– Миссис Малик, – обратилась она к женщине, – а где же ваш сын? Он все еще дома?
– Нет, – ответила миссис Малик. – Я же сказала, что его нет. – И, словно решив, что перемена поведения может подчеркнуть категоричность ответа, она подошла к Барбаре и снова поправила платок на голове и на шее.
Когда она сдвинула шарф на горле, Барбаре в более ярком свете гостиной бросилось в глаза, что рука у нее оцарапана и опухла. А когда она перевела взгляд на лицо стоявшей перед ней женщины, то и на нем увидела царапины и припухлости.
– Что с вами произошло? – спросила она. – На вас напали и избили?
– Нет, ну что вы. Я упала в саду. Зацепилась юбкой обо что-то. – И, словно желая подтвердить правдивость своих слов, она, захватив рукой ткань, показала Барбаре грязное место на юбке, выглядевшее так, будто после падения она еще некоторое время ползала по земле.
– Никогда не видела, чтобы на том, кто упал в саду, были видны следы побоев, – недоверчиво покачала головой Барбара.
– Увы. Значит, мне не повезло, – ответила женщина. – Я уже сказала, что моего сына нет дома. Но я жду его к вечернему кормлению детей. Он, если позволяют дела, никогда не упускает возможности быть с ними в это время. И если вы соблаговолите навестить нас снова в это время, Муханнад будет счастлив…
– Не смейте ничего решать за Муни, – раздался другой женский голос.
Повернувшись, Барбара увидела жену Муханнада, спускавшуюся по лестнице. Лицо у нее тоже было не в порядке. Длинные царапины вдоль левой щеки были явными следами недавней потасовки. Потасовки с другой женщиной этой семьи, заключила Барбара, очень хорошо зная, что мужчины, когда дерутся, бьют кулаками. Она снова изучающим взглядом посмотрела на раны на лице миссис Малик, соображая, как в своих интересах использовать отношения, сложившиеся между этими двумя женщинами.
– Только жена Муханнада может говорить от имени Муханнада, – объявила вторая женщина.
Повезло, обрадовалась Барбара: вражда между ними обернулась удачей для нее.
– Он утверждает, – заявил Таймулла Ажар, – что его бумаги были украдены. Еще вчера они находились в ящике комода. Он уверяет, что говорил вам о бумагах, когда вы были в его комнате. А когда сегодня днем детектив велел ему предъявить бумаги, он хотел взять их из ящика комода, но обнаружил, что их там нет.
Эмили слушала все это, стоя на ногах в душной, похожей на шкаф камере, считавшейся в управлении одной из двух комнат для проведения допросов. На столе стоял магнитофон, а Эмили, включив его, отошла к двери, откуда могла наблюдать за Кумаром, глядя на него сверху вниз – такую позицию она посчитала удобной, поскольку таким образом могла дать понять, в чьих руках сейчас сила и власть.
Таймулла Ажар и Кумар сидели напротив друг друга по разные стороны стола, что, по мнению Эмили, позволяло пакистанцам общаться только по ее разрешению.
Допрос начался с очередной длинной бубнежной тирады Кумара, которого они, войдя в камеру, застали сидящим на полу и забившимся в угол, словно мышонок, понявшим, что ему не избежать кошачьих когтей. Затравленным взглядом Кумар смотрел куда-то за спины Эмили и Ажара, будто ожидая, что в камере появится еще кто-то. Когда он понял, что допрашивать его будут только они, то снова начал бубнить.
Эмили потребовала перевести ей, что он говорит.
Ажар молча и не перебивая слушал его примерно полминуты, после чего сказал:
– Он пересказывает пассажи Корана. Говорит, что среди жителей Медины есть лицемеры, неведомые Мухаммеду. Говорит, что они будут изобличены и жестоко наказаны.
– Попросите его прекратить проповеди, – поморщилась Эмили.
Ажар вкрадчивым голосом сказал что-то Кумару, но тот, пропустив мимо ушей его слова, продолжал бубнить:
– Другие признали свою вину. И хотя они действовали заодно с благочестивыми, это было плохо. Но Аллах примет их покаяние. Воистину Аллах[132]…
– Мы все это уже слышали вчера, – перебила его Эмили. – Сегодня я не собираюсь играть с ним в ту же самую игру. Скажите мистеру Кумару: я хочу знать, что он делает в этой стране без документов. И знал ли Кураши о том, что он находится здесь нелегально?
Кумар сказал ей – через Ажара, – что его бумаги были украдены в то время, пока он не находился в Клактоне, а обнаружил это сразу по возвращении в пансион.
– Да это чушь собачья, – взбеленилась Эмили. – Не далее как пять минут назад детектив Хониман доложил мне, что другие постояльцы пансиона миссис Кирси – англичане, которым эти бумаги не нужны и не интересны. Входная дверь пансиона постоянно на замке, и днем, и ночью; окно комнаты мистера Кумара на высоте двенадцати футов над землей, и выходит на задний двор; стало быть, проникнуть в его комнату через окно нет никакой возможности. Учитывая все сказанное, попросите его объяснить, каким образом могли быть украдены его бумаги, не касаясь пока вопроса, кому и зачем они понадобились.
