– Между мужем и женой, – с самодовольным видом сообщила она Барбаре, – существует многое такое, о чем не обязательно знать свекрови. А поскольку я жена Муханнада и мать его сыновей…
– Понятно. Вы совершенно правы. – Меньше всего сейчас Барбара была расположена снова слушать излияния этой женщины, которые та уже обрушила на нее в первый день ее пребывания в Балфорде. У нее уже тогда сложилось впечатление, что несмотря на свою религиозную принадлежность, Юмн с библейской точностью могла объяснить все, что связано с делами семьи и тем, кто кого родил[135].
Они могут поговорить наверху, предложила Юмн. Ей надо до чая искупать сыновей Муханнада, и сержант может говорить с ней, пока она будет этим заниматься. Сержант не имела ничего против того, чтобы посмотреть на купание малышей. Вид голеньких сыновей Муханнада наверняка доставит сердцу несказанную радость.
Хорошо, решила про себя Барбара. Ей не терпелось поскорее начать разговор.
– Юмн, – обратилась к невестке миссис Малик, – а почему ты не хочешь, чтобы сегодня мальчиков искупала Сале? – Она говорила очень спокойно, и ее тон придал вопросу несравненно больше целенаправленности и смысла, чем их было в словоизлияниях Юмн, которые человек, не привыкший к намекам и двусмысленностям, мог бы попросту не заметить.
Барбара не удивилась ответу Юмн, из которого явствовало, что она уже приняла решение и от него не отступится. Она была похожа на пациента, которому воткнули скальпель между ребер и забыли его вытащить.
– Сус-ян, – ответила она, – может быть, Сале почитает им вечером, если, конечно, они не очень устанут. И если она выберет то чтение, от чего моему Анасу не приснится опять страшный сон. – И, обратясь к Барбаре, предложила: – Пойдемте со мной.
Барбара поднималась по лестнице, видя перед собой широкую спину Юмн, не умолкавшей ни на секунду.
– Как людям нравится обманывать самих себя, – откровенничала та. – Моя свекровь уверена, что она и есть тот самый ларец, в котором покоится сердце моего мужа. И в этом, согласитесь, ее несчастье. Он ее единственный сын – она могла родить всего двух детей, моего Муни и его сестру, – поэтому она так сильно к ним привязана.
– Что вы говорите? – изумилась Барбара. – А мне казалось, что она должна быть сильнее привязана к Сале. Ведь они обе женщины, так что это более естественно.
– К Сале? – притворно захихикала Юмн. – Ну кто, скажите, может испытывать привязанность к такой ничтожной малявке? Вот комната моих сыновей.
Она провела Барбару в спальню, в которой на ковре, расстеленном на полу, играли два маленьких мальчика. На младшем были только памперсы – которые, судя по потекам, надо было спешно менять, – а старший был совершенно голый. Его одежда – памперсы, футболка и сандалии – лежала на ковре в куче, служившей препятствием на пути грузовиков, которые он и его брат с гудением катали по ковру.
– Анас, Бишр, – нараспев позвала их Юмн, – идите же скорее к своей амми-ги. Пора купаться.
Мальчики продолжали игру.
– А после этого, мои сладкие, вас ждет мороженое.
Услышав это, мальчики подняли головы, отложили в сторону игрушки и позволили матери взять их на руки.
– Вот так-то, – сказала Юмн, весело подмигнув Барбаре, и потащила свои сокровища в ванную комнату. Наполнив ванну водой примерно на один дюйм, она усадила в нее детей и бросила туда же трех желтых утят, две парусные лодки и четыре губки для мытья, затем, перед тем как разрешить детям играть игрушками и губками, обильно полила их жидким мылом из флакона. – Купание должно восприниматься, как веселая игра, – пояснила она Барбаре, стоявшей рядом и наблюдавшей за тем, как мальчики лупят друг друга губками; мыльные пузыри колыхались в воздухе. – Ваша тетя только и знает, что тереть и скрести вас, верно ведь, мои крошки? – спросила мальчиков Юмн. – Какая скучная у вас тетя. А вот ваша амми-ги устраивает вам веселую ванну. Давайте поиграем лодочками? А может быть, положить вам еще уточек? Вы ведь любите свою амми-ги больше всех на свете?
Мальчики самозабвенно хлестали друг друга губками по лицу, и потому не обращали на мать внимания. Она, вволю накудахтавшись над ними, начала мыть им головы, одновременно говоря Барбаре:
– Я горжусь ими. И их отец тоже. Они вырастут такими же, как он, мужчинами среди мужчин.
– Это точно, – подтвердила Барбара. – Я вижу, как они похожи.
– Вы серьезно? – искренне обрадовалась Юмн. Отступив на шаг от ванны, она с восхищением, как на произведения искусства, смотрела на своих сыновей. – Да… Смотрите у Анаса глаза точь-в-точь, как у отца. А Бишр… – Она тихонько засмеялась. – Ведь придет время, и мы сможем сказать, что и Бишр унаследовал кое-что от своего отца, разве не так? Твоей жене будет за что держаться и чем дорожить, верно, Бишр?
Сперва до Барбары не дошел истинный смысл слов Юмн, и только когда та, покопавшись между ног малыша, вытащила и предъявила Барбаре его крошечную, не больше мизинца на ее ноге, пипиську, она поняла, что именно мать мальчика имела в виду. Ни к чему хорошему это не приведет, решила про себя Барбара, а вот пробудить в ребенке комплексы раньше времени – это у них получится.
