— Охотно, но сначала откройте камеру Серве.
— Открывайте сами, — Он протянул Пьетро Джелидо связку ключей, висевшую у него на поясе. — Самый короткий ключ. А теперь вяжите.
— У меня нет веревки.
Солдат указал на колокольный канат.
— Вяжите этим. Отвязывайте осторожно, колокол служит для сигнала опасности.
И он согнулся, заведя руки за спину.
— Опасность и правда есть. Для вас.
Пьетро Джелидо молниеносно вытащил из-под сутаны короткий кинжал и одним точным движением перерезал старику горло. Тот что-то пробормотал, пока струя крови хлестала из сонной артерии, потом затих и повалился на пол.
Катерина глухо вскрикнула, больше от удивления, чем от ужаса.
— Это было так необходимо? — сдавленно прошептала она. Перед ее глазами возник образ жителя Апта, которого она много лет назад зарезала, как скотину. Но тогда преступление совершилось, чтобы защитить Молинаса и себя. Или нет?
— Это было неизбежно, — решительно заявил Пьетро Джелидо, — Он слишком много знал. Да и деньги будут целы.
Он наклонился над трупом и отстегнул кошелек, потом вытер кинжал об одежду убитого.
— Идем, ведите меня в камеру.
Катерина, слегка потрясенная, пошла впереди. Короткий ключ легко повернулся в замке. Посреди камеры стоял Мишель Серве и удивленно глядел на вошедших.
— Катерина, падре Джелидо, как вам это удалось? — радостно воскликнул он.
— Вас это не касается! — резко бросил Джелидо, — Выходите скорее!
Серве не заставил себя просить. Катерина обняла его, но прижать к себе, как мечтала, не решилась. Через плечо узника она увидела, что Пьетро Джелидо внимательно разглядывает лежащий на полу платок. У герцогини кровь застыла в жилах, и по всему телу пробежал непонятный холод. Однако она тут же себя успокоила: Джелидо не мог знать, какой жидкостью, еще теплой, был пропитан этот платок. Глаза священника сверкнули, но то был всего лишь отблеск факела.
Катерина высвободилась из рук Серве и подтолкнула его к двери.
— Идите выбирайтесь из этого места, вы и так провели здесь слишком много времени.
— Да, идемте, — отозвался Джелидо, — у нас считанные минуты.
Почти бегом они бросились по коридору. Увидев труп стражника, Серве остановился.
— Это действительно было неизбежно? — спросил он с жалостью. — Этот человек был добр ко мне…
— Потому что мы ему платили, — ответил Джелидо, не пускаясь в объяснения.
Внизу солдаты по-прежнему играли в кости, так что пройти мимо них не составило груда, и тройка относительно спокойно добралась до вестибюля. Как и предвидел Джелидо, число пленников заметно увеличилось. К ним прибавились двое слуг, нагруженных провизией, и безутешно рыдающая старушка. Все, кроме них, были наспех связаны по рукам и ногам. Долго такие узы явно не продержались бы.
Навстречу Джелидо шагнул гугенот, переодетый священником.
— Люди продолжают приходить, и служба скоро кончится.
— Уходим быстро.
Катерина тем временем подошла к белокурому священнику. Тот невозмутимо стоял у стены и глядел враждебно. Герцогиня с удивлением в него вгляделась.
— Падре Михаэлис?
Тот глядел ей в глаза, не отвечая. Она пожала плечами и догнала своих спутников.
Джелидо, двое из его отряда, Катерина и Серве вышли на улицу. На пороге остался только аркебузир, держа пленников под прицелом. Карета, оставшаяся без присмотра, стояла на месте. Блестя в темноте глазами, ее с восхищением разглядывали несколько ребятишек.
— Выпрягайте лошадей, — приказал Джелидо. — Садимся по двое на лошадь.
Как только скакунов выпрягли, позвали аркебузира. Тот положил оружие и быстро подбежал.
Вскочить в седла было непросто: лошади бунтовали против лишнего груза. Но в конце концов все расселись, не потеряв слишком много времени: Джелидо с Катериной за спиной, лжесвященник с Серве, лжесекретарь с безоружным аркебузиром и двое кучеров.
— Вперед! — крикнул Джелидо. — В безопасное место!
Они поскакали рысью, да перегруженные лошади и не выдержали бы галопа. Они и так пританцовывали и громко ржали.
Едва завернули за угол, как Серве радостно воскликнул:
— Прекрасная штука — свобода! Да здравствуют гугеноты!
Пьетро Джелидо, который никогда не улыбался, на этот раз ответил коротким смешком.
— Через несколько дней вы будете в Женеве. Там вы узнаете, что такое настоящая свобода!
Может, он хотел ободрить Серве, но Катерину вдруг забила дрожь, и ощущение счастья вмиг исчезло.
ЖАН ФЕРНЕЛЬ
льрих из Майнца. Вам достаточно этого имени?
Вопрос был задан с хитрой иронией.
— Достаточно, господин Фернель, — задумчиво ответил Мишель. Он чуть подумал. — К сожалению, я не могу пригласить вас к себе… А что, если нам поговорить в таверне?
— Пожалуй, если только там не очень шумно.
— О, не беспокойтесь, я сам терпеть не могу шума. Я поведу вас туда, где в эти часы всегда почти пусто.
Ведя гостя по просторным, но грязным улицам квартала Ферьеру, Мишель украдкой его разглядывал. Главный медик короля Генриха Второго Жан Фернель был на вид лет шестидесяти, худ и носат. Кроме длинного носа и роскошного платья, которое он носил, ничто в нем не выдавало личности экстраординарной. Серые глаза под низким лбом отливали молочным блеском, руки с длинными пальцами постоянно дрожали. Те, кто был с ним хорошо знаком, знали, что причина этой дрожи крылась не столько в возрасте или болезни, сколько в сжигавшем его внутреннем огне, не нашедшем себе другого выхода в смысле физическом, но породившем блистательный талант.
Мишель читал его великолепную работу «De abditis rerum causis», в которой естественная магия объяснялась с таким знанием, что автору могли бы позавидовать и Корнелий Агриппа, и Парацельс. Когда Фернель утром появился у него на пороге как простой клиент, Мишель был так поражен, что выронил вазочку с вареньем.
Услышав шум, приближающийся со стороны улицы Бург-Неф и центральной церкви квартала, Мишель нахмурился.
— Лучше нам пойти другой дорогой, господин Фернель.
— Почему? Что случилось?
— Сегодня шестое июня, день причащения Святых Даров.
— Я знаю. В прежние времена его праздновали повсюду. А здесь его празднуют?
— И не только здесь. Несколько дней назад король распорядился возобновить ежегодный праздник во всей Франции. Причина очевидна: Генрих хочет бросить вызов гугенотам, которые отрицают присутствие тела Христова в обряде причастия.
Фернель кивнул.
— Его величество слишком поддался влиянию Гизов. Он не замечает, что подобные меры могут спровоцировать гражданскую войну.
— Именно так. Мне бы не хотелось присутствовать при процессии, которая приближается. Впрочем, уже поздно…
На улицу, по которой они шли, со стороны церкви Сен Мишель хлынула громко кричащая толпа. Несмотря на то что впереди шел священник с ковчегом, толпа мало походила на религиозное шествие. Все отребье салонского общества причудливо перемешалось в ней со знатью, едва стоящие на ногах пьянчужки шли бок о бок с благочестивыми матронами в шалях, с молитвенниками в руках. Кто-то кричал: «Да здравствует праздник Святых Даров!», кто-то распевал церковные гимны, но во всей этой разноголосице явно превалировали выпады против Кальвина, Лютера и гугенотов. В толпе выделялась группа совершенно обезумевших людей, которая пинками гнала перед собой голого по пояс молодого кузнеца, видимо, заподозренного в ереси. Он был весь в крови и закрывал лицо руками, чтобы хоть как-то защититься от побоев, и все время падал, но его силой поднимали на ноги.
В памяти Мишеля сразу всплыли жуткие сцены избиения евреев, которые ему приходилось видеть. Вынести этого он не мог.
— Остановитесь, что выделаете! — вне себя закричал он и хотел уже кинуться к юноше, но сильные, несмотря на дрожь, руки Фернеля схватили его за рубашку.
— Не вмешивайтесь, — шепнул ему королевский медик. — Беднягу вы все равно не спасете, а вот сами пропадете.
По счастью, шум стоял такой, что никто не услышал крика Мишеля. Он не сопротивлялся, когда Фернель повернул его лицом к стене и продержал так, пока процессия не прошла мимо.
Задыхаясь, Мишель проговорил:
— Я знаю этого кузнеца, это умный и добрый юноша, он никому не делал зла.
— Вот увидите, его не убьют, — ответил Фернель, — До этого мы пока не дошли. Хотя я все время спрашиваю себя, сколько нам осталось лет, месяцев, а может, и недель до кровавой бани.
Мишель не ответил. В его мозгу завертелись образы окровавленных шпаг, безжизненных тел, падающих звезд и горящих деревень. Он испугался, что Абразакс снова затащит его в свою космическую воронку. Но этого не случилось, и он понемногу успокоился. Было такое чувство, что он очнулся от кошмарного сна.
— Простите меня, — пробормотал он, — я совершенно не выношу жестоких зрелищ.
Фернель посмотрел на него с отеческой улыбкой.
— Почему вы извиняетесь за то, что делает вам честь? Надеюсь, что правитель этих мест тоже когда-нибудь обнаружит в себе такие чувства, — Он осторожно повернул Мишеля снова лицом к улице, — Ну, так где та таверна, в которую вы меня вели? Я хочу есть, пить и поговорить с вами о множестве вещей.
Они пошли дальше. Мишель совсем пришел в себя, хотя до полного спокойствия было еще далеко. Он чувствовал, как над городом, как невидимый туман, зависла ненависть, и от этого холод пробирал до костей. И вот что его тревожило больше всего: в его мозгу разница между видениями и реальностью уменьшалась день ото дня. Уже давно для того, чтобы достичь Абразакса, ему не требовалась ястребиная трава, а теперь и последовательность чисел становилась лишней. Не говоря уже о кольце и о связанном с ним ритуале. Если Мишель и исполнял его, то только чтобы поддержать в себе иллюзию, будто дверь, ведущую в другие небеса, он может открыть в любой момент и по своей воле.
Именно возможность взаимопроникновения разных миров и была той жестокой участью, которую Ульрих из Майнца уготовил человечеству, и появлени