– Ей несказанно повезло, – продолжал доктор, – в двух аспектах, на которые мы и сделаем упор в программе выздоровления. Если говорить в общем, она в превосходном физическом состоянии: сердце, легкие, костная масса, мышцы. У нее тело женщины не старше пятидесяти лет, и, поверьте мне, это ей очень поможет.
– Она всегда была активной, – сказал Тео. – Теннис, гребля, верховая езда. До первого инсульта она занималась всем этим.
– Хм-м. Да. Это ей на пользу. Это как раз то, что поддерживает жизнь и форму тела. Это поддерживает и сердце, и душу. Она ведь занималась этим ради вас. Она ведь не одинока в этом мире. У нее семья. А семья – это как раз причина для того, чтобы продолжать жить. – Перед тем, как задать последний вопрос, доктор усмехнулся, вероятно потому, что знал ответ наперед. – Тео, вы не думаете о том, чтобы поехать куда-либо? Не планируете экспедицию в Африку? Полет на Марс?
Ответом было молчание, во время которого Агата слышала ритмичное попискивание сигнальных устройств аппаратов, управляющих ее жизнедеятельностью. Сами аппараты были не видны, так как стояли за изголовьем, но их бормотание и шипение она тоже слышала.
Агата хотела сказать Тео, чтобы он встал перед ее глазами. Она хотела сказать ему, как сильно его любит. Любовь – это чушь и бессмыслица, и она это знала. Это глупость и иллюзия, которые нацелены только на то, чтобы одному причинить боль, а другого довести до полного изнеможения. Фактически, она никогда в течение всей своей жизни открыто не произносила этого слова. А вот теперь, наверное, произнесла бы.
Агату тянуло к нему, она хотела дотронуться до него, подержаться за него. Словно чувствовала его руками и кончиками пальцев. Она всегда думала, что прикосновение предназначено для того, чтобы дисциплинировать. Как же она не заметила, что оно предназначено для того, чтобы крепить узы?
Доктор снова усмехнулся, на этот раз делано, через силу.
– Боже милостивый, Тео, да не хмурьтесь, не надо. Ведь вы же не спец в подобных делах, и вам не придется собственноручно заниматься реабилитацией своей бабушки. Ваше присутствие в ее жизни – вот что важно. Для нее вы и она – одно целое. И это вы можете ей дать.
Тео приблизился к ней настолько, что бабушка его видела. Он посмотрел ей в глаза своими затуманенными глазами. Его глаза были сейчас такими же, какими она увидела их тогда, когда приехала в пропахший мочой детский приют, куда его и Стивена отвезли сразу после гибели родителей. «Ну, вперед, а я за вами», – сказала она тогда, но ни одному из них не протянула руки. Стивен пошел впереди нее, а Тео вытянул вверх руку и ухватился за пояс ее юбки.
– Я буду здесь, с нею, – ответил Тео. – Я никуда не собираюсь.
Глава 19
Как сотрудник, отвечающий за связи с общественностью, Барбара согласовала с представителями общины компромиссные условия, следовать которым должны были обе стороны. Эмили встретила всю процессию в коридоре возле комнаты для допросов и объявила мужчинам о том, что их контакт с Фахдом Кумаром будет только визуальным. Они смогут осмотреть его физическое состояние, но ничего при этом не спрашивать. Это главное условие мгновенно вызвало спор между пакистанцами и руководителем следственной группы, по ходу которого Муханнад взял инициативу на себя, превратив своего кузена в зрителя. Выслушав его угрозы о «неизбежной реакции общины на незаконные действия», Барбара предположила, что Таймулла Ажар, как человек посторонний и вне всяких подозрений, может послужить переводчиком. Фахду Кумару зачитают его права по-английски, Ажар переведет ему то, что будет ему непонятно, а Эмили запишет их общение на пленку для последующей проверки их беседы лондонским профессором Сиддики. Это предложение решило все вопросы, только что вызвавшие столь бурные споры в этой комнате. Все согласились с тем, что это приемлемая альтернатива нескончаемым пререканиям, начатым в коридоре. Как это обычно бывает, компромисс был достигнут, все были согласны, но никто не был доволен.
Эмили толкнула плечом старинную дубовую дверь и жестом пригласила их войти в небольшую комнату. В одном углу комнаты сидел Фахд Кумар, а в противоположном углу по диагонали сидел приставленный к нему полицейский, облаченный все в тот же странный наряд – прогулочные шорты и цветастую гавайку[106]. Кумар весь вжался в стул, словно заяц, настигнутый гончими, а когда понял, что за люди вошли в комнату, его бегающий взгляд сначала заметался между Эмили и Барбарой, а потом перекинулся на стоящих позади Ажара и Муханнада. Казалось, его тело остается совершенно безучастным к тому, что делают глаза. Его ступни упирались в пол, словно он старался задвинуть стул еще глубже в угол. Испуг это или медитация? – размышляла Барбара.
Она по запаху чувствовала нарастающую в нем панику. Острый тошнотворный запах мужского пота затруднял дыхание. Интересно, как азиаты оценивают моральное состояние этого человека, подумала она.
Однако у нее не было времени на долгие раздумья. Ажар пересек комнату и присел на корточки перед стулом, на котором сидел Кумар. Как только Эмили включила магнитофон, он произнес:
– Я хочу представиться и представить моего кузена. – Он говорил на урду. По взгляду Кумара, перескочившему с Ажара на Муханнада, можно было заключить, что представление состоялось.
Когда Кумар захныкал, Ажар взял его за руку, которой тот прикрывал грудь.
– Я сказал ему, что приехал из Лондона для того, чтобы ему помочь, – сказал Ажар, а затем продолжил спокойно говорить на родном языке, повторяя по-английски свои вопросы и ответы Кумара. – Они применяли к вам насилие? – спросил он. – Полиция грубо обращалась с вами, мистер Кумар?
Эмили вмешалась немедленно.
– Об этом, как вам известно, мистер Ажар, мы не договаривались.
Муханнад смерил ее высокомерным взглядом.
– Мы не можем сообщить ему о его правах, пока не узнаем, сколько из них уже было нарушено, – объявил он. – Посмотри на него, Ажар. Он же как кисель. Ты видишь на нем синяки? Посмотри на его запястья и шею.
Полицейский, дежуривший в комнате, заволновался.
– До того, как вы все пришли сюда, он был в полном порядке.
– Вы совершенно правильно подметили, детектив, сказав «вы все», – мгновенно среагировал Муханнад. – Мы ведь пришли сюда вместе с инспектором Барлоу, верно?
Услышав это, Кумар вдруг издал какой-то странный, похожий на мяуканье, звук, а потом стал быстро говорить о чем-то, не обращаясь, похоже, ни к кому из присутствующих.
– Что это такое? – протестующе спросила Эмили.
Ажар осторожным движением отвел руки Кумара от груди. Он расстегнул пуговицы на манжетах его хлопковой рубашки и тщательно осмотрел оба запястья.
– Он сказал: «Защите меня. Я не хочу умирать».
– Скажи ему, что я послежу за этим, – не выдержал Муханнад. – Скажи ему…
– Хватит! – резко прервала его Барбара. – Мы же договорились, мистер Малик.
– Ну все, закончили, – вслед за ней закричала Эмили Барлоу. – Вон отсюда! Оба! Сейчас же!
– Брат, – осуждающе произнес Ажар.
Он объяснил Эмили и Барбаре, что убеждал Кумара не бояться полиции, и заверял его, что азиатская община будет контролировать его безопасность.
– Какая любезность, – едко заметила Эмили. – Но вы уже исчерпали свой ресурс. Попрошу вас выйти отсюда. Детектив, вы нам не поможете?
Сидящий у двери охранник встал со стула. Он был громадным. Глядя на него, Барбара прикинула, что как минимум наполовину страх, обуявший Кумара, объясняется тем, что он вынужден находиться наедине с человеком подобного размера, да еще похожего на горную гориллу.
– Инспектор, – обратился к Эмили Ажар. – Я извиняюсь за себя и за своего кузена. Но вы и сами видите, что мистер Кумар обуян паническим страхом, и я полагаю, что будет лучше для всех, если мы подробно объясним ему его права в соответствии с действующим законодательством. Даже если он и сделает заявление, боюсь, что оно в настоящих условиях будет расценено как заявление, сделанное под принуждением следствия.
– Я все-таки попытаюсь, – ответила Эмили тоном, которым ясно дала ему понять, сколь мало трогает ее его предостережение.
Но слова Ажара были не лишены смысла. Барбара искала выход из создавшегося тупика, который дал бы возможность полиции соблюсти свой интерес и сохранить мир в обществе, и в то же самое время позволил бы каждому сохранить лицо. Ей казалось, что лучше всего было бы под любым предлогом лишить Муханнада голоса и тем самым выставить его из игры. Но как это сделать? Сама попытка могла бы еще больше распалить Малика.
– Инспектор, – обратилась она к Эмили. – Позвольте мне сказать вам кое-что?.. – Когда Эмили подошла к ней – не спуская при этом настороженных глаз с пакистанцев – Барбара вполголоса, приблизив губы почти вплотную к ее уху, пробормотала: – Мы ничего не выиграем, если будем держать этого парня здесь в том состоянии, в котором он сейчас пребывает. Мы либо должны послать за профессором Сиддики, чтобы тот объяснил ему, как обстоят его дела с точки зрения закона, либо позволить Ажару – мистеру Ажару – сделать это, но при условии, что Муханнад заткнет свою пасть. Если мы выберем первый вариант, то прождем самое малое два часа, пока профессор доберется досюда. А тем временем Муханнад наплетет своим людям страшилок о том, в каком состоянии находится Кумар. Если мы изберем второй вариант, то утихомирим мусульманскую общину и в то же самое время продвинем следствие.
Эмили сосредоточенно нахмурилась и скрестила руки на груди.
– Господи, как не хочется мне уступать этим ублюдкам, – сквозь зубы чуть слышно произнесла она.
– Мы действуем исключительно в своих интересах, – успокоила ее Барбара. – Мы только создаем видимость того, что уступаем.
Барбара была уверена в том, что сейчас она права. Но ей было известно, какую антипатию испытывает Эмили к пакистанцам – тем более, что Муханнад Малик делал все возможное для того, чтобы еще больше усилить эту антипатию, – и это могло подтолкнуть Эмили к тому, чтобы принять другое решение. Положение Барлоу было сложны