В офисе, однако, не было ничего такого, что могло бы привлечь к себе внимание. Книжные полки, один ряд из которых был заполнен стоящими рядами папками в зеленых пластиковых переплетах, а второй – бухгалтерскими книгами с потертым золотым тиснением года на корешках. Стоящий на стеллаже металлический ящик с отделениями для входящих и исходящих документов, из которого торчала кипа бумаг; вероятно, это были счета за поставленное продовольствие, за выполненные электротехнические и сантехнические работы, за офисные товары. С доски, прикрепленной к одной из стен, свешивались четыре листа с архитектурными чертежами, выполненными синей тушью: на двух листах был изображен «Отель на пирсе», на двух других развлекательный центр под названием «Веселая деревня Агаты Шоу». Барбара обратила внимание на имя. Кто она? Мать Тео? Тетя, сестра, жена? – гадала она.
В задумчивости она приподняла массивное пресс-папье, стоящее на куче корреспонденции, относящейся, судя по виду, к реконструкции города. Из коридора послышались приближающиеся шаги Тео, и она, отдернув руку от бумаг, задержала ее на пресс-папье, оказавшемся при ближайшем рассмотрении большим ноздреватым камнем.
– Рафидонема — сказал Тео Шоу. Он нес в руках две жестяные банки с кока-колой, одна из которых была накрыта бумажным стаканчиком. Эту банку он протянул Барбаре.
– Рафи… кто? – спросила она.
– Рафидонема — ответил Тео и добавил: – Porifera calcarea pharetronida lelapiidae raphidonema, чтобы быть совсем точным. – Он улыбнулся. Какая у него располагающая улыбка, подумала Барбара и тут же мысленно приказала себе быть с ним потверже. Она знала, какие сложности могут порой скрываться за располагающей улыбкой. – Простите, что я выпендриваюсь, – простодушно признался он. – Это окаменелый губчатый нарост. Ранний меловой период. Я нашел его.
Барбара взяла камень в руки.
– Что вы говорите?… Он похож… даже и сообразить, на что он похож… на песчаник. А откуда вам известно, что это такое?
– Из собственного опыта. Я палеонтолог-любитель, и уже довольно давно.
– А откуда у вас этот экспонат?
– Нашел на берегу чуть севернее городской окраины.
– На Неце? – допытывалась Барбара.
Глаза Тео сузились, но настолько незначительно, что Барбара наверняка не заметила бы этого движения век, если бы до этого не уловила по некоторым внешним признаком, что в глубине души он уже понял, что привело ее в его офис.
– Да, – подтвердил он. – Он оказался на прибрежном утесе в слое лондонской глины[69]. Такой исследователь, как я, должен ждать, когда море размоет и выветрит прибрежные скалы.
– Так вы в основном ищете окаменелости именно там? На Неце?
– Нет, не на Неце, – поправил он Барбару. – На косе под ним, у подножия скал. Лучше всего искать их вдоль береговой линии.
Она понимающе кивнула и водрузила окаменелый губчатый нарост поверх груды бумаг. Щелкнув ключом, она открыла банку кока-колы и поднесла ее ко рту, взяв бумажный стаканчик в другую руку. Брови Тео Шоу чуть поднялись вверх, и это было для нее подтверждением того, что он правильно понял ее манипуляцию со стаканчиком.
Начнем со сложного, подумала она. Нец и браслет делают Тео интересным объектом для исследования, но есть еще и другие дела, которыми надо заняться, и только потом взяться за него.
– Скажите, – после недолгой паузы сказала она, – что вы можете сказать о молодом человеке по имени Тревор Раддок?
– Тревор Раддок?
Интересно, подумала Барбара, принес ли ему облегчение этот вопрос.
– Он трудится где-то на пирсе. Вы его знаете?
– Знаю. Он работает здесь уже три недели.
– Насколько мне известно, он перешел к вам с горчичной фабрики Малика.
– Все правильно.
– Там он попался на том, что выносил с фабрики упаковку с ворованным товаром.
– Я знаю, – подтвердил Тео. – Акрам писал мне об этом. И звонил. Он просил меня дать этому парню шанс, потому что считал, что на воровство парня толкнули обстоятельства. Бедность семьи, шестеро детей… Отец Тревора, у которого, кстати, радикулит, последние полтора года безработный. Акрам сказал, что не может оставить Раддока на фабрике, но хочет дать ему еще шанс на то, чтобы поработать на другом месте. Вот я и взял его. Конечно, работа у него не ахти какая, но получает он почти столько же, сколько платил ему Акрам, и может поддержать семью.
– А что у него за работа?
– Он убирает пирс. После рабочей смены.
– Так сейчас его здесь нет?
– Он начинает работу вечером в половине двенадцатого. Так что ему незачем приходить на пирс до этого времени, если только для того, чтобы развлечься.
Барбара тут же мысленно внесла Тревора Раддока в список подозреваемых. У него были и мотив, и возможность. Он запросто мог разделаться с Хайтамом Кураши на Неце и успеть на пирс, чтобы вовремя приступить к работе.
И все же вопрос, откуда у Тео Шоу браслет работы Алойса Кеннеди, требовал ответа. Если, конечно, это тот самый браслет работы Кеннеди. Существовал лишь один способ выяснить это. Вообразите себя на трагедийной сцене, мисс Хейверс, приказала себе Барбара.
