– В любом случае, он не может раскрыть свое присутствие, но хочет любым способом уведомить полицию о том, что это убийство, а не несчастный случай.
– Поэтому он и перетаскивает тело, – закончила Эмили. – И курочит машину. Господи, боже мой, Барб. Ты хоть понимаешь, что это значит?
– То, что у нас в деле появился какой-то таинственный свидетель, госпожа начальница, – с улыбкой ответила Барбара.
– И если киллер об этом узнает, – мрачным голосом добавила Эмили, – то у нас появится еще один фигурант, которому может угрожать опасность.
Юмн, стоя у окна, меняла подгузник ребенку, когда до ее уха долетел звук закрывшейся входной двери, а затем – легкое шуршание сандалий по плитам дорожки, ведущей на улицу. Выглянув в окно, она увидела Сале. Поправляя янтарного цвета дуппату, наброшенную на густые черные волосы, девушка спешила к своей припаркованной к краю тротуара «Микре»[90]. Она снова опаздывала на работу, но, вне всякого сомнения, драгоценному чаду Акрама это мелкое упущение снова сойдет с рук.
До этого Сале провела полчаса в ванной, где, открыв максимально краны, старалась за шумом воды, льющейся в ванну, скрыть утреннюю рвоту. И ведь, как ни странно, никто этого не замечал. Они все думали, что она моется, а ведь мытье по утрам было для нее необычным – Сале всегда предпочитала принимать ванну перед сном, – но объясняли это изнуряющей жарой. И только одна Юмн знала правду. Юмн не зря стояла под дверью, тщательно прислушиваясь и собирая информацию по крупинкам – словно зерна в поле на случай, если выдастся голодный год, – информацию, печальную для Сале, но радостную для ее золовки, к которой Сале обязана была проявлять уважение, послушание и услужливость.
Вот маленькая шлюшка, думала Юмн, наблюдая за тем, как Сале садится в машину и опускает стекла обеих передних дверец. Выскальзывает из дома, чтобы встретить его, приводит его в свою комнату, когда весь дом спит, раскидывает для него ноги, прижимается своим телом к его телу, вертит бедрами, а на следующее утро умудряется выглядеть такой чистой, такой невинной, такой нежной, такой милой, такой прелестной… Маленькая шлюшка. Она словно тухлое яйцо, которое безукоризненно смотрится снаружи, а вот когда его разбивают, то видят, что внутри-то оно гнилое.
Малыш захныкал. Юмн, посмотрев на него, поняла, что вместо того, чтобы заменить испачканную пеленку, она по рассеянности туго обмотала ею ножки ребенка.
– Ой ты мой любимый, – заворковала она, быстро высвобождая ножки малыша. – Бишр, прости свою невнимательную амми-ги.
Малыш, болтая ручками и ножками, загукал в ответ. Она пристально смотрела на него. Голенький, он был просто загляденьем.
Юмн провела по его тельцу влажной фланелькой, вытянула его ножки. Подняв крайнюю плоть, тщательно обтерла его крохотную пипиську, а затем, вернув ее в прежнее состояние, обернула мягкой тряпочкой.
– Бишр, любимый мой сынок, – пела она, – самый нежный мой цветок.
Обмыв его, Юмн не потянулась сразу за чистой пеленкой. Она любовалась им. Судя по его сложению, размерам и силе, она могла быть уверена, что он будет в точности таким, как его отец.
Проглядывающие в нем черты мужчины убеждали ее в том, что она достойная женщина. Ее обязанностью является одаривать своего мужа сыновьями, и она будет исполнять эту свою обязанность до тех пор, пока ее тело будет служить ей. А за это в старости о ней будут не просто заботиться, с ней будут обращаться, как с сокровищем. И это принесет ей столько славы, сколько этой гнусной маленькой Сале не собрать и за тысячу жизней. Она и думать не может о том, чтобы быть такой же плодовитой, как Юмн; к тому же она уже настолько серьезно нарушила заповеди мусульманской религии, что нечего и думать о возможности искупить эти грехи. Она – это порченный товар, который не отмыть от грязи и ничем не исправить. Она ни на что не годится, разве только на то, чтобы быть рабыней.
Эта мысль согревала ей душу.
– Да, – запела Юмн, наклонившись к ребенку. – Да, да, ну какая же приятная мысль.
Она ласкала малюсенький отросточек, висящий между его ножками. Совершенно невероятным казалось ей влияние этого крохотного кусочка плоти на все, что предстоит совершить в жизни этому ребенку. Но именно так повелел Пророк.
– Мужчины повелевают нами, – тихим речитативом внушала Юмн малышу, – потому что Аллах поставил их над нами. Бишр, мой маленький, слушай же свою амми-ги. Делай свое дело: давай приют, защищай, веди за собой. И ищи женщину, которая знает, что требуется от нее.
Сале наверняка этого не знает. Она выполняет обязанности послушной дочери, покорной младшей сестры и золовки, угодливой и послушной, как и требуется. Но эту роль она играет. Естественной она бывает только тогда, когда ложится в кровать, пружины которой ритмично скрипят глубокой ночью.
Это Юмн знала. Знала, но решила держать язык за зубами. Правда, она держала его не совсем за зубами. Лицемерить она не собиралась. Когда Сале, которую мучили постоянные утренние приступы тошноты, не раздумывая согласилась выйти замуж за первого же молодого человека, представленного ей в качестве ее будущего мужа, Юмн решила действовать. Она не может быть соучастницей этого великого обмана, который Сале, этот цветок семьи, наверняка затеяла против своего жениха.
А раз так, то она тайно отправилась к Хайтаму, незаметно выскользнув из дома в один из многочисленных вечеров, проводимых Муханнадом где-то на стороне. Она долго и нудно говорила с предполагаемым женихом в номере его отеля. Сидя поджав ноги на полу напротив него, она сделала то, что должна была сделать религиозная женщина, – раскрыла ему глаза на непреодолимую преграду в его предстоящей женитьбе на ее золовке. От греховного плода, который носит Сале, конечно же, необходимо избавиться. Но вот ее утраченную девственность вернуть невозможно.
Хайтам, однако, отреагировал на это совсем не так, как ожидала Юмн. Ее слова «Она нечиста, она носит ребенка другого мужчины» не привели к тому, к чему должны были бы привести согласно логике и традициям. Хайтам настолько спокойно и равнодушно воспринял откровения Юмн, что та в какой-то миг напугалась, уж не спутала ли она череду событий – возможно, утренние приступы тошноты начались у Сале после приезда Хайтама, а не до него, и следовательно отцом ребенка Сале является Хайтам.
Но она знала, что это не так, что когда Хайтам приехал, Сале уже была беременна. Таким образом, его согласие на брак – да еще в придачу к тому, как спокойно воспринял он известие о совершенном Сале грехе, – могло означать только одно. Он уже знал о ее положении и, несмотря на это, согласился жениться на ней. Юмн поняла, что эта маленькая сучка была спасена. Она была спасена от позора и бесчестья, и все потому, что Хайтам был согласен, готов и рад забрать ее из семьи, как только она этого пожелает.
Более худую ситуацию трудно даже и придумать. Вынужденная в течение почти трех лет терпеть восхваление добродетелей Сале, чем ее постоянно донимала свекровь, Юмн с величайшей радостью хваталась за любую возможность причинить девушке боль. Ей прожужжали все уши, восхваляя красоту Сале, восхищаясь искусством ее жалких поделок, ее интеллектуальную одаренность, ее религиозность и благочестие, ее физическое совершенство и в особенности ее приверженность чувству долга. Упоминая последнюю характерную черту своей ненаглядной дочери, Вардах Малик была столь красноречива, что Юмн едва сдерживалась, чтобы не заткнуть уши. Когда Юмн доставляла свекрови неприятности, та, браня или упрекая невестку, всегда ставила ей в пример Сале с ее образцовым послушанием. Стоило ей переварить севиан, как Вардах не менее чем двадцать минут читала ей нотацию о том, насколько искусна Сале в кулинарии. Если Юмн осмеливалась пропустить один из пяти ежедневных молебнов – она часто не могла заставить себя покинуть кровать к утреннему намазу, – то вместо молитвы выслушивала десятиминутное разглагольствование о том, насколько предана исламу Сале. Если Юмн не совсем тщательно вытирала пыль, чистила ванну или обметала паутину в доме, ее небрежное отношение к уборке и равнодушие к чистоте сравнивались с усердием Сале в этих делах, и сравнение, конечно же, было не в пользу Юмн. Поэтому для нее обладание этой зловещей и порочащей золовку информацией было источником великой радости. Но еще большую радость доставляло ей то, что она могла использовать свою осведомленность в делах Сале для своего собственного благополучия.
Однако Юмн пришлось оставить все свои мечты и надежды на то, что ей удастся превратить Сале в свою заложницу и заставить ее выполнять все желания и приказы, поскольку Хайтам, невзирая на все ее грехи, объявил о своем намерении жениться на ней. Но вот теперь судьба девушки снова была в ее руках. А это значит, что Сале Малик ждет то, чего она заслуживает.
Юмн, глядя с улыбкой на сына, начала заворачивать его в чистую мягкую пеленку.
– Какая все-таки хорошая жизнь, мой маленький бог, – произнесла она шепотом.
Запеленав ребенка, Юмн составила в уме перечень дел, которые Сале должна будет сделать, придя вечером домой.
Глава 16
Возможность заполучить свидетеля убийства Кураши перенаправила следствие и оживила работу следственной группы. Ее руководитель Барлоу, обзвонив всех своих людей, сориентировала их на то, что «каждого, кто контактировал с Кураши, следует с настоящего момента считать возможным свидетелем его убийства. Каждый из них должен представить подтвержденное алиби. За теми, кто был в тот вечер на Неце, необходимо установить наблюдение».
Что касается Барбары, то она, в соответствии со своим обещанием Эмили, позвонила в дактилоскопическую картотеку в Лондон и, используя свое небольшое влияние на сотрудников этого подразделения, постаралась продвинуть вперед идентификацию отпечатков пальцев, взятых на «Ниссане». Она не сильно надеялась на эту процедуру, понимая, что такое может случиться, лишь если оставивший отпечатки когда-то подвергался аресту и его личность была задокументирована в одном из подразделений полиции страны. Если такое случится, то для них это будет невероятным прорывом: будет установлена личность, а значит, вместо сплошных домыслов и предположений, существующих на данный момент, появится что-то конкретное.