– Он не может объяснить, как это произошло, – объявил Ажар после того, как выслушал долгий ответ своего соотечественника. – Но он утверждает, что документы – это очень ценные вещи, потому что их можно продать на черном рынке тем отчаявшимся бедолагам, что ищут работу и возможность хоть как-то зацепиться в этой стране.
– Так, – подчеркнуто медленно протянула Эмили и, сузив глаза, пристально посмотрела на пакистанца. Она видела, как его руки, когда он нервно водил ими по столу, оставляли на нем влажные следы. – Скажите ему, – обратилась она к переводчику, – что у него нет никаких причин волноваться по поводу своих бумаг. В Лондоне будут счастливы сделать ему дубликаты. Разумеется, еще год назад с этим была бы целая проблема, но сейчас, с появлением компьютерных технологий, правительственное ведомство сможет для начала выяснить, въехал ли он в страну, имея на руках соответствующую визу. Он может ускорить дело, если сообщит, через какой аэропорт прибыл сюда. Так через какой же? Через Хитроу? Через Гатуик?
Кумар облизал губы и сглотнул слюну. Пока Ажар переводил, он время от времени издавал негромкие звуки, похожие на мяуканье. А Эмили гнула свое.
– Естественно, мы должны знать, какая именно виза была украдена из комнаты мистера Кумара. Иначе мы не сможем оформить ему дубликат, вам понятно? Итак, спросите его, в качестве кого ему был разрешен въезд в страну. Приходится ли он кому-то родственником? Или он приехал, чтобы поработать во время своего отпуска? Может быть, он приехал, чтобы устроиться в качестве работника по дому? Может, он врач? Может, он священнослужитель в каком-либо сане? Допускаю, он может быть студентом или чьим-то супругом. Хотя, поскольку у него есть жена и дети в Пакистане, то последнее, как мне кажется, маловероятно. Может быть, он прибыл в страну для лечения? Хотя он, похоже, не обладает необходимыми для этого средствами, вы согласны?
Кумар, слушая перевод Ажара, извивался на стуле. В его ответе не было никаких прямых указаний на что-либо, никакой конкретики.
– Аллах сулит адское пламя лицемерам и неверующим, – переводил Ажар. – Аллах проклинает их и обрекает на муки вечные[133].
Опять эта молитвенная бодяга, чертыхнулась про себя Эмили. Если этот мелкий придурок и вправду думает, что только молитвы могут спасти его в нынешней ситуации, он еще более глуп, чем кажется с виду.
– Мистер Ажар, – со вздохом произнесла она, – скажите этому человеку, что…
– Я могу попытаться воздействовать на него, – вдруг перебил ее Ажар. Пока Эмили говорила, он молча и, казалось, безучастно наблюдал за Кумаром. А теперь смотрел на нее спокойным и бесхитростным взглядом.
– И чем же? – подозрительно глядя на него, спросила Эмили резким голосом.
– Моей собственной… молитвой, если можно так сказать.
– Если скажете мне перевод.
– Разумеется. – Он снова повернулся к Кумару, заговорил с ним, а потом перевел сказанное Эмили. – Обрадуй верующих, которые каются и поклоняются Аллаху, те, кто служат ему, те, кто восхваляют его… те, кто поддерживает правых и препятствует неправым[134].
– Отлично, – кивнула головой Эмили. – Пожалуй, на этом закончим соревнование в богословии.
Но Ажар неожиданно возразил:
– Могу я сказать ему еще кое-что: «Какой смысл прятаться в лжи, ведь легко можно сбиться с пути»?
– Скажите ему это, – разрешила Эмили, – и добавьте, что игра закончена. Если он не скажет правду, то первым же рейсом будет отправлен назад в Карачи. Так что пусть решает.
Ажар перевел слова Эмили Кумару. Его глаза сразу наполнились слезами. Нижние зубы закусили верхнюю губу. Через мгновение из его рта хлынул словесный поток.
– Что он говорит? – заволновалась Эмили, не слыша перевода.
Ажар, казалось, с трудом отвернулся от Кумара, а потом, помедлив секунду, медленно произнес:
– Он говорит, что не хочет терять свою жизнь. Он просит защиты. В общем, он говорит то же самое, что говорил вчера. «Я никто. Я ничто. Пожалуйста, защитите меня. У меня нет друзей в этой стране. И я не хочу умирать, как другие».
Наконец-то, обрадовалась Эмили, чувствуя сладостный вкус победы.
– Значит, ему все-таки что-то известно о смерти Кураши.
– Похоже, что так, – согласился Ажар.
Барбара решила, что сейчас самое время применить принцип «разделяй и властвуй». Миссис Малик либо и в самом деле не знала, где находится ее сын, либо не хотела сообщать полиции его местонахождение. С другой стороны, жена Муханнада, стараясь изо всех сил показать, что они с мужем не только мыслят одинаково, но и представляют как бы одно целое, готова была поделиться с ней любыми, даже самыми пикантными новостями ради того, чтобы подчеркнуть собственную важность в жизни и делах мужчины, связанного с ней узами брака. Барбара понимала, что для этого потребуется разлучить молодую женщину со старой, и это произошло как бы само собой, без всяких усилий с ее стороны: жена Муханнада сама предложила поговорить наедине.