– И еще они прислали двух полисменов. Эти полисмены разговаривают с каждым и записывают эти беседы. Они обосновались в комнате для совещаний и вызывают работников для допросов по одному. Вызывают всех с производства, из экспедиции, со склада, из цеха подготовки сырья…
– Ну а ты, Сале? С тобой эти полисмены беседовали?
– Нет. Еще нет. Но побеседуют. И скоро.
Казалось, Вардах услышала что-то тревожное в голосе Сале, потому что на мгновение ее рука, расчесывающая волосы дочери, замерла.
– Ты боишься беседы с этими полицейскими следователями? Тебе известно что-нибудь о смерти Хайтама? Что-нибудь, о чем ты еще не говорила?
– Нет. – Сале тут же убедила себя в том, что это не ложь. Ей и вправду ничего не известно. Она просто подозреваемая. Она выжидательно смотрела на мать, стараясь угадать, уловила она или нет изобличающие колебания в ее голосе либо нетипичные интонации, говорящие о душевном конфликте, вызванном тем, что чувство вины, жалость, страх и беспокойство обостряют друг друга. – Но я боюсь, – продолжала Сале. По крайней мере, в этих словах была правда, которую она могла доверить матери.
Вардах положила щетку для волос на комод. Подойдя к дочери, она своими мягкими пальцами взяла Сале за подбородок, подняла ее лицо и пристально посмотрела в глаза дочери. Та почувствовала, как заколотилось ее сердце, и поняла, что родимое пятно на щеке потемнело.
– Тебе нечего бояться, – сказала Вардах. – Отец и брат защитят тебя, Сале. Да и я не дам тебя в обиду. Ничего плохого, подобного тому, что случилось с Хайтамом, тебе не грозит. Отец не пожалеет жизни на то, чтобы обезопасить тебя. Да ты и сама это знаешь, верно?
– Плохое уже случилось со всеми нами, – прошептала Сале.
– То, что случилось с Хайтамом, затронуло и наши жизни, – согласилась Вардах. – Но это не должно отравлять их, если мы сами этого не захотим. Мы должны сделать свой выбор, а это значит, что мы должны говорить правду. Только ложь и запирательство могут запятнать репутацию нашей семьи.
В этих словах не было ничего нового, чего Вардах не говорила прежде. Но сейчас взрывная сила этих слов поразила Сале. Она не смогла сдержать слез, и мать их заметила. Лицо Вардах смягчилось, она обняла дочь, прижала ее голову к груди.
– Ты в полной безопасности, мое солнышко, – сказала она. – Это говорю я, твоя мать.
Но Сале знала, что безопасность, о которой говорит мать, непрочна, словно лоскут кисеи.
Второй раз за день Барбара пробилась к Эмили сквозь плотное окружение ее помощников. Перед тем, как впервые выпустить ее на встречу с пакистанцами в качестве полицейского офицера по связям с общественностью, Эмили затащила ее в раздевалку и снова поставила перед умывальником и зеркалом для вторичного наложения макияжной основы, а затем пудры, румян и туши для ресниц. Слегка касаясь губ Барбары помадой, она приговаривала:
– Растягивай губы, сержант. – А когда та запротестовала, объявила: – Я хочу, чтобы на этой перепалке ты выглядела свежей. Не забывай о том, какое влияние оказывает твоя внешность, это особенно важно в нашей работе. Только дурак не придает этому значения.
Подправляя то, что испортила жара, она давала Барбаре наставления по поводу предстоящей встречи. Она перечислила темы, которые Хейверс предстояло обсудить с азиатами, неоднократно при этом напоминая ей об опасностях минного поля, по которому они в данное время шли.
Свой наставительный монолог она закончила словами:
– Меньше всего мне хочется предоставлять Муханнаду Малику даже минимальную возможность использовать эту встречу для разогревания страстей своих людей, понимаешь? И не спускай глаз с обоих. Следи за этой парой, как ястреб. За всеми следи. Я буду в комнате для совещаний со своей группой. Если понадоблюсь, ищи меня там.
Барбара не намеревалась обращаться к ней. Не думала она и о том, чтобы показать себя с лучшей стороны, дабы укрепить веру руководителя следственной группы в ее силы и способности. И как только она увидела Муханнада Малика и Таймуллу Ажара, сидящих напротив нее за столом, который в викторианские времена был обеденным, она сразу же мысленно подтвердила оба эти решения.
Мужчинам пришлось дожидаться ее примерно четверть часа. За это время кто-то принес им кувшин с водой и четыре стакана, которые стояли в центре стола на голубом бумажном подносе. Но они ни к чему не притронулись. Когда Барбара вошла, оба мужчины сидели. Ажар встал, Муханнад остался сидеть.
– Простите, что заставила вас ждать, – обратилась к ним Барбара. – Необходимо было выяснить кое-какие подробности в последние минуты.
По лицу Муханнада было видно, что он не очень верит ее словам. Очевидно, он был достаточно искушен и достаточно просвещен в отношении уловок, к которым может прибегать уверенный в своих силах противник. Ажар, напротив, смотрел на Барбару изучающим взглядом, словно старался увидеть истину, спрятанную в глубине ее существа. Когда она посмотрела на него таким же пристальным взглядом, он опустил глаза.
– Мы тоже не прочь узнать подробности, – сказал Муханнад.
Барбара про себя похвалила его за то, что хотя бы в начале встречи он пытается быть вежливым.
– Понятно. Ну так начнем.
Она опустила на стол принесенные с собой папки. Папок было три, и принесла она их скорее для внешнего эффекта, нежели по необходимости. Поверх папок Барбара положила книжку в желтом переплете, найденную в номере Кураши в отеле. После этого она выдвинула стул, жестом предложила Ажару сделать то же самое, положила перед собой пачку сигарет и, выбрав момент, закурила.
Температура в комнате была на один, максимум на два градуса ниже, чем в офисе Эмили Барлоу, но там был вентилятор, создающий хоть какое-то движение воздуха. Покрытый испариной лоб Муханнада блестел, а Ажар, как обычно, выглядел так, словно за мгновение до ее прихода вылез из-под ледяного душа.
Сигаретой, зажатой между пальцами левой руки, Барбара указала на книжку в желтом переплете и сказала:
– Я хотела бы начать с этого. Вы можете объяснить, что это за книга?
Ажар привстал над столом. Он повернул книгу черной обложкой вверх и прочитал надпись на странице, которую Барбара считала последней.
– Это Священный Коран, сержант. А откуда он у вас?
– Из номера Кураши.
– Ведь он же был мусульманином, так что это неудивительно, – поучительным тоном произнес Муханнад.
Барбара, протянув руку, взяла книгу у Ажара и открыла ее на странице, которая прошлым вечером была отмечена сатиновой закладкой. Она показала Ажару строки, заключенные в скобки, выведенные синими чернилами.
– Вы наверняка читаете по-арабски, – обратилась она к нему, – так будьте любезны, переведите то, что в скобках. Мы послали копию этой страницы одному арабисту в Лондонский университет, но если вы окажете нам честь и поможете с переводом, то его услуги нам не потребуются.
От глаз Барбары не скрылась чуть заметная гримаса раздражения, на мгновение появившаяся на лице Ажара. То, что он читает по-арабски, неожиданно сыграло ей на руку, а предупреждение о том, что они уже отправили текст в Лондон, лишило его возможности исказить перевод или придать ему иной смысл. Хорошенькая ситуация, не без удовольствия подумала она. В конце концов, немаловажно было показать Таймулле Ажару, что их знакомство никоим образом не скажется на том, как сержант Хейверс будет выполнять порученную ей работу. Не менее важно было дать обоим мужчинам понять, что они имеют дело не с дурой.
Ажар прочитал отмеченный скобками пассаж. Молчаливая пауза тянулась не меньше минуты; Барбара слышала голоса, доносившиеся снизу из комнаты совещаний; слышала, как хлопает дверь за людьми, собиравшимися на объявленное Эмили совещание. Она стрельнула быстрым взглядом в Муханнада, но по его лицу нельзя было понять, в каком настроении он сейчас пребывает: скучает, готовится к бою, разомлел от жары, напряженно решает что-то. Его глаза неотрывно следили за кузеном. В руке он сжимал карандаш и постукивал его резиновым концом по столу.
Наконец Ажар заговорил:
– Прямой перевод не всегда возможен. Английские термины и речевые приемы не всегда адекватны или совместимы по смыслу с арабскими.
– Понятно, – согласилась Барбара. – Совершенно с вами согласна. Но все-таки постарайтесь максимально передать смысл.
– Этот отрывок говорит о том, что каждый должен прийти на помощь тем, кто в ней нуждается, – сказал Ажар. – Это звучит примерно так: «Как можешь ты не сражаться за дело Аллаха и оставаться равнодушным к мольбам слабых мужчин, женщин и детей, призывающих: «О, Всевышний, выведи нас из этого города, в котором все люди угнетатели! О, пошли нам на помощь тех, кто с тобой и кто защитит нас!»[76]
– Ага, – чуть скривившись, сказала Барбара. – Это действительно примерно, как, впрочем, вы и предупреждали. А дальше есть что-либо еще?
– Естественно, – с деликатной иронией в голосе произнес Ажар. – Но вы просили перевести только тот отрывок, что отмечен скобками.
– Я полагаю, достаточно ясно, почему Хайтам отметил именно этот пассаж, – вступил в разговор Муханнад.
– Да? – Барбара стряхнула пепел с сигареты и внимательно посмотрела на него. Пока его кузен читал, он отодвинулся от стола. Сейчас выражение его лица говорило о том, что его подозрения оправдались.
– Сержант, если бы вы когда-нибудь сидели на этой стороне стола, вы бы поняли, что к чему, – заявил Муханнад. – Выведи нас из этого города, в котором все люди угнетатели! Вот в чем дело.
– Я тоже слышала перевод.
Муханнад сразу ощетинился.
– Что вы говорите? Тогда позвольте спросить, что же вам еще надо? Вам нужно послание, написанное кровью Хайтама? – Он швырнул карандаш на стол, вскочил со стула и подошел к окну. Когда он снова заговорил, то протянутой рукой указал на улицу и – казалось, метафорически – на город за окном. – Хайтам пробыл здесь достаточно, чтобы почувствовать то, чего не чувствовал никогда прежде: дух расизма. А как, вы думаете, он это чувствовал?