Эмили стояла за штурвалом. Глядя прищуренными глазами вперед поверх носа лодки, она, покачав головой, протянула:
– Да, ну и ну. – В ее голосе чувствовалось явное отвращение.
Барбара, расположившись на заднем сиденье, держала на руках Хадию, укутанную заплесневевшим одеялом.
– Что там происходит? – спросила она Эмили.
– Фергюсон, – ответила Эмили. – Да еще притащил с собой этих поганых репортеров.
Представителей СМИ было великое множество: фотографы, таскающие за собой источники света; репортеры, увешенные кассетными магнитофонами и ноутбуками; передвижная телестудия Ай-Ти-Ви, готовящаяся передать жареную новость в выпуске десятичасовых новостей. Вся эта гвардия во главе с Фергюсоном бросилась на понтоны и рассыпалась по обе стороны от того места, куда подходил «Морской колдун». Эмили выключила мотор, и лодка по инерции подошла к причалу.
Раздались громкие крики, замелькали вспышки, телеоператор криками прокладывал путь в толпе.
– Где он, черт возьми? – исходил на крик Фергюсон.
– Мои сиденья! Во что вы, черт побери, превратили мои сиденья? – причитал Чарли Спенсер.
– Скажите, хотя бы вкратце, как все произошло, – умоляли журналисты.
И все, как один, внимательно осматривали лодку, ища хоть какие-либо подтверждения – к несчастью, напрасно – присутствия знаменитого преступника, которого, как им было обещано, доставят в наручниках, кающегося, со склоненной головой, и как раз вовремя, чтобы не дать разразиться политической катастрофе. Но они его не привезли. Привезли они только дрожащую маленькую девочку, которая, прижавшись к Барбаре, сидела у нее на руках, пока сухощавый темнокожий мужчина с пронзительными черными глазами не бросился к ней, растолкав трех полисменов и двух молодых зевак.
Хадия, увидев его, радостно закричала:
– Папа!
Ажар рванулся к ней, выхватил ее из рук Барбары и прижал к себе; прижал так, словно она была его единственной надеждой на спасение, как, впрочем, наверное, оно и было на самом деле.
– Спасибо вам, – задыхаясь произнес он. – Барбара, спасибо вам.
В течение следующих нескольких часов Белинда Уорнер была занята тем, что заваривала и подавала кофе. Дел было много.
Перво-наперво необходимо было дать отчет Фергюсону, с которым Эмили общалась при закрытых дверях. То, что долетало до ушей Барбары, казалось чем-то средним между травлей медведя и пустопорожним разговором о месте женщин в полиции. Беседа велась на повышенных тонах и состояла в обмене язвительными обвинениями, резкими возражениями, злобными выпадами. Смысл их по большей части сводился к тому, что именно должен шеф Эмили докладывать своему руководству по поводу «этого вашего грандиозного провала, Барлоу», а Эмили отвечала, что ей больше чем плевать на его доклады; пусть докладывает что угодно, но только пусть как можно скорее проваливает из ее офиса, поскольку ей нужно довести дело Малика до конца. Их встреча закончилась тем, что Фергюсон выскочил как одержимый из кабинета, громогласно призывая ее подготовиться к получению дисциплинарного взыскания. В ответ на это Эмили столь же резко и несдержанно порекомендовала ему подготовиться к защите по поводу сексуальных домогательств, в чем она непременно его обвинит, если он, черт побери, не оставит ее в покое и не даст ей возможность нормально работать.
Обеспокоенная Барбара вместе с остальными членами оперативно-следственной группы сидела сейчас в комнате для совещаний, смежной с офисом Эмили, и напряженно размышляла, насколько служебная карьера ее подруги зависит сейчас от нее. Кроме того, собственная профессиональная судьба Барбары зависела от Эмили Барлоу.
Обе они не обмолвились ни единым словом по поводу тех роковых моментов на борту «Морского колдуна», когда все сложилось так, что Барбара захватила в свои руки управление лодкой и ситуацией на ее борту. Что касается Фогерти, то он тоже не проронил ни слова. Лишь собрал оружие, когда они вернулись на яхтенную пристань, поместил его – вместе с самим собой – в бронированный автомобиль и снова приступил к своим обязанностям, связанным с патрулированием или чем-то другим, чем он занимался до того, как получил команду прибыть на яхтенную пристань.
– Сержант, шеф, отличной вам работы, – сказал он им на прощание, кивнув головой, и ушел, оставив Барбару под впечатлением того, что все произошедшее во время этой морской погони ему не по душе.
Барбара и сама не знала толком, что делать. Ведь даже и обдумывать то, с чем она столкнулась за эти несколько дней в Балфорд-ле-Нец – а это касалось и ее самой, и Эмили Барлоу, – она попросту сейчас не могла.
– Примерно две дюжины азиатов… завывая, как оборотни…
– Один из таких договорных браков «на вынос», состряпанных мамочками и папочками…
– Они азиаты. И они не захотели бы терять лицо…
Ведь Барбара слышала эти и другие сентенции подобного рода уже давно, но слепое обожание, с которым она относилась к руководителю оперативно-следственной группы, как бы заставляло ее не обращать на это внимания. И только теперь до нее дошло, что по законам профессиональной этики ей надо было с самого начала воспринимать все действия Эмили именно так, как она их видела, а не так, как хотела бы видеть.
