– Да?
– Тебе так не кажется?
– Даже не знаю.
– Как это ты не знаешь?
Он отвел взгляд:
– Ну, по-моему, ничего странного в этом нет. Мы оба работаем в одной Компании. Оба здесь давно.
– Наверное, для меня «странно» означает не то же самое, что для тебя. – Она не стала вдаваться в подробности. – Возможно, в этом все дело.
Верн задумался и ответил, тщательно подбирая слова:
– Ты же не думаешь, что Он приложил к этому руку?
– Кто?
Верн показал пальцем вверх.
Барбара едва заметно улыбнулась.
– Как знать. Говорят же, что Он везде, повсюду следит за своим стадом.
– Ты тоже из Его стада?
– Как все.
– Но не я, – ответил Верн. – Моя душа черна, как грех. Меня уже давно выгнали за ограду.
Выражение ее лица изменилось. На нем почти отчетливо читалось: «Я тебя понимаю». Он пожалел, что завел этот разговор. Ему всегда было чертовски трудно понять, о чем думает женщина. Каждый раз, пытаясь догадаться, он не учитывал одни факторы и прибавлял другие. Безнадежная задача для мужчины. Лучше забыть про мозги и сосредоточиться на всем остальном. Но теперь он сам сделал ошибку. Он повел, и слишком быстро.
– Верн, – сказала Барбара.
– Да?
– Скажи, между нами будет… какое-нибудь…
– Какое-нибудь что?
– Какое-нибудь напряжение.
– Между нами, говоришь? Между тобой и мной?
Она кивнула.
– Не вижу причины, – сказал Верн.
– Надеюсь, что ее нет. Я лично не собираюсь ничего раздувать. Наоборот, я бы охотно забыла обо всем.
– На этот счет можешь не беспокоиться. – Он добродушно усмехнулся. – Не вижу никаких причин для проблем. Я на тебя зла не держу. Напротив, я тебя уважаю. Так при чем тут какое-то напряжение? По крайней мере я со своей стороны так думаю. Надеюсь, что и ты так считаешь.
Наступило молчание. Барбара обдумывала его слова.
– Что ж, положим, ты прав. Только…
– Что только?
– Только иногда мы сами не понимаем своих мыслей. Иногда мы ничего не знаем, пока… пока что-нибудь не произойдет. А тогда становится поздно. – Она продолжала: – Как-то вечером я сидела и читала книгу. И вдруг в окно влетела целая чертова туча каких-то мотыльков и оказалась между мной и книгой.
– И что?
– Я их всех перебила. Штук, наверное, пятьдесят. Валялись по всему полу. Спроси меня кто-нибудь десятью минутами раньше, способна ли я на такое, я бы сказала нет. Понимаешь, о чем я? Иногда ничего нельзя знать заранее. Пока что-нибудь не случится.
– Пока не случится что?
Она пожала плечами.
– Что угодно.
Верн поколебался, облизал губы.
– Ты ведь не питаешь ко мне вражды, правда?
– Нет.
– Что ж, я этому рад. – Он выпустил воздух, вздыхая с облегчением. – Это все решает, разве не так? Откуда же тогда ждать беды?
Он встал, протянул руку.
– Ну вот, теперь, когда мы все решили, не выкурить ли нам еще по сигаретке?
– Конечно. – Она пододвинула к нему пачку.
– Спасибо. – Он взял сигарету и сел. Посмотрел на нее с сияющей улыбкой.
– Верн, ты точно такой, каким я тебя помню. Во многом. Очень во многом ты совсем не изменился.
– А ты меня помнишь?
– О да. Я помню тебя, Верн.
Он не знал, как к этому отнестись.
– Что ж, рад это слышать, – пробурчал он не слишком жизнерадостно.
– Правда?
– Конечно. – Он нервно закурил. – Кому понравится быть забытым.
– Никому. Ты прав. Никто не хочет, чтобы о нем забыли. Не самое приятное ощущение.
Верн испытал легкое неудовольствие.
– Почему ты так говоришь? В твоих словах намек, который я должен уловить?
– Нет.
Он нахмурился. Что она задумала? Ему это не нравилось. Он снова встал, отодвинув стул, и отошел от стола.
– Куда ты? Наружу, на солнышко?
– Нет. – Он не знал, куда идет, но точно не на солнце.
– Куда же тогда?
– Надо подумать.
– Оставайся здесь. Здесь ведь хорошо и прохладно, как ты сам недавно говорил.
– Сколько можно сидеть за столом, раскачиваясь на стуле, после того как уже поел? Я устаю уже после первого часа.
– Ты прямо как Карл.
– Неужели? – Он беспокойно заходил по кухне.
– Чем предлагаешь заняться? Выслушаю любые предложения.
– Не знаю. С этим у нас будут проблемы, по крайней мере еще неделю или больше. Скорей бы уже косоглазые пришли, что ли. Чем раньше, тем лучше.
– Ты, похоже, злишься.
– Нет, просто мне скучно. Терпеть не могу, когда нечего делать.
– Это потому, что ты работал всю жизнь.
– Может быть и так, с этим ничего не поделаешь.
– Можем разделить Компанию на три части и разыграть их в блэк-джек. Как ты на это смотришь?
– Ничего хорошего.
– Ну, тогда иди и помоги Карлу осматриваться.
Верн засмеялся.
– Может, мне еще пиратскую карту взять и фонарь? Нет, спасибо. Клады меня не интересуют.
Они оба улыбнулись. Напряжение в комнате частично разрядилось.
– А ему нравится, – сказала Барбара. – В конце концов, не так много времени прошло с тех пор, когда и мы готовы были носиться повсюду и совать нос во все углы…
– А также сидеть за большими столами и наклеивать марки и значки.
– Теперь Карл может поиграть в любого чиновника.
– И мы тоже. Мы все можем притворяться страшно важными.
– Кто будет управляющим базой? По-моему, сначала надо дать это место Карлу.
– Почему?
– Для него это больше значит. А мы потом по очереди. Но начинает пусть он, хотя бы на день или два.
– Думаю, что большой праздничный костер… – начал Верн.
– О нет. Есть вещи, которые надо сохранить.
– Какие, например?
– Ну, мне, например, всегда хотелось поспать в постели управляющего, – сказала Барбара. – Говорят, у него матрас набит утиным пером.
– Вот, значит, каковы твои амбиции? – ухмыляясь, сказал Верн.
Барбара ответила ему невозмутимой улыбкой.
– Не больше, чем у тебя.
– Добраться до верха любой ценой.
– Ты, может, и наверху, – с жестким юмором ответила Барбара. – А я внизу.
– Ты и в самом деле изменилась с тех пор, как мы встречались.
– Это было четыре года назад. Я была еще несовершеннолетней.
– Я помню.
– Такое трудно забыть.
– Это было неудобно.
– Однако не слишком. Так?
Верн не знал, что сказать. Барбара встала и начала задвигать свой стул. Он настороженно следил за ней, пока она шла через кухню к двери.
– Что теперь? – буркнул он.
Она остановилась у двери, задумчиво глядя на него.
– Я скажу тебе что, – ответила она. – У меня есть предложение.
– Какое предложение?
– Никому не охота сидеть тут и плевать в потолок. У меня еще вещи не распакованы. Можешь мне помочь.
– Так ты предлагаешь поработать.
– Не хочешь – как хочешь. – Она открыла дверь.
– Я согласен, – сказал Верн.
И он торопливо последовал за ней.
Коридоры в здании общежития были темными и прохладными. В них пахло потом, ванной и сигаретами. Вдвоем они поднялись на этаж Барбары. Дверь в ее комнату была заперта на замок. Достав из сумочки ключ, она отперла дверь.
– Почему заперто? – спросил Верн.
– Привычка. – Они вошли внутрь, Барбара впереди. Уходя, она задернула шторы, и в комнате было не слишком тепло. Теперь она открыла все окна.
– Ну и денек, – сказал Верн. – Жара прибывает с каждой минутой. Может быть, мы уже в пещи огненной.
– Может и так.
Через открытые окна в комнату хлынул свежий воздух. А с ним сухость и жар. Комната окрасилась в цвет янтаря, в углах залегли темные тени. В янтарных сумерках двигалась Барбара, перенося вещи к комоду и в шкаф.
– Можно мне сесть? – спросил Верн.
– Да. Садись и смотри.
– Когда понадоблюсь, скажешь. – Он присел на край кровати. Кровать застонала. – Я ей не нравлюсь. Только послушай. Стонет, как от боли.
– Может, пытается предупредить меня, – сказала Барбара.
Верн пропустил ее слова мимо ушей. Он растянулся на кровати, устроился с удобством. Тело казалось ему усталым и отяжелевшим. Пот стекал по его рукам, внутри рубашки, собирался в лужицы в подмышках. Шея намокла, воротничок раздражающе тер. Расстегнув верхнюю пуговицу, он снял галстук.
– Ничего? – спросил он.
Она замерла с охапкой одежды в руках.
– Что?
– Я снял галстук.
Она повернулась и продолжала работать. Верн вздохнул. Он хотел помочь, но утренняя жара его доконала. В такие дни, как этот, он всегда задремывал за своим столом, его голова опускалась, и он утыкался лбом в клавиши пишущей машинки. Тогда он вздрагивал, просыпался и возвращался к бесконечным стопкам дел и меморандумов.
Зато теперь можно расслабиться. Никаких меморандумов. С ними покончено. Все в прошлом. Никаких больше бланков, перфокарт, дел, таблиц и разных бумаг. Пыльными грудами они лежат в офисе, в шкафу. Занавес над ними опущен. Можно отдыхать.
Но он был беспокоен. И раздражителен. Ему не лежалось. Он вынул платок, вытер шею. На внутренней стороне линз скопились мелкие капли. Он вытер и их.
– Солнце уже расширяется, что ли, – проворчал он.
– Да, здесь становится душно. Прямо как в теплице.
– То-то я чувствую, что я уже пускаю корешки. Двигаться совсем неохота.
– Значит, помогать мне ты уже не собираешься?
– А что, нужно? Ты вроде должна была сказать, когда я понадоблюсь.
– Можешь пока открыть вот этот ящик. Он забит гвоздями. Я даже не знаю, как к нему подступиться.
– Да ну? – Он ухмыльнулся, с усилием поднимая себя с кровати. – Что ж, это не так трудно. – Он долго потягивался. – В такой день, как сегодня, лучше всего лежать под кустиком на травке. И чтобы над головой листики шелестели. Где молоток?
– Здесь где-то. Поищи рядом с гвоздями и разными штуками. Карл вчера принес.
Верн нашел отвертку и молоток. Раздвоенным краем головки начал поддевать гвозди и вытягивать их из крышки. Наконец крышка отскочила. Он взял ее и прислонил к стенке в углу.