– Я бы хотела получить адрес, по которому он в настоящее время проживает, – сказала она, – если, конечно, он у вас есть.
– Без проблем.
Тео подошел к письменному столу и сел в стоящее возле него дубовое кресло на колесиках. Полистав пухлую адресную книгу, он нашел нужную страницу и, записав на листке адрес, протянул его Барбаре. На трагедийной сцене наступил кульминационный момент.
– О! – воскликнула Барбара. – Да я вижу, у вас браслет работы Кеннеди? Какая прекрасная вещь!
– Что? – не понял Тео.
Очко выиграно, подумала Барбара. Он не покупал этот браслет, иначе кто-либо из Уинфилдов, мать или дочь, обязательно рассказали бы ему о происхождении этой вещи.
– Этот браслет, – сказала Барбара. – Он как две капли воды похож на такой же, по которому я страдала в Лондоне. Это вещи работы ювелира по имени Алойс Кеннеди. Можно взглянуть? – попросила она, вкладывая в вопрос всю бесхитростность, оставшуюся от девической поры. – Этот браслет очень похож на тот, который я всегда мечтала иметь. Но вряд ли моя мечта исполнится; вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.
На мгновение она подумала, что он не клюнет, – уж слишком явной была наживка, которой она водила перед его носом. Но Тео Шоу клюнул. Он повернул браслет, ногтем большого пальца расстегнул замок и снял браслет с руки.
– Великолепная вещь, – не в силах сдержать восторг, произнесла Барбара. – Позвольте?.. – Она махнула рукой в сторону окна и, когда он согласно кивнул головой, подошла с браслетом к свету. – Этот ювелир гений, верно? – обернулась она к Тео. – Как мне нравятся эти извивы. И сам металл великолепен. Да он просто Рембрандт в ювелирном деле. – Она считала уместным сравнение ювелира с великим живописцем, хотя все ее знания о Рембрандте – не говоря уже о познаниях в области ювелирных изделий – легко уместились бы на донышке чайной ложки. Она восторгалась весом браслета, пробегала пальцами по его контурам, осматривала его искусно спрятанный замок. Выбрав момент, Барбара заглянула на внутреннюю поверхность браслета и увидела там то, что и должна была увидеть. Выгравированная витиеватая надпись из трех слов: «Жизнь начинается сейчас».
Ну вот. Время использовать тиски, чтобы узнать правду. Барбара вернулась к письменному столу и положила браслет рядом с окаменелым губчатым наростом. Тео Шоу не надел его на руку сразу же. Его щеки чуть покраснели – ведь он видел, как Барбара читала надпись, выгравированную внутри. А она не сомневалась в том, что ей и молодому человеку предстоит долгий и осмотрительный па-де-де, в процессе которого один партнер будет стараться выяснить то, что известно полиции, а второй – выяснить то, что полицию интересует. Барбара поняла, что, как только заиграет музыка, ей придется дать ему возможность выбирать па.
– Прекрасная фраза, – сказала она, кивком головы указав на браслет. – Я была бы очень не против найти такую вещицу утром у себя под дверью. Именно такого рода вещи приятно получать от тайных обожателей.
Тео протянул руку, взял со стола браслет и надел его на запястье.
– Это браслет моего отца, – сказал он.
О-ля-ля, подумала Барбара. Ему бы следовало действовать более обдуманно, а лучше промолчать, но по опыту она знала, что виновные в чем-то часто не придерживаются этого правила, желая убедить всех на свете в своей невиновности.
– А ваш отец, простите, умер?
– Да, и моя мать тоже.
– Значит, все это… – Она обвела рукой вокруг, указывая на пирс за окнами и висевшие на стене архитектурные чертежи. – Все это перешло к вам от родителей? – По его лицу она поняла, что вопрос поставил его в затруднительное положение, и продолжала: – Когда я, будучи ребенком, приезжала сюда, место, где мы сейчас находимся, называлось Балфордский увеселительный пирс, а сейчас – «Аттракционы Шоу». Развлекательный центр стал «Веселой деревней Агаты Шоу». Так звали вашу мать?
Его лицо просветлело.
– Агата Шоу – моя бабушка, хотя с шестилетнего возраста она заменила мне мать. Мои родители погибли в автомобильной аварии.
– Как это ужасно, – сочувственно заметила Барбара.
– Да. Но… понимаете, бабушка проявила самоотверженность.
– Кроме нее, у вас никого нет?
– Здесь – нет. Тех, кто остался от нашей семьи, давно разбросало по свету. Но прежде бабушка собрала нас – у меня есть старший брат, который пытается сделать карьеру в Голливуде – и воспитывала, как второе поколение своих детей.
– Да, хорошо иметь что-то в память об отце, – заметила Барбара, кивая головой в сторону браслета. Она не собиралась давать Тео возможность отдаляться от темы, которую они обсуждали, темы сиротства и жизни с престарелыми родственниками, которую мастерски описал Диккенс. Она внимательно посмотрела на него.
– Хотя этот браслет выглядит слишком по-современному для семейной реликвии. Словно его изготовили на прошлой неделе.