Но ведь если Барбара выступит с заявлением, то руководитель оперативно-следственной группы выдвинет против нее целую серию более серьезных обвинений, от неподчинения приказу до попытки убийства. Если Эмили сообщит об этом в Лондон, Барбара мгновенно простится с работой в уголовной полиции. Ведь если ты наводишь заряженное оружие на начальника и стреляешь в него, то глупо надеяться на то, что такой поступок сочтут одномоментным срывом и оставят без внимания.
Когда Эмили появилась перед своей группой, ничто в ее лице не выдавало ее намерений. Она вошла в комнату со сверхделовым видом, и то, как она в своей обычной манере принялась озадачивать членов своей команды, убедило Барбару в том, что голова Барлоу сейчас занята только работой, но никак не поиском способа отмщения.
Необходимо было задействовать Интерпол. Управление криминальной полиции Балфорда могло установить контакт с ним через свое главное управление в Лондоне. Запрос, над которым сейчас уже работали, был весьма не сложным. От немецкой стороны, то есть от Bundeskriminalamt[139], не требовалось проведения никаких расследований. Немецких коллег просили провести обыкновенный арест: самый простой, какой только может быть, поскольку дело выходило за рамки одной страны.
Однако Интерпол потребовал отчеты для последующей пересылки в Германию. И Эмили поручила нескольким людям из группы подготовку этих отчетов. Другим было приказано готовить документы, необходимые для экстрадиции. Часть сотрудников должна была сесть за подготовку материала для пресс-атташе, с которым он должен будет утром выйти к представителям прессы. Остальным предстояло обобщать и систематизировать информацию – донесения агентов, протоколы допросов, заключения судмедэкспертов, – которая перейдет в руки обвинителя, как только Муханнад Малик окажется в руках полиции. И в этот момент, закатывая в комнату очередной поднос с кофе, Белинда Уорнер сообщила Эмили, что мистер Ажар хочет увидеться с ней и с сержантом.
Ажар исчез вместе с дочерью сразу же, как только Хадия оказалась у него на руках. Он, прижимая дочь к себе, продирался сквозь толпу, не отвечая на вопросы, не реагируя на крики, стоически перенося ослепительный свет вспышек репортеров, делавших фотоснимки для утренних газет. Он усадил Хадию в машину и сразу же уехал, предоставив полиции копаться в том, что натворил его кузен Муханнад.
– Веди его в мой кабинет, – приказала Эмили и, посмотрев в упор на Барбару, добавила: – Сержант Хейверс и я будем беседовать с ним там.
Сержант Хейверс и я. Барбара настороженно взглянула на Эмили, пытаясь понять, что кроется за этими словами руководителя оперативно-следственной группы. Но Эмили, спокойная и непроницаемая, резко повернулась на каблуках и вышла из комнаты для совещаний. Барбара последовала за ней.
– Ну, как Хадия? – спросила она Ажара, как только он вошел вслед за ними в кабинет руководителя оперативно-следственной группы.
– Нормально, – ответил он. – Мистер Тревес позаботился о том, чтобы приготовить суп. Она поела, помылась, и я уложил ее спать. Врач осмотрел ее. А пока я не вернусь, около нее будет миссис Портер. – Он улыбнулся и добавил: – Она взяла с собой в постель того самого жирафа. Пострадавшего. «Бедняжка, – сказала она. – Он же не виноват, что его растоптали, верно ведь? Он и сам не знает, как выглядит».
– А кто это знает? – промолвила Барбара, глядя в сторону.
Ажар посмотрел на нее долгим взглядом, затем медленно кивнул и повернулся к Эмили.
– Инспектор, я понятия не имею о том, что Барбара рассказывала вам о нашем знакомстве. Но я опасаюсь того, что вы неправильно истолкуете ее отношения с моей семьей. Мы живем по соседству в Лондоне. И она по своей доброте установила дружеские отношения с моей дочерью, мать которой… – Он заколебался, отвел глаза, а затем снова посмотрел на Эмили: – Мать которой отсутствует. Вот, собственно, что составляет основу нашего знакомства. Она ничего не знала о моих планах приехать в ваш город, чтобы оказать помощь моей семье в отношениях с полицией. Точно так же она не знала, что мой жизненный опыт не ограничен только тем, что я постигаю, работая в университете, поскольку я никогда не говорил с нею о своих делах. Так что, когда вы позвонили ей и попросили помочь вам в то время, пока она в отпуске, она абсолютно не знала ничего из того, что сейчас может быть…
– Я что? – переспросила Эмили. – Что я сделала?
– Вы же позвонили ей? И просили помочь?
Барбара закрыла глаза. Вот она, та самая адская западня, притаившаяся в глубине всей этой паутины.
– Ажар, все было совсем не так, – сказала она. – Я солгала вам обоим в отношении того, как я оказалась в Балфорде. Я приехала сюда из-за вас.