Барбары на дорожке, ведущей к входной двери. По обеим сторонам дорожки, несмотря на жару и запрет на использование шлангов для полива, густо и буйно зеленела лаванда, лихнис, флоксы. По своему опыту Барбара знала, что обеспечить цветам такую жизнь при убийственной жаре и палящем солнце можно было только путем ежедневного и обильного ручного полива, и делать это мог человек, любящий цветы.
Ни за одним из стекол в окнах обоих этажей, вымытых и протертых до зеркального блеска, не было заметно никакого движения. Но когда Барбара нажала кнопку звонка, установленную рядом с тяжелой входной дверью, кто-то, находящийся внутри дома, отпер дверь в тамбур и приник к вмонтированному в дубовое дверное полотно глазку: к маленькому квадратному отверстию, закрытому частой сеткой. Похоже, так встречают гостей в монастыре, подумала Барбара, и еще больше укрепилась в этой мысли, увидев на другом конце глазка едва различимый силуэт. За дверью стояла женщина, покрытая чем-то вроде чадры или вуали.
– Да? – с вопросом обратилась к ней женщина.
Барбара достала удостоверение и, держа его перед глазком, назвала себя.
– Нас интересует Муханнад Малик, – добавила она. – Нам необходимо поговорить с ним.
Ответа не последовало. Было слышно, как по ту строну двери загремел засов, а потом дверь широко раскрылась. Перед ними в затененном тамбуре стояла женщина средних лет. На ней была длинная юбка, блуза с длинными рукавами, застегнутая на все пуговицы до самого подбородка и до кистей рук; головной платок, скрывавший все от лба до плеч, с которых он ниспадал примерно на ярд, был синего цвета, настолько синего, что в тени тамбура казался черным.
– Какие у вас дела к моему сыну? – поинтересовалась женщина.
– Ага, вы, стало быть, миссис Малик, – догадалась Барбара и, не дожидаясь ответа спросила: – Позвольте нам войти?
Женщина задумалась над просьбой Барбары, оценивая, по всей вероятности, ее правомерность; при этом ее взгляд останавливался то на Барбаре, то на ее спутнике, к которому она, похоже, проявляла особый интерес.
– Муханнада нет, – ответила она наконец.
– Мистер Армстронг сказал, что он поехал домой обедать, но на фабрике так и не появился.
– Да, он здесь был. Но уехал. Час назад. Может быть, больше. – Две последние фразы она произнесла так, словно задавала вопросы.
– Так вы точно не знаете, когда он уехал? Может быть, вам известно, куда он направился? Так мы можем войти?
И снова женщина уставилась на детектива Парка. Она поправила головной платок, подтянув его повыше и поплотнее вокруг шеи. Глядя на нее, Барбара вдруг поняла, как неловко мусульманской женщине принимать кого-то в доме – если посещение полиции считать приемом: муж отсутствует, а в это время мужчина-европеец оказался в их доме. Чтобы сгладить ситуацию, она предложила:
– Детектив Парк подождет в саду. Он в восторге от ваших цветов, не правда ли, Рег?
Детектив снова издал нечленораздельный трубно-утробный звук. Шагнув за порог, он многозначительно посмотрел на Барбару и сказал:
– Если что, кричите, договорились?
Он сжал в кулаки свои похожие на сигары пальцы и уже готовился продемонстрировать размеры своих кулаков, но Барбара так же многозначительным взглядом указала ему на залитую солнцем клумбу за его спиной и сказала:
– Спасибо, детектив.
Парк вышел в сад, а миссис Малик отошла на шаг от двери, сойдя с лежащего перед ней коврика для обтирки подошв. Барбара сочла это за молчаливое приглашение и проворно вошла в тамбур, пока женщина не опомнилась и на словах не взяла свое приглашение назад. Миссис Малик жестом руки пригласила ее войти в комнату, расположенную слева от вестибюля, где они стояли. Эта комната, судя по ведущему в нее арочному проему, служила главной гостиной. Барбара, остановившись в центре, повернулась к миссис Малик, стоявшей у двери на краю покрывающего весь пол яркого цветастого ковра. Она слегка удивилась тому, что на стенах комнаты не было картин. Вместо них висели вышивки арабских текстов, вставленные в позолоченные рамы. Над камином висела картина, изображающая здание кубической формы под затянутым облаками небом. Под этой картиной были веером закреплены несколько фотографий, и Барбара сразу же подошла к ним.
На одной фотографии был Муханнад со своей находящейся в решающей стадии беременности женой; они обхватили друг друга за талии, а у их ног стояла корзина, подготовленная для пикника. На другой фотографии были Сале и Хайтам Кураши, стоящие на пороге деревянно-кирпичного дома, но не того, в котором сейчас была Барбара, а другого. На остальных снимках были дети: оба мальчика в разных позах, либо только в подгузниках, либо одетые до самых бровей во все одежды, предохраняющие от холода.
– Внуки? – спросила Барбара, отходя от камина.
Она заметила, что миссис Малик еще не вошла в комнату, но наблюдает за ней из затененного вестибюля. По выражению ее лица и позе, в которой та стояла, можно было предположить, что хозяйка дома желает сохранить что-то в тайне, либо замыслила какую-то хитрость, либо просто не может справиться с волнением. И Барбара поняла, что поговорить сейчас она сможет только с этой женщиной и что Муханнада действительно нет дома. Какая-то неясная тревога все еще не покидала ее.