Она принялась вытаскивать из-под прилавка приспособления для демонстрации ювелирных украшений. Эти приспособления – искусно сделанные и до блеска отполированные карликовые деревья – и сами могли сойти за произведения искусства. На них навешивались сережки, бусы, мониста из звонких монет, которые Конни сперва клала на прилавок, а потом ловко размещала на ветках, придавая своим изделиям самый привлекательный вид. Она работала так самозабвенно и заразительно, что Барбара невольно подивилось той внимательности, с которой Конни относилась к товарам – ведь было обычное утро обычного дня, – и даже появление в магазине полиции не вызвало у его хозяйки никакой нервозности.
Барбара положила счет на прилавок возле одного из деревьев с ветвями, усыпанными сережками.
– Миссис… Конни, – сразу же исправилась она, – это чек вашего магазина, верно?
Конни взяла чек с прилавка.
– Да, раз сверху написано «Рекон», значит, наш, – подтвердила хозяйка магазина.
– А вы не можете сказать мне, на какую покупку был оформлен этот чек? И что значит фраза: «Жизнь начинается сейчас»?.
– Минуточку. – Конни отошла в угол магазина, где стоял напольный качающийся вентилятор. Она включила его, и Барбара с облегчением отметила, что, в отличие от вентилятора в офисе Эмили, этот работал так, как и должно работать устройство подобного типа. Конни настроила вентилятор на работу в среднем режиме.
Хозяйка положила чек на сейф, где лежала черная тетрадь. На ее обложке золотом было вытеснено «РЕКОН. ЮВЕЛИРНЫЕ ИЗДЕЛИЯ». Конни открыла тетрадь.
– АК – это инициалы художника, – объяснила она Барбаре. – Таким образом мы обозначаем каждое изделие. Это изделие изготовлено Алоисиусом Кеннеди из Нортумберленда. У него я беру немного изделий на продажу, поскольку они несколько превосходят ценовой уровень, которому мы стремимся следовать здесь, в Балфоре. Но это… – Лизнув указательный палец, она перелистнула несколько страниц. Длинным, накрашенным в цвет волос ногтем она провела сверху вниз по строчкам страницы. – Ага, 162 – это номер по ведомости. Да… вот он. Это застегивающийся браслет на запястье. О, это отличное изделие. У меня нет точно таких, но… – Она повернулась к витринам. – Если хотите, я могу показать вам похожий браслет.
– А что значит «Жизнь начинается сейчас»? – спросила Барбара. – Что она может означать?
– Здравый смысл, я думаю, – ответила Конни и засмеялась несколько натянутым смехом над собственной незлой шуткой, обнажая белые и маленькие, как у ребенка зубы. – Мы можем, если хотите, спросить Рейчел. Это ее почерк. – Она приоткрыла дверь в подсобку и позвала: – Рейч, милочка, к нам в магазин пожаловала инспектор Скотленд-Ярда и у нее есть вопросы по твоему чеку. Принеси мне что-нибудь из вещей Кеннеди. – Улыбнувшись Барбаре, она пояснила: – Рейчел. Это моя дочь.
– Слог Ре в слове «Рекон»?
– Какая вы догадливая, – с изумлением подтвердила Конни.
Из-за двери, ведущей в подсобку, послышался звук шагов по деревянному полу, и почти сразу в проеме двери появилась молодая женщина. Ее лицо оставалось в тени, отбрасываемой шторами; в руках она держала коробку.
– Я разбирала поступления из Девона. В этот раз – изделия из ракушек. Она согласовала это с тобой? – сказала дочь, обращаясь к матери.
– Да что ты? Разве ты не растолковала этой женщине, что мы продаем?.. Рейчел, эта дама из Скотленд-Ярда.
Рейчел сделала чуть заметный шаг вперед, но для Барбары этого было вполне достаточно, чтобы увидеть, насколько мать и дочь не похожи друг на друга. Несмотря на свои неестественно огненные волосы, Конни выглядела симпатичной женщиной; у нее были правильные черты лица, гладкая без изъянов кожа, длинные ресницы, небольшой, изящно очерченный рот. В отличие от матери, дочь выглядела так, будто кто-то наспех слепил ее из отходов, оставшихся после создания пяти или шести человеческих индивидуумов отталкивающего вида.
Ее глаза были расставлены неестественно широко; к тому же веко одного из них почти закрывало глазное яблоко, как это бывает у паралитиков. Вместо подбородка был маленький вздыбленный бугорок под нижней губой, почти сливающийся с шеей. На том месте, где полагалось быть носу, не было практически ничего. Вместо носа был некий эфемерный образ, создаваемый отражением света от искусно нанесенного макияжа; хотя он и имел форму носа, переносица была едва заметна, отчего весь нос казался вдавленным и выглядел так, будто кто-то надавил большим пальцем на только что вылепленное из глины лицо.
Барбара не знала, как смотреть на эту молодую женщину, чтобы не причинить ей обиды. Она напрягла ум, силясь вспомнить, как людям с уродливой внешностью комфортнее всего общаться с другими: разглядывание исподтишка их обижает, но пристальный взгляд куда-то в сторону, мимо лица, при разговоре с несчастным обладателем отталкивающей внешности кажется еще более жестоким.
– Что ты, моя милая, можешь сообщить представителю Скотленд-Ярда об этой вещи? – обратилась к дочери Конни. – Это одно из изделий Кеннеди, как ты отметила на этикетке, а продала ты ее… – В ее голосе слышались такие нотки, словно она только что увидела имя, обозначенное на чеке. Она посмотрела на дочь, и взгляды их встретились. Казалось, они мысленно переговариваются о чем-то друг с другом.
– Из чека явствует, что вещь была продана Сале Малик, – сказала Барбара, обращаясь к Рейчел Уинфилд.
Рейчел, выйдя, наконец, из дверного проема, оказалась в полосе яркого света, заливающего магазин. Не дойдя примерно двух футов до прилавка, она остановилась и посмотрела на лежащий на нем чек, при этом разглядывала его с таким вниманием, словно это было какое-то неизвестное создание, к которому опасно приближаться. Барбара заметила, как сильно пульсирует вена на ее виске. Разглядывая чек на расстоянии вытянутой руки, Рейчел обняла себя свободной рукой – во второй она держала вынесенную из подсобки коробку – и большим пальцем свободной руки принялась яростно тереть другую, занятую, руку.
Мать подошла к ней и с каким-то нервным кудахтаньем взъерошила прическу на голове дочери. Часть волос она сбросила на лицо, а остальные откинула назад, взбив их перед этим попышнее. Лицо Рейчел исказила гримаса раздражения, но она не стряхнула с головы руку матери и не отстранилась от нее.
– Мама говорит, что это ваш почерк, – обратилась к ней Барбара. – А это значит, что эту вещь продали вы. Вспоминаете?
– Это была не совсем продажа, – сказала Рейчел. – Скорее сделка. Она делает для нас ювелирные украшения, я говорю о Сале, и мы заключили что-то вроде бартерной сделки. У нее нет… ну… понимаете, у нее нет своих денег, а она… – Девушка показала на витрину, где были выложены ожерелья и мониста, популярные у азиатских женщин. Они были изготовлены из иностранных монет и причудливо изогнутых бусин.
– Выходит, вы ее знаете, – заключила Барбара.
Рейчел вдруг сменила тему.
– То, что я написала на чеке, должно быть выгравировано внутри браслета. «Жизнь начинается сейчас». Мы сами не делаем гравировки. Если кто-то пожелает иметь таковую, мы посылаем покупку к граверу. – Она поставила коробку на прилавок и, нажав на рычажок, открыла ее. В коробке лежало что-то, завернутое в мягкую ткань пурпурного цвета. Рейчел развернула лоскут и положила на прилавок золотой браслет. По стилю он не отличался от других ювелирных изделий этого магазина. О типе браслета можно было судить по его форме, а его конструкцию определить на вид было трудно: похоже, он был выкован из металла, нагретого до состояния пластичности, при котором заготовке можно придавать любую форму. – Это тоже работа Кеннеди, – пояснила Рейчел. – Его изделия отличаются друг от друга, но, глядя на это, вы можете получить представление о том, как выглядел браслет А-162.
Барбара коснулась пальцем браслета. Он был сплошным, не дутым. Если бы среди вещей Кураши она увидела подобную вещь, то наверняка запомнила бы ее. А был ли браслет на Кураши в ночь убийства, подумала Барбара. Хотя браслет и мог соскочить с его тела при падении; навряд ли убийца разорил машину ради того, чтобы найти его. Да и возможно ли убить человека из-за браслета стоимостью 220 фунтов? Возможность этого исключать нельзя, но ситуация была такая, что Барбара не могла следовать только этой версии, оставив все остальные за пределами рассмотрения.
Взяв с прилавка чек, она снова принялась его рассматривать. Рейчел и ее мать молчали, но еще раз многозначительно переглянулись, а Барбара, перехватив этот взгляд, почувствовала необходимость выяснить, в чем дело.
Реакция двух женщин натолкнула ее на мысль о том, что они так или иначе имели контакты с убитым. Но что это могли быть за контакты, спрашивала она себя. Барбара знала, насколько рискованно бывает делать преждевременное заключение – особенно необоснованное преждевременное заключение, подсказанное, к примеру, внешностью человека, – но представить себе Рейчел Уинфилд в роли любовницы Кураши она не могла. Не могла она представить ее и в роли любовницы кого-либо другого. Не будучи сама неотразимой красавицей, Барбара знала, какую роль играет проявление сочувствия при завлечении мужчин. А поэтому логично было бы предположить, что если между ними и существовали какие-либо контакты, они были не романтичные и не сексуальные. С другой стороны, у молодой женщины было прекрасное тело, а этого никак нельзя сбрасывать со счетов. А под покровом тьмы… Но тут Барбара спохватилась, что уже бежит впереди паровоза. Она должна была выяснить, как чек оказался среди вещей Кураши и почему браслета среди них не было.
Думая о чеке, Барбара вдруг взглянула на сейф. Рядом с ним лежала книжка с загнутой от частого листания обложкой. Это была книжка с еще не использованными бланками чеков. Барбара обратила внимание на цвет бланков. Они были белыми. А чек, найденный в номере Кураши, – желтым.
Вглядываясь в чек, она обнаружила на нем то, что должна была бы обнаружить раньше, если бы ее внимание не концентрировалось на имени Сале Малик