– Миссис Малик, – сказала она, – я пришла сюда, чтобы повидаться с вашим супругом. Вы не можете сказать мне, где он сейчас?
– А скажите на милость, зачем вам понадобился мой Муни? – Она склонилась над ванной и стала водить намыленной губкой по спине Бирша. – Он, что, нарушил правила парковки и не заплатил штраф?
– Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов, – ответила Барбара.
– Вопросов? И о чем же? Что-нибудь случилось?
Барбара нахмурила брови. Эта женщина, похоже, только что свалилась с Луны.
– Хайтам Кураши, – начала было объяснять Барбара.
– Ах, вот оно что. Но вы напрасно собираетесь говорить с Муни о Хайтаме Кураши. Он ведь его почти не знал. Вам надо поговорить с Сале.
– Вы уверены? – удивилась Барбара, наблюдая, как Юмн намыливает плечи Анаса.
– Конечно. Сале занималась нехорошими делами. Хайтаму стало это известно – уж не знаю как, – и между ними состоялся разговор. И этот разговор привел к… Печально, что разговоры доводят людей до такого, вы согласны?.. Мальчики, постойте. Мы будет пускать лодочки плавать по волнам? – Она, окунув ладони в воду, стала водить ими, делая в ванне волны. Лодочки качались и переворачивались; мальчики, смеясь, колотили по воде кулачками.
– И что же это за нехорошие дела? – спросила Барбара.
– Она занималась ими по ночам. Она, наша маленькая Сале, занималась этими делами, когда думала, что все в доме спят. Она выходила из дома. И не один раз. И заходила в дом не одна, с кем-то. И этот кто-то шел в ее комнату. Она, конечно же, думала, что никто об этом не знает. И она не знает о том, что, когда мой Муни уходит из дому по вечерам, я не сплю, пока он не вернется в постель. А слух у меня тонкий. Очень тонкий. Верно ведь, мои крошки? – Она, играя, тыкала пальцами в животы мальчиков. Анас, отбиваясь, обрызгал перед ее кофты, а она, весело смеясь, брызгала водой в него. – И кровать нашей маленькой Сале пела: скрип, скрип, скрип, скрип, ведь так, мои мальчики? – Брызги снова полетели в обе стороны. – Вот таким беспокойным сном спала ваша тетушка. Скрип, скрип, скрип, скрип. Хайтаму очень не понравились эти мерзкие скрипы, верно ведь, мальчики? И он говорил об этом с нашей Сале, и не один раз.
Ну и кобра, ужаснулась Барбара. Кто-нибудь должен размозжить голову этой несносной бабе, и она была уверена, что желающих сделать это наверняка нашлось бы в этом доме немало, представься им такая возможность. Ладно, пора было переходить от намеков и недомолвок к делу.
– Скажите, миссис Малик, – обратилась к Юмн Барбара, – у вас есть чадор?
Опущенные в ванну руки Юмн, поливающие водой мальчиков, внезапно замерли.
– Чадор? – переспросила она. – Какой странный вопрос. А почему вы этим заинтересовались?
– Вы ведь одеваетесь в традиционный наряд. Я просто поинтересовалась, только и всего. Чтобы выйти куда-то, пройтись? Навестить кого-то из знакомых? Зайти куда-то – например, в отель, выпить чашечку кофе? Если вы идете одна? И если вам приходится выходить одной, вы надеваете чадор? В Лондоне женщины постоянно ходят так. Но я не припомню, чтобы видела хоть кого-то в таком наряде здесь, на побережье.
Юмн потянулась за большим пластмассовым кувшином, стоявшим на полу у ее ног. Вынув пробку из ванны, она открыла кран и поставила под него кувшин. Когда тот наполнился, она принялась поливать из него мальчиков, а они визжали и колотили друг друга, словно мокрые расшалившиеся щенки. Юмн не отвечала. Она тщательно обмыла детей под струей из кувшина и завернула их в белые полотенца. Прижав каждого к бедру, вышла с ними из ванной, бросив на ходу Барбаре:
– Идите за мной.
Она понесла мальчиков не в их комнату, а направилась к спальне, расположенной в дальнем конце коридора. Дверь была закрыта, и она, властным толчком отворив ее, кивком головы пригласила Барбару войти.
В маленькой комнате у стены стояла кровать, рядом с ней – комод, напротив него, у противоположной стены, – стол. Окно, стекла в котором были вымыты до зеркального блеска, было распахнуто. Из окна, выходившего на задний двор, был виден кусок кирпичного забора с калиткой, ведущей в аккуратный ухоженный сад.
– Вот это и есть та самая кровать, – объявила Юмн и поморщилась, словно перед ней и впрямь был предмет, вызывающий ее отвращение. – И Хайтаму было известно, что происходило на ней.
Барбара отвернула голову от окна, но посмотрела не на объект, о котором сейчас говорила Юмн. Она почти уже открыла рот, чтобы сказать этой женщине: «Милая моя, нам обоим отлично известно, как информация об этом дошла до ушей Хайтама», когда вдруг увидела, что на столе, стоящем напротив кровати, разложены уже знакомые ей инструменты и материалы. Подойдя к столу, она с любопытством стала рассматривать то, что лежало на столешнице. Юмн тем временем продолжала: