23. «Сэр Роджер»
Когда все необходимые дела были выполнены, а солнце начало клониться к закату, миссис Туше стала грезить. Как будто она сейчас шла под руку с прежней миссис Эйнсворт, и они направлялись в Эксетер-Хаус, хотя с тех пор уже прошло столько времени…
Но когда они приблизились к отелю «Кингс-Хед», она вернулась к реальности. И осознала, что оказалась в гуще толпы. Эти люди не напоминали опрятных, бесполых, набожных и немного докучливых женщин, вместе с которыми они с Френсис посещали собрания аболиционистов по всей стране тридцать лет назад. И эта толпа не напоминала аудиторию лекций, которые она когда-либо посещала. Мужчин тут собралось не меньше, чем женщин. Тех, что были с грязными руками, оказалось не больше, чем с чистыми. Она видела вокруг себя фермеров и каменщиков, мужчин с черными от сажи лицами, прижимавших к груди шапки. Она видела женщин, для которых не могла подобрать достойных названий. Но здесь же под краснокирпичной аркой толпились клерки и школьные учителя, раскольники всех мастей, лавочники и мастеровые, горничные из приличных домов, кухарки, гувернантки.
– Справедливость для сэра Роджера! – закричала с виду вполне себе здравомыслящая девушка и сунула в руку Элизе листовку. В актовом зале отеля с потолочных балок свисал огромный плакат на аккуратно подшитой холстине:
НЕТ УГНЕТЕНИЮ!
ЧЕСТНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО ДЛЯ КАЖДОГО!
– Что-то видно? Биддалф там?
Толпа собралась огромная, все плотно набились в зал, но никто не намеревался занимать свободные стулья, а их было немало, из опасения что-то упустить. Но только самые рослые могли отчетливо видеть сцену в дальнем конце зала, на которой сейчас стояли четыре стула – два были заняты, два пустовали.
– Кто такой Биддалф?
– Кузен! Дальний, но не настолько дальний, чтобы не узнать родную кровь. Сельский сквайр, вот он кто.
Насколько Элиза могла судить, оба джентльмена, восседавших на стульях, подпадали под это описание. В твидовых сюртуках и высоких башмаках, розовощекие, они сидели, широко расставив колени, словно по привычке держали на них отсутствовавшие длинные ружья. Один был тщедушный, с тонкими бакенбардами, а другой усатый, преуспевающего вида.
– Будет присутствовать мистер Энтони Биддалф, кузен, а еще денежный мешок Онслоу. Он основной сторонник сэра Роджера. Везде с ним появляется. Гилфорд Онслоу – потому как его семья владеет половиной Гилфорда[44], так что, само собой, ему и дали такое имя, и, как если бы этого было недостаточно, он к тому же, если хотите знать, еще и член парламента от этого места. И что, хочу я у вас спросить, смог бы обычный мясник обзавестись таким высокородным знакомым?
Как обычно, Сара говорила громко, вступая в навязчивые беседы со стоявшими рядом незнакомыми ей людьми. Подслушивая ее беседы, Элиза поражалась. Присутствовавшие с живейшей симпатией относились к Претенденту и к многочисленным теориям заговора, с ним связанным. Никто не считал саму эту тему по существу абсурдной. И было чуть ли не трогательно видеть, с какой благосклонностью относились здесь к новой миссис Эйнсворт, насколько благоволили ее репликам и суждениям и считали ее кладезем знаний, ибо никто не мог бы сравниться с ней в Тичборномании. В этом зале она была непререкаемым авторитетом. Она знала, что Претендент обыкновенно приходил на подобные мероприятия с запозданием, «потому как любил, чтобы его появление на публике выглядело в соответствии с его положением», и что на прошлой неделе, в Бадли-Солтертоне, «когда он еще и до сцены не успел дойти», на железнодорожном вокзале его окружила толпа. И она знала, что обычно он проводил по два мероприятия в день: одно, как сейчас, на которое надо было купить билет, и «бесплатное выступление» из окна заведения, в котором он останавливался, обращенное к тем, «у кого за душой не было ни гроша». В вопросах земельной собственности она разбиралась не хуже любого агента по купле-продаже земли. Тичборн-Парк в настоящее время был сдан в аренду полковнику Лашингтону, поскольку сэр Генри Тичборн, следующий баронет и наследник – «после нашего сэра Роджера!» – был еще младенцем. А сегодня в Хоршеме будет проведен сбор средств для гражданского процесса, чтобы сэр Роджер – кто в нашем перевернутом вверх тормашками мире был истцом – мог бы заставить этих самых Тичборнов по суду выселить упомянутого арендатора и восстановить свои законные права на земли предков. Ибо без помощи людей у сэра Роджера мало шансов в этом логове папистов – в судах.
– Но разве сами Тичборны… не паписты? – с сомнением спросил молодой человек, смахивавший на школьного учителя: в руке у него была пара словарей, обвязанных бечевкой.
Сара повернулась к нему, точно политик на предвыборном митинге.
– Вы попали в самую точку! Но кто же не знает о могуществе этих кланов? Кто не знает, как не вовремя сделанное признание может быть обращено против вас! Как девушек закрывали в монастырях и все такое прочее? И как их потом не видели! Их судьба была покрыта мраком. И они до самой смерти не могли пережить своего королевского разочарования[45], если вы меня понимаете. Но они терпеливы, эти католики. Они хоронятся в засаде. Они сидят на своих сундуках с деньгами и прячут их там, где вы их не найдете. Но вот появляется сэр Роджер и прилагает все усилия к тому, чтобы сдернуть завесу тайны с их делишек. А им, естественно, это не нравится! Естественно, они изо всех сил стараются его уничтожить. Все газеты ополчаются против него – и о чем это вам говорит? На чьей стороны они все? На стороне народа? Приличных простых людей вроде вас? Ни хрена подобного!
Эта тирада, повергшая Элизу в большее недоумение, чем что-либо ранее ею услышанное, была встречена громкими криками одобрения. Едва не теряя сознание из-за духоты в тесной толпе и из-за неописуемой глупости произнесенных слов, она чуть отшатнулась влево и присела на обнаруженный ею пустой стул. И только сейчас взглянула на листовку, зажатую в ее руке:
Грандиозная возможность!
Покупайте долговые обязательства по закладным на земельную собственность Тичборнов
по 100 ф. ст.
Предлагаются сэром Роджером Тичборном.
Все долговые обязательства будут оплачены с выгодой.
Некогда принадлежащее ему по праву наследство теперь оформлено на него!
Под текстом были воспроизведены два дагерротипа. На одном был изображен стройный молодой человек с темными миндалевидными глазами, в галстуке, типичный скучающий богач – по иронии судьбы ни сном ни духом не ведавший об ожидавшей его могиле на морском дне. На другом портрете – мужчина средних лет, весом по меньшей мере в сто двадцать с лишком килограммов, с простецким лицом и короткой бородкой. Он напоминал мясника из Уоппинга как мало кто другой, даже без ножа для разделки туш. Обе фотографии имели дерзкие подписи: СЭР РОДЖЕР.
24. Эндрю Богл
– Богл! Это же Богл! Это он!
Странно было слышать, как три сотни человек одновременно шепотом произносят одни и те же слова, точно исходившие из глубин земли. Элиза встала. Черный мужчина – очень черный – шел по сцене. Его курчавые волосы были белыми, аккуратными и покрывали заднюю часть его черепа, у него была редкая борода, но тоже аккуратная, торчащая, как у приходского священника. Да и сам он, по правде сказать, смахивал на священника, все в нем было аккуратным, выверенным, черным: сюртук, жилет, галстук, цилиндр в руке – и резко оттенялось высоким сильно накрахмаленным белым воротником. Двигался он несколько скованно, словно превозмогая боль. Дойдя до своего стула, он замер, и теперь, когда его можно было внимательно рассмотреть, оказалось, что его сюртук был на размер ему великоват, мятый и потертый на локтях, и его пальцы были морщинистыми, суховатыми и пепельно-серыми. И поля цилиндра были обтрепанными по краям. Держался он с достоинством – вот точное слово. Но достоинство его было сильно потрепанным, посему требовалось постоянно за ним следить и оберегать. И в этом, как можно было предположить, заключалась роль юнца, который вырос у локтя старика и помог ему опуститься на стул. Юнец тоже был негром, но с более светлой кожей. Его весьма примечательные волосы – столь же густые у него, сколь редкие у Богла – были зачесаны в два треугольных клина, передний – торчавший кверху, и задний – торчавший книзу. Явно сын: у обоих были узкие, как у азиатов, глаза. Но если хитроватые глаза Богла казались чужеродными на фоне его невозмутимого и загадочного лица, то глаза мальчишки молнией стреляли по залу. Выражение, словно соскользнувшее со страниц романа Уильяма! Но она не могла придумать лучшего описания.
– Говори, Богл! Ты его знаешь! Мы верим тебе, Богл!
Потом Элиза так и не смогла понять, подействовало ли на нее настроение толпы или некое таинственное завораживающее свойство внешности Богла. Но она приподнялась на цыпочки, пытаясь получше рассмотреть сцену. Ей показалось, что еще ни разу в жизни ее не разбирало такое сильное любопытство и желание вслушаться в слова говорившего. Но пока еще в зале царила кутерьма, Богл-сын сбежал со сцены и быстро вернулся с главным действующим лицом нынешнего мероприятия – самим Претендентом. Он оказался человеком-горой! Короткая бородка на подбородке вроде бы еще больше поредела, словно уступив давлению новых лишних килограммов, которые он набрал со времени последней фотографии, и пуговицы на его сюртуке с трудом держались на ткани под напором объемного туловища. По залу пробежал вздох изумления. Элиза не сразу поняла, что таким образом собравшиеся выражали свое безоговорочное одобрение, если не благоговение. Ибо всем хотелось открыто проявить свою радость от того, что «сэр Роджер пребывает в прекрасном настроении» и, судя по его виду, ест и пьет от души, и вообще живет в свое удовольствие, как поступил бы любой другой на его месте. А почему бы нет? Он, испытавший так много трудностей в жизни, став жертвой чудовищной лжи, распространявшейся нечистоплотными писаками и моралистами, сговорившимися растоптать этого весельчака, любителя пива, этого народного аристократа – сэра Роджера. В конце концов, парень просто хотел получить то, что принадлежало ему по праву. И если это не справедливость, то что же тогда? Бурные аплодисменты волной прокатились по залу. То и дело раздавались